Великая борьба

Предисловие

До грехопадения Адам свободно общался со своим Творцом, но грех лишил человечество этого высокого преимущества. Однако планом искупления предусмотрено восстановление связи жителей земли с Небом. Бог общался с людьми при помощи Своего Духа, и через избранных слуг Его был излит Божественный свет Его откровений. «Но изрекали его святые Божий человеки, будучи движимы Духом Святым» (2 Петр. 1:21).

На протяжении первых 2500 лет истории человечества не существовало никакого писаного Слова Божьего. Те, кого научил Бог, сообщали свои знания другим; они передавались от отца к сыну из поколения в поколение. Записывать Слово начали во времена Моисея. Затем боговдохновенные откровения были собраны в одну святую книгу. Эта работа, начатая Моисеем как историком по вопросам творения и закона, совершалась на протяжении долгих шестнадцати столетий, пока наконец не была завершена Иоанном, записавшим величайшие истины Евангелия.

Библия называет Бога своим Автором, однако она написана руками людей, и в разнообразии стилей ее отдельных книг проглядывают характерные черты ее писателей. Все откровения Божественных истин боговдохновенны, но они облечены в человеческие слова (см. 2 Тим. 3:16). Безграничный Бог посредством Святого Духа просветил ум и сердце Своих слуг. Он посылал сны и видения, символы и прообразы, и те, кому таким путем была открыта истина, уже сами облекали свои мысли в общепринятую форму.

Десять заповедей были произнесены Самим Богом и написаны Его рукой. Это творение Господа, а не человека. Но Библия, представляющая собой Божественные истины, выраженные на языке людей, свидетельствует о союзе между Божьим и человеческим естеством. Подобный союз существовал и в естестве Христа, Который был Сыном Божьим и Сыном Человеческим. Таким образом, библейский текст «Слово стало плотию и обитало с нами» (Ин. 1:14), говорящий о Христе, верен и в отношении Библии.

Книги Библии, написанные в разные эпохи людьми, которые резко отличались друг от друга своим положением, занятиями, умственными и духовными дарованиями, весьма несхожи и по стилю, и по проблематике. Разные люди, написавшие эти книги, прибегали к разным формам выражения; мы часто находим, что та же самая истина гораздо ярче представлена одним писателем, нежели другим. Так как не один человек, а целый ряд людей, например, освещают в Библии тот или иной вопрос, рассматривая его со всех точек зрения, то несерьезному, поверхностному и предосудительному читателю может показаться, что эта книга полна противоречий и разногласий, в то время как проницательный, вдумчивый и благочестивый исследователь встретит во всем безусловную гармонию.

Так как об истине писали разные люди, она представлена во всем своем многообразии. Кто-то из авторов Библии заостряет свое внимание на моментах, которые непосредственно связаны с его личным опытом, выражает собственную точку зрения. Кто-то совершенно иначе воспринимает и описывает полученный свет, и каждый, руководимый Святым Духом, говорит о том, что произвело на него самое сильное и глубокое впечатление, а в результате мы видим истину – многогранную и абсолютно цельную и гармоничную. И всякий человек, при любых обстоятельствах и жизненных испытаниях обратившись к этой истине, получит ответ на все свои вопросы.

Богу было угодно сообщить миру истину с помощью людей, и Он Сам через Святого Духа наделил их способностями для этого труда, определенным образом направляя их мысли и действия. Хотя это сокровище сохраняется в земных сосудах, все же оно не утратило своего небесного происхождения. Божественная истина дошла до нас воплощенной в несовершенные выражения человеческого языка, тем не менее это свидетельство Господа, и каждое послушное дитя Божье видит в нем славу Божественной силы, полной благодати и истины.

В Своем Слове Бог сообщил человечеству все, что необходимо знать для спасения. Священное Писание должно быть принято как авторитетное, безусловное откровение Его воли. С ним следует соизмерять наши поступки, оно должно служить путеводителем к истине и эталоном нашей жизни. «Все Писание боговдохновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности». Чтобы человек Божий был совершен и «ко всякому доброму делу приготовлен» (2 Тим. 3:16, 17).

Тот факт, что Бог открыл Свою волю людям, не уменьшило необходимости в указаниях Святого Духа и потребности в Его постоянном присутствии. Напротив, Спаситель обещал, что Дух откроет Слово Его рабам, освятит и изъяснит его смысл. И поскольку Дух Божий вдохновил авторов Библии, невозможно, чтобы Дух противоречил Слову.

Дух не предназначен заменить собой Библию, ибо Писание ясно говорит о том, что Слово Божье является мерилом всякого учения и чувства. Апостол Иоанн говорит: «Не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире» (1 Ин. 4:1). А Исаия заявляет: «Обращайтесь к закону и откровению. Если они не говорят, как это слово, то нет в них света» (Ис. 8:20).

Уничтожают действие Святого Духа те люди, которые, вообразив, что они преисполнены Им, считают уже бесполезным для себя Слово Божье. Таким людям кажется, что в их душе прозвучал голос Божий. Но их душой овладел не Дух Божий. Подобные заблуждения и пренебрежение Священным Писанием могут привести только к замешательству, ошибкам и гибели. Человек в таком состоянии может только содействовать злым умыслам сатаны. Так как служение Святого Духа – жизненная необходимость для церкви Христа, то сатана стремится посредством ошибок, обусловленных религиозным фанатизмом и крайностями, вызвать презрение к работе Духа и заставить народ Божий пренебречь этим источником силы, данным нам Самим Господом.

Согласно Слову Бога, Его Дух должен продолжать свою работу на протяжении всего евангельского времени. В течение долгих столетий, когда создавались Писания Ветхого и Нового Заветов, Святой Дух помимо откровений, которые должны были найти свое воплощение в священном каноне, не переставал также просвещать и отдельные души. Сама Библия говорит нам о том, что Святой Дух предостерегал, обличал, увещевал и наставлял людей не для того лишь, чтобы все это было записано в Священном Писании. Там также упоминается и о пророках, живших в различные века, но слова которых остались не записанными. И когда работа над составлением канона Писания была завершена Святой Дух продолжал просвещать, предостерегать и утешать детей Божьих.

Иисус обещал Своим ученикам: «Утешитель же, Дух Святый, Которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам». «Когда же приидет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину... и будущее возвестит вам» (Ин. 14:26; 16:13). Писание ясно говорит о том, что эти обетования распространяются на церковь Христа во все века и не ограничиваются только апостольским временем. Спаситель заверил Своих последователей: «Я с вами во все дни до скончания века» (Мф. 28:20). И Павел говорит о том, что дары и откровения Духа были предопределены церкви для совершения «святых, на дело служения, для созидания тела Христова, доколе все придем в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова» (Еф. 4:12, 13).

Апостол молился о верующих Ефеса, «чтобы Бог Господа нашего Иисуса Христа, Отец славы, дал вам Духа премудрости и откровения к познанию Его, и просветил очи сердца вашего, дабы вы познали, в чем состоит надежда призвания Его... И как безмерно величие могущества Его в нас, верующих по действию державной силы Его» (Еф. 1:17-19). Служение Божественного Духа для просвещения ума и понимания глубоких истин святого Слова и было тем благословением, о получении которого для Ефесской церкви Павел молил Бога.

После чудесного проявления Святого Духа в день Пятидесятницы Петр увещевал народ покаяться и креститься во имя Христа для оставления грехов. Он сказал: «И получите дар Святого Духа: ибо вам принадлежит обетование и детям вашим и всем дальним, кого ни призовет Господь Бог наш» (Деян. 2:38-39).

В непосредственной связи с событиями великого дня Господня Бог через пророка Иоиля обещал послать Святого Духа в особенной силе (Иоиль 2:28). Это пророчество частично исполнилось в день Пятидесятницы, но при завершении евангельской работы оно достигнет всей своей полноты в проявлении Божественной благодати.

В последнее время великая борьба между добром и злом достигнет наивысшей точки. Во все века сатана с ожесточенной яростью обрушивался на церковь Христа, а Бог изливал Свою благодать и Дух на Свой народ, чтобы укрепить его против лукавого. Когда апостолы Христа должны были возвестить миру Евангелие и, в свою очередь, записать его для всех будущих веков, тогда сила Святого Духа с особенным могуществом проявлялась в них. Но чем ближе церковь будет подходить ко дню своего окончательного освобождения, тем неистовее будут нападки сатаны. Он сошел «в сильной ярости, зная, что не много ему остается времени» (Откр. 12:12). Он будет действовать «со всякою силою и знамениями и чудесами ложными» (2 Фес. 2:9). В течении шести тысяч лет незаурядные способности того, кто когда-то занимал самое высокое положение среди ангелов Божьих, были направлены исключительно на то, чтобы множить заблуждения и зло. И в последней решающей битве с народом Божьим сатана призовет на помощь все свое мастерство, коварство и беспримерную жестокость, выработанные им на протяжении многих столетий борьбы. В это опасное время последователи Христа должны будут нести миру весть предостережения о Втором пришествии Господа. Люди должны готовиться предстать пред Ним «не оскверненными и непорочными» (2 Петр. 3:14). В это время церковь не меньше чем в апостольские дни нуждается в особенном даре Божественной благодати и силы.

Посредством Святого Духа автору этих строк были открыты подробности непрекращающегося противостояния между добром и злом. Время от времени мне позволялось следить за великой борьбой между Христом, Князем жизни, Источником нашего спасения, и сатаной, князем зла, породившим грех, первым нарушителем святого закона Божьего. Сатана всегда обнаруживал свою ярость против Христа в гонениях Его последователей. Вся история прошлого отмечена неизменной ненавистью к принципам закона Божьего, постоянными попытками ложь выдать за истину, закон Божий подменить человеческими уставами, заставить людей преклоняться перед творением, а не перед Творцом. На протяжении всех столетий сатана с неизбывной энергией и решительностью старался в ложном свете показать Бога, представить людям искаженный образ Творца и, таким образом, вместо любви внушить страх и ненависть к Нему; он настойчиво стремился к устранению Божественного закона и подталкивал людей к освобождению от Его требований; он с неумолимой яростью преследовал тех, кто сопротивлялся обману. Этим же духом проникнута и история патриархов и пророков, апостолов, мучеников и реформаторов.

В великой завершающей борьбе сатана будет использовать свои прежние методы: он проявит тот же дух, как и в прежние века. То, что происходило в прошлом, повторится вновь и с той только ужасающей разницей, что приближающаяся борьба будет отмечена яростью и ожесточением, которых мир еще не видел. Происки сатаны станут еще коварней, его нападения еще более решительны. Он будет пытаться прельстить и избранных (см. Мк. 13:22).

Когда Дух Божий открыл мне великие истины Своего Слова и картины прошлого и будущего прошли передо мной, мне повелели сообщить другим то, что мне дано было узнать, т. е. написать историю борьбы прошлых веков так, чтобы яркие лучи света осветили во всей полноте предстоящую борьбу. Во исполнение этой цели я сделала все возможное, чтобы события, касающиеся истории церкви, расположить в последовательности, дающей представление о развитии великих истин, открытых миру в различные периоды. Истин, которые возбуждали ярость сатаны и ненависть возлюбившей мир церкви, но которые находили поддержку в свидетельствах тех, кто «не возлюбил души своей даже до смерти».

В событиях прошлого мы можем видеть отражение грядущей борьбы, ожидающей нас. Изучая их в свете Слова Божьего и Его Духа, мы обнаружим все замыслы врага и опасности, которых должны избегать те, кто желает «без порока» встретить день пришествия Господа.

Великие события, связанные с успехом Реформации в прошлых веках, – это факты истории, которые хорошо известны всем и признаны всем протестантским миром; эти факты бесспорны и не вызывают никакого сомнения. В таких случаях я старалась быть предельно краткой, не уклоняясь от истинной цели книги, и прибегала к подходящим примерам только в случае необходимости. Когда же историк кратко описывал те или иные события или же делал соответствующие выводы, я прямо цитировала его слова.

Задача этой книги состоит не столько в том, чтобы познакомить читателя с неизвестными страницами борьбы прошедших времен, сколько выделить ряд фактов и тенденций, которые повлияют на надвигающиеся события. События прошлого, рассматриваемые как часть борьбы между силами света и тьмы, должны приобрести в наших глазах новое значение, ибо они проливают свет на будущее, освещая путь тем, кто, подобно реформаторам прошлых веков, будет призван, пренебрегая земными благами, нести людям Слово Божье и свидетельство Иисуса Христа.

Изобразить картины великой борьбы между истиной и заблуждением; обнаружить лукавые замыслы сатаны и те средства, с помощью которых мы могли бы противостоять ему; исчерпывающим образом разрешить великую проблему зла, выставляя в истинном свете происхождение греха и окончательное его уничтожение; выявить во всей полноте справедливость и благоволение во всех деяниях Бога по отношению к Его творению; и наконец показать святость и непоколебимость Его закона, – вот для чего я трудилась. Моя искренняя молитва о том, чтобы эта книга помогла людям освободиться от власти тьмы и сделаться «участниками наследия святых во свете» для прославления Того, Кто возлюбил нас и отдал Себя за нас.

Разрушение Иерусалима

«О если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! но это сокрыто ныне от глаз твоих; ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами, и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне, за то, что ты не узнал времени посещения твоего» (Лк. 19:42-44).

Стоя на вершине Елеонской горы, Иисус смотрел на Иерусалим. Перед ним была прекрасная и мирная картина. Наступила Пасха, и со всех земель сыны Иакова собирались на этот великий национальный праздник. Среди садов и виноградников, зеленых склонов, усеянных шатрами паломников, возвышались террасообразные холмы, великолепные дворцы и мощные стены столицы Израиля. Казалось, что дочь Сиона горделиво заявила: «Сижу царицею... и не увижу горести». Она так же восхищалась собой и была уверена в благосклонности Неба, как и тогда, когда много лет тому назад царский певец восклицал: «Прекрасная возвышенность, радость всей земли гора Сион... город великого Царя» (Пс. 47:3). С горы открывался восхитительный вид на величественное здание храма! Лучи заходящего солнца освещали снежную белизну его мраморных стен и отражались на позолоте ворот, башни и крыла. Это было «совершенство красоты», гордость иудеев. Кто из детей Израиля мог без чувства радости и восхищения созерцать это?! Но совсем другие мысли волновали Иисуса. «И когда приблизился к городу, то, смотря на него, заплакал о нем» (Лк. 19:41). Среди всеобщего ликования тысяч людей, встречавших Его с пальмовыми ветвями в руках и приветствовавших Его как Царя, в те минуты, когда торжественные возгласы «осанна!» эхом раздавались в горах, Искупитель мира был охвачен внезапной и таинственной скорбью. Он, Сын Божий, обетованный Мессия, власть Которого побеждала смерть и освобождала пленников могилы, плакал; и это были слезы не обыкновенного горя, но мучительного, невыразимого страдания.

Он плакал не о Себе, хотя прекрасно знал о том, что ожидало Его здесь. Перед Ним лежала Гефсимания – там Ему предстояло пережить невыразимые душевные муки. Он видел Овечьи Ворота, которыми в течение целых веков проводили жертвенных животных, которыми и Он должен был пройти как Агнец, ведомый на заклание (см. Ис. 53:7). Не так далеко возвышалась и Голгофа – место распятия. Вскоре Христос должен будет пройти этим путем, который покроется страшным мраком, когда Его душа станет жертвой за грех. Но не эти тягостные сцены вызывали столько боли в Его сердце. Не горестное предчувствие нечеловеческих страданий нарушило спокойствие Его бескорыстной души. Он плакал об обреченных жителях Иерусалима; о слепоте и нераскаянном сердце тех, кого Он пришел благословить и спасти.

Перед взором Иисуса прошла история иудеев, которые более тысячи лет пользовались преимуществами и благословениями народа Божьего. Вот гора Мориа, где сын обетования, покорная жертва, лежал связанный на жертвеннике как символ жертвы Сына Божьего. Там был утвержден завет милости с отцом всех верующих, и ему было дано славное обетование о Мессии (см. Быт. 22:9, 16-18). Там поднимающееся к небу пламя с жертвенника на гумне Орны отвратило меч ангела-губителя (см. 1 Пар. 21), что символизировало собой жертву Спасителя и Его ходатайство за виновное человечество. Иерусалим был возвеличен Богом более всех других мест на земле. «Избрал Господь Сион». Он «возжелал его в жилище Себе» (Пс. 131:13). Здесь в течение целых столетий святые пророки возвещали весть предостережения. Здесь кадили священники и вместе с облаком фимиама возносились к Богу молитвы. Здесь ежедневно проливалась кровь жертвенных животных, указывавших на Агнца Божьего. Здесь Иегова являлся в облаке славы над крышкой ковчега. Здесь покоилось основание таинственной лестницы, соединяющей землю с небом (см. Быт 28:12; Ин 1:51), – лестницы, по которой нисходят и восходят ангелы Божьи и которая открывает миру путь во Святое святых. Если бы Израильский народ оставался верен Богу, Иерусалим стал бы навеки избранным городом Божьим (см. Иер. 17:21-25). Но история этого некогда избранного народа осталась лишь грустной повестью об отступничестве и восстании. Израильтяне сопротивлялись благодати Неба, злоупотребляли полученными преимуществами и пренебрегали своими возможностями.

Хотя они издевались «над посланными от Бога, и пренебрегали словами Его, и ругались над пророками Его» (2 Пар. 36:16), Бог по-прежнему был для них «Богом человеколюбивым и милосердым, долготерпеливым и многомилостивым и истинным» (Исх. 34:6); несмотря на их ожесточение, Его милость по-прежнему взывала к ним. С более чем отцовской любовью «посылал к ним Господь, Бог отцов их, посланников Своих от раннего утра, потому что Он жалел Свой народ и Свое жилище» (2 Пар. 36:15). И, после того как предостережения, просьбы, увещания оказались напрасными, Он послал им самый драгоценный дар неба; более того – Он излил все небо в одном этом Даре.

Чтобы умолять нераскаявшийся город, был послан Сам Сын Божий. Это Христос перенес Израиль, как добрую виноградную лозу, из Египта (см. Пс. 79:9). Его рука изгнала язычников от лица их. И Он насадил Свой виноградник «на вершине утучненной горы», заботливо обнес его оградой. Он послал слуг Своих ухаживать за ним. «Что еще надлежало бы сделать для виноградника Моего, – восклицает Он, – чего Я не сделал ему?» Хотя Господь «ожидал, что он принесет добрые грозды, а он принес дикие ягоды» (Ис. 5:1-4), все же, не теряя надежды получить плоды, Он Сам посетил виноградник, чтобы по возможности спасти его от окончательной гибели. Он окапывал его, обрезывал и ухаживал за ним. Он был неутомим в Своих стараниях спасти Свое любимое насаждение.

В течение трех лет Господь славы и света пребывал среди Своего народа. Он «ходил, благотворя и исцеляя всех, обладаемых диаволом», исцеляя сокрушенных сердцем, проповедуя очищение, возвращая хромым и глухим движение и слух, воскрешая мертвых и проповедуя нищим Евангелие (см. Деян. 10:38; Лк. 4:18, Мф. 11:5). Ко всем классам общества был обращен Его милосердный зов: «Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мф. 11:28).

Невзирая на то, что за добро Ему платили злом, а на любовь отвечали ненавистью (см. Пс. 108:5), Он неуклонно продолжал Свое дело милосердия и прощения. Он не отталкивал тех, кто нуждался в Его благодати. Бездомный Скиталец, ежедневной участью Которого были одни только поношения и тяготы, Он жил, чтобы помогать нуждающимся, облегчать участь страдальцев и убеждать их принять дар жизни. Волны благодати, разбивающиеся о каменные сердца людей, вновь возвращались к ним могущественным потоком сострадательной и невыразимой любви. Но Израиль отверг своего наилучшего Друга и Единственного Помощника. Его любвеобильные призывы и советы были с презрением отвергнуты, Его предостережения – высмеяны.

Но время надежды и прощения быстро истекало; чаша долго сдерживаемого Божьего гнева была почти полна. Зловещие тучи несчастья и горя, собиравшиеся на протяжении всех столетий отступничества и возмущения, теперь готовы были разразиться грозой и проклятиями над виновным народом, а Он, Единственный, Кто только мог бы спасти их от надвигающейся беды, был отвергнут, осмеян, и позорный крест ожидал Его. С распятием Христа на Голгофе оканчивалось и время благодати и милости для Израиля как избранного народа. Если гибель только одной души – безграничная потеря, намного превышающая все сокровища и богатства мира, то здесь перед Иисусом расстилался весь Иерусалим, и Он видел печальную участь, ожидавшую этот город и всю нацию, которая была некогда избрана Им как Его бесценное достояние.

Пророки оплакивали отступничество Израиля и те страшные бедствия, которые навлекали их грехи. Иеремия желал, чтобы его глаза превратились в источники слез, дабы он мог плакать день и ночь об убиении дочери его народа и о стаде Господнем, уведенном в плен (см. Иер. 9:1; 13:17). О чем же скорбел Тот, Чей пророческий взор охватывал не годы, а целые века? Он видел ангела-губителя с мечом, занесенным над городом, который столько времени был местом обитания Иеговы. Со склона Елеонской горы, которая впоследствии была занята Титом и его армией, Христос смотрел через долину на святые дворы и притворы храма, затуманенными от слез глазами видел стены города, окруженные неприятельскими полками, и все ужасные последствия этой осады. Он слышал боевую поступь армии, готовящейся к сражению. Он слышал голоса матерей и детей, просящих хлеба в осажденном городе. Он видел охваченные пламенем пожара священный величественный храм, дворцы и башни Иерусалима, превращавшиеся в груды дымящихся развалин.

Проникая еще дальше в глубь веков, Христос видел народ завета рассеянным по всей земле, «подобно обломкам разбитого корабля на пустынном морском берегу». И в этом частичном возмездии, которое должно будет постигнуть детей Израиля, Он видел только первые капли, пролившиеся из чаши гнева, которую иудеям предстоит испить до дна на последнем суде. Его Божественное сострадание, томящаяся любовь выразились в скорбных словах: «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели!» (Мф. 23:37). О, если бы ты, народ, избранный Мной и вознесенный выше всех народов, узнал время своего посещения и то, что служит миру твоему! Я еще удерживаю руку ангела правосудия. Я призываю тебя к покаянию... но, увы... напрасно. Ты не только отверг слуг, вестников и пророков, но ты отверг и осмеял Святого Израилева, твоего Искупителя. И ты сам виновен в своей гибели. «Вы не хотите прийти ко Мне, чтобы иметь жизнь» (Ин. 5:40).

Христос видел в Иерусалиме прообраз мира, ожесточившегося в своем неверии, возмущении и быстро идущего навстречу карающим судам Божьим. Всем Своим существом Он чувствовал страдания падшего человека, и из Его уст вырвался горький вопль. Он видел последствия греха: человеческие несчастья, слезы и кровь. Его сердце было тронуто безграничным состраданием ко всем скорбящим и несчастным на земле; всем им Он желал принести облегчение. Но даже Его рука не могла остановить и повернуть вспять поток человеческого горя, ибо только немногие обращались к единственному Источнику помощи. Он отдавал душу Свою на смерть ради их спасения, но только немногие приходили к Нему, чтобы иметь жизнь.

Величие Неба в слезах!!! Сын Безграничного Бога, встревоженный духом, согнувшийся под бременем мучительной скорби! Эта сцена привела в изумление все небо. Она открывает нам крайнюю греховность греха и показывает, как трудно было даже Безграничному Могуществу спасти виновных от последствий нарушения Закона Божьего. Взирая пророческим взором на последнее поколение, Иисус видел мир в том же состоянии обольщения, которое в свое время стало причиной гибели Иерусалима. Величайшим грехом иудеев было отвержение Христа; а величайший грех всего христианского мира заключается в отвержении Закона Божьего как основы Его правления на небе и на земле. К установлениям Иеговы отнесутся с презрением, и они будут отвергнуты. Миллионы людей, закованные в цепи греха, пленники сатаны, обреченные на вторую смерть, откажутся принять слова истины в день «посещения». Какое ужасное заблуждение! Какая поразительная слепота!

За два дня до Пасхи Христос в последний раз посетил храм и там обличил иудейских начальников в лицемерии. Выйдя из храма, Он вместе со Своими учениками пошел на Елеонскую гору и, расположившись на покрытом травой склоне, разглядывал город. Он снова смотрел на его стены, башни и дворцы и вновь видел храм в ослепительном великолепии, который венчал священную гору, как диадема.

Тысячелетие назад псалмопевец возвеличивал Бога, сделавшего этот храм Своим жилищем, за Его милость к Израилю. «И было в Салиме жилище Его и пребывание Его на Сионе». Он «избрал колено Иудино, гору Сион, которую возлюбил. И устроил, как небо, святилище Свое» (Пс. 75:3; 77:68, 69). Первый храм был построен в период расцвета Израильского государства. Для этой цели царь Давид собрал огромные сокровища и под водительством Духа Божьего подготовил все для его возведения (см. 1 Пар. 28:12, 19). Соломон, мудрейший царь Израиля, завершил работу. Этот храм был одним из самых великолепных сооружений на земле. Однако Господь через пророка Аггея сказал относительно второго храма: «Слава сего последнего храма будет больше, нежели прежнего». «И потрясу все народы, – и придет Желаемый всеми народами, и наполню Дом сей славою, говорит Господь Саваоф» (Агг. 2:9, 7).

После разрушения храма Навуходоносором он был вновь восстановлен за 500 лет до Рождества Христова народом, который после семидесяти лет плена возвратился в свою совершенно опустошенную и разоренную землю. Там были престарелые мужи, видевшие славу Соломонова храма, они горько рыдали при закладке нового строения, потому что оно значительно уступало прежнему. Пророк особенно ярко описывает их душевное состояние: «Кто остался между вами, который видел этот Дом в прежней его славе, и каким видите вы его теперь? Не есть ли он в глазах ваших как бы ничто?» (Агг. 2:3; см. также Езд. 3:12). Тогда и прозвучало обещание, что слава этого храма будет превосходить славу прежнего.

Но второй храм не мог сравниться с великолепием первого и не был удостоен тех видимых знаков Божественного присутствия, которые отличали первый храм. Освящение второго храма не было отмечено проявлением сверхъестественного могущества, как это происходило в первом храме. Облако славы не сошло, чтобы наполнить новое святилище. И огонь с неба не уничтожил жертву на жертвеннике. Облако славы Божьей (Шекина) больше не покоилось между херувимами во Святом святых; там не было ни ковчега, ни престола благодати, ни скрижалей завета. Не раздавался и голос с неба в ответ на слова священника, вопрошавшего о воле Иеговы.

В течение веков иудеи пытались доказать, что обетование, данное Богом пророку Аггею, исполнилось, но все было напрасно: гордость и неверие ослепили их разум, и истинное значение пророческих слов осталось для них неразгаданным. Второй храм был освящен не облаком славы Иеговы, но непосредственным присутствием Того, в Ком обитала вся полнота Божества, Кто был Богом во плоти. «Желаемый всеми народами» действительно пришел в Свой храм и, как Муж из Назарета, учил и исцелял в его святых дворах. Благодаря непосредственному присутствию Христа, и только этому, второй храм превзошел своей славой первый. Но Израиль отверг предложенный Небом дар. В тот день вместе со скромным Учителем, вышедшим из его золотых ворот, храм навсегда покинула и слава Его. При этом исполнились слова Спасителя: «Се, оставляется вам дом ваш пуст» (Мф. 23:38).

Священный трепет и изумление охватили учеников, когда они услыхали пророчество Христа о разрушении храма, и им хотелось глубже проникнуть в значение Его слов. Более 40 лет богатство, труд и искусство архитекторов делали этот храм все более и более великолепным. Ирод Великий щедрой рукой отпускал для храма деньги из римской и иудейской сокровищниц, и даже римский император обогащал его своими дарами. Из Рима для храма были доставлены огромные плиты белого мрамора, некоторые из которых достигали невероятных размеров, и, обращая на них внимание Спасителя, ученики сказали: «Учитель! посмотри, какие камни и какие здания!» (Мк. 13:1).

На эти слова Иисус дал торжественный ответ, потрясший всех: «Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне; все будет разрушено» (Мф. 24:2).

С разрушением Иерусалима ученики связывали будущее пришествие Христа, Который, по их представлению, должен был воссесть на престоле вселенской империи, наказать нераскаявшихся иудеев и освободить народ от римского ига. Господь еще раньше предупреждал их о том, что Он придет во второй раз. Поэтому при упоминании о судах над Иерусалимом они прежде всего подумали о Его пришествии, и, сидя вокруг своего Спасителя на Елеонской горе, спросили: «Когда это будет? и какой признак Твоего пришествия и кончины века?» (Мф. 24:3).

Милосердная рука Господа сокрыла от них будущее. Ученики были бы поражены ужасом, если бы в то время они вполне уразумели эти потрясающие события – страдание и смерть Искупителя и разрушение их города и храма. Христос указал им на целый ряд знамений, которые произойдут в последнее время. Его слова не были тогда вполне понятны; значение их должно было постепенно открываться Его народу, нуждающемуся в этих наставлениях. Пророчество Христа содержало в себе двойной смысл: указывая на разрушение Иерусалима, оно в то же время предвосхищало ужасы последнего великого дня.

Иисус рассказал ученикам о судах, которые должны будут вершиться над отступническим Израилем, обратив их особенное внимание на возмездие, которое постигнет иудеев за отвержение и распятие Мессии. Бесспорные знамения должны были предшествовать этой ужасной развязке. Страшный час должен был наступить быстро и внезапно. И Спаситель предупредил последователей: «Итак, когда увидите мерзость запустения, реченную чрез пророка Даниила, стоящую на святом месте, – читающий да разумеет, – тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы» (Мф. 24:15, 16; см. Лк. 21:20, 21). Когда языческие знамена Рима будут водружены на священной земле, простирающейся на несколько сот метров за городскими стенами, последователи Христа должны будут спасаться бегством. При виде предостерегающего знамения нельзя будет откладывать свое спасение. Этому знаку следует повиноваться всем, живущим в Иудее и в самом Иерусалиме. Тот, кто, может быть, в это время будет находиться на кровле дома, не должен спускаться в дом даже за драгоценностями. Работающие в поле или в винограднике не должны возвращаться к тому месту, где лежит их верхняя одежда, которую они сбросили с себя, работая под палящими лучами солнца. Если они хотят избежать общей участи, им нельзя будет терять ни единого мгновения.

Во дни царствования Ирода Иерусалим славился не только своей красотой, но и прочностью сооруженных башен, стен и крепостей, благодаря которым он стал практически неприступным. И каждого, кто осмелился бы в то время предречь его разрушение, как и Ноя, считали бы безумным паникером. Но Христос сказал: «Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут» (Мф. 24:35). Иерусалим должен был выпить чашу гнева Божьего за свои грехи; упорное неверие его жителей предопределило его участь.

Господь сказал через пророка Михея: «Слушайте же это, главы дома Иаковлева и князья дома Израилева, гнушающиеся правосудием и искривляющие все прямое, созидающие Сион кровью и Иерусалим – неправдою! Главы его судят за подарки и священники его учат за плату и пророки его предвещают за деньги, а между тем опираются на Господа, говоря: «не среди ли нас Господь? Не постигнет нас беда!»» (Мих. 3:9-11).

Эти слова справедливо описывают развращенность и показную праведность жителей Иерусалима. Хвастливо заявляя о тщательном соблюдении Закона Божьего, они в то же время нарушали все его принципы. Они ненавидели Христа, потому что Его чистота и святость обнаруживала их нечестие, и выставляли Его виновником всех несчастий, постигших их за грехи. Зная, что Он не сделал ничего предосудительного, они, однако, утверждали, что Его смерть необходима для обеспечения национальной безопасности. «Если оставим Его так, – говорили иудейские начальники, – то все уверуют в Него, – и придут Римляне и овладеют и местом нашим и народом» (Ин. 11:48). Если Христос будет убит, тогда иудеи снова смогут стать сильным и сплоченным народом. Так рассуждали они, единодушно согласившись с мнением первосвященника, что лучше одному человеку умереть, нежели дать погибнуть всей нации.

Таким образом, иудейские вожди возвели «Сион кровью и Иерусалим – неправдою». Их самообольщение было настолько велико, что, даже убив своего Спасителя за то, что Он обличал их грехи, они продолжали считать себя избранным народом Божьим и надеялись, что Господь еще избавит их от врагов. «Посему, – продолжает дальше пророк, – за вас Сион распахан будет как поле, и Иерусалим сделается грудою развалин, и гора Дома сего будет лесистым холмом» (Мих. 3:12).

Прошло примерно сорок лет после того, как Христос пророчествовал об участи Иерусалима, а Господь все откладывал совершение Своих судов над этим городом и народом. Каким трогательным было долготерпение Бога к тем, кто отверг Его Евангелие и убил Его Сына. Притча о бесплодной смоковнице символизирует отношения Бога и иудейского народа. Было дано повеление: «Сруби ее: на что она и землю занимает?» (Лк. 13:7), но Господь, по милости Своей, пощадил город еще на некоторое время. Оставалось еще много иудеев, которые ничего не знали о Христе и Его миссии. На подрастающих детей еще не пролился свет, отвергнутый их родителями. Бог желал послать им Свой свет через апостолов и их последователей, чтобы они видели исполнение пророчеств не только в рождении и жизни Христа, но и в Его смерти и воскресении. Дети не были судимы за грехи родителей, но, пренебрегая светом, который был дан их родителям и им самим, они становились соучастниками преступлений своих родителей и наполняли меру своего беззакония.

Долготерпение Бога к Иерусалиму еще больше укрепляло иудеев в их упрямом противлении вести о покаянии и прощении грехов. Своим враждебным и жестоким отношением к ученикам Иисуса они отвергли последний призыв благодати. Тогда Бог лишил их Своей защиты; Он перестал сдерживать сатану и его ангелов, и вся нация осталась во власти того вождя, которого она себе избрала. Дети Иерусалима отвергли благодать Христа, способную укрощать злые наклонности и побуждения, и теперь зло полностью овладело ими. Сатана возбуждал в душе человека самые жестокие и низкие страсти. Люди больше не руководствовались здравым смыслом – ими управляли эмоциональные порывы и слепая ярость. В своей жестокости они стали подобны дьяволу. В семьях и в обществе, среди знатных и простолюдинов царили подозрительность, зависть, ненависть, возмущение, совершались убийства. Нигде, казалось, нельзя было чувствовать себя в безопасности. Друзья и родственники предавали друг друга. Родители убивали детей и дети – родителей. Вожди народа утратили власть над собой. Необузданные страсти превратили их в деспотов. Иудеи в прошлом приняли ложное свидетельство и осудили на смерть Сына Божьего. Теперь ложные обвинения лишили их самих покоя. Своими делами они давно уже говорили только одно: «Устраните от глаз наших Святого Израилева» (Ис. 30:11). Теперь их желание было исполнено. Страх Божий больше не смущал их. Весь народ подчинился сатане; гражданская и духовная власть находились под его контролем.

Временами вожди воюющих партий объединялись, чтобы вместе грабить и мучить свои несчастные жертвы, а затем снова вели кровопролитные междоусобные битвы. Даже святость храма не могла сдержать их лютой свирепости. Молящихся убивали перед алтарем, и святилище осквернялось трупами убитых. Однако в своей слепоте и богохульной самонадеянности зачинщики этих сатанинских злодеяний открыто заявляли, что не боятся никакого разрушения Иерусалима, потому что этот город принадлежит Богу. И в знак подтверждения своих слов они нанимали лжепророков, которые даже тогда, когда храм был осажден римлянами, внушали людям надежду на спасение от Бога. До последнего момента многие верили, что Всемогущий вступится за Свой город и поразит неприятельские войска. Но Израиль с презрением отверг Божественное покровительство и остался без защиты. О, несчастный Иерусалим, раздираемый междоусобицей! Дети твои проливают кровь друг друга на улицах твоих, чужеземные войска разрушают твои крепости и убивают твоих воинов!

Все предсказания Христа относительно разрушения Иерусалима исполнились буквально. Иудеи на собственном горьком опыте постигли истину Его предостерегающих слов: «И какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мф. 7:2).

Происходили знамения и чудеса, предвещающие бедствие и гибель. Ночью над храмом и жертвенником сиял сверхъестественный свет. При заходе солнца на облаках были видны боевые колесницы и вооруженные воины, готовые к бою. Священников, совершавших ночную службу в храме, напугали таинственные звуки; земля колебалась, и множество плачущих голосов взывало: «Уйдем отсюда, уйдем...» Огромные восточные ворота, настолько тяжелые, что их едва открывали двадцать человек, а железные засовы которых глубоко закреплялись в каменной стене, в полночь отворились сами собой. ^[1]

В течение семи лет один прозорливец ходил по всем улицам Иерусалима и громким голосом возвещал о бедствиях, ожидающих этот город. Днем и ночью не переставал он произносить скорбные слова: «Голос со стороны Востока! Голос со стороны Запада! Голос от четырех ветров! Голос против Иерусалима и храма! Голос против невесты и жениха! Голос против всего народа». Этого странного человека заточили в темницу и жестоко избивали, но ни одной жалобы не сорвалось с его уст. На все оскорбления и издевательства он только отвечал: «Горе, горе Иерусалиму! Горе, горе жителям его!» И предостерегающий голос умолк только тогда, когда этого провидца безжалостно убили.

Ни один христианин не погиб при разрушении Иерусалима. Христос предупредил Своих учеников, и все, поверившие Его словам, следили за появлением обещанного знамения. «Когда же увидите Иерусалим, окруженный войсками, – сказал Христос, – тогда знайте, что приблизилось запустение его: тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы; и кто в городе, выходи из него» (Лк. 21:20, 21). Когда римляне под командованием Цестия окружили город, неожиданно осада была снята, невзирая на то, что все, казалось, говорило в пользу незамедлительного штурма. Жители осажденного города, потерявшие всякую надежду на спасение, уже были готовы сдаться, но римский полководец без всяких видимых причин приказал войскам отойти от столицы иудеев. Милостивое провидение Божье управляло всеми событиями во благо Своего народа. Христианам был дан обещанный знак, и теперь всякий, послушный словам Христа, имел возможность спастись. События приняли такой оборот, что ни иудеи, ни римляне не препятствовали бегству христиан. В то время как иудеи, оставившие город, погнались за отступающими войсками Цестия, и обе армии были захвачены сражением, христиане получили возможность уйти из города. Во время осады иудеи собрались в Иерусалиме на праздник кущей, и поэтому по всей стране некому было препятствовать бегству христиан. Не теряя ни одного мгновения, они бежали в безопасное место – в город Пелла, находящийся в Перею, за Иорданом.

Иудейские войска, преследуя армию Цестия, с такой безумной яростью обрушились на тыл врага, что римлянам угрожало полное уничтожение. С большими трудностями им удалось вновь подтянуть и собрать войска. Почти без существенных потерь иудеи, торжествуя, с богатыми трофеями возвратились в Иерусалим. Однако эта кажущаяся победа сыграла с ними злую шутку. Она еще больше укрепила в них дух упрямого сопротивления римлянам, и это в скором времени навлекло немыслимые бедствия и несчастья на осажденный город.

Какие страшные несчастья постигли Иерусалим, когда Тит возобновил осаду столицы! Это было время Пасхи, и в Иерусалиме собралось более миллиона иудеев. Продовольственных запасов, находящихся в городе, при разумном распределении хватило бы на самое продолжительное время, но они были уничтожены по причине взаимной подозрительности и мстительности враждующих партий, и теперь разразился ужасный голод. Мера пшеницы продавалась за талант. Муки голода были настолько страшны, что люди грызли ремни, обувь и другие кожаные вещи. Под покровом ночи кое-кто тайком пробирался за городские ворота, чтобы собрать какие-нибудь дикорастущие растения, и многие из них были схвачены и убиты самым зверским образом, а те, кому удавалось благополучно возвратиться назад, подвергались нападению своих же соотечественников, которые отнимали у них то, что они собирали с риском для жизни. Власть имущие отбирали у голодных последние крошки, действуя самым бесчеловечным образом. И часто эти жестокости совершались не теми, кто не имел пищи, а теми, кто хотел пополнить свои запасы продовольствия.

Тысячи погибали от голода и болезней. Казалось, что погибало и естественное чувство привязанности и любви. Мужья обкрадывали своих жен, а жены – мужей. Дети вырывали пищу изо рта престарелых родителей. Вопрос пророка: «Может ли женщина забыть грудное дитя свое?» (см. Ис. 49:15) нашел ответ за стенами осажденного города: «Руки мягкосердых женщин варили детей своих, чтоб они были для них пищею во время гибели дщери народа моего» (Пл. Иер. 4:10). Вновь исполнилось предостерегающее пророчество, данное четырнадцать столетий назад: «Женщина, жившая у тебя в неге и роскоши, которая никогда ноги своей не ставила на землю по причине роскоши и изнеженности, будет безжалостным оком смотреть на мужа недра своего, и на сына своего и на дочь свою, и не даст им... детей, которых она родит; потому что она, при недостатке во всем, тайно будет есть их, в осаде и стеснении, в котором стеснит тебя враг твой в жилищах твоих» (Втор. 28:56, 57).

Римские начальники пытались устрашить иудеев и тем самым заставить их сдаться. Пленников, сопротивлявшихся при их захвате, бичевали, мучили и затем распинали перед городской стеной. Сотни умерщвлялись таким путем каждый день, и эта страшная работа продолжалась до тех пор, пока долина Иосафата и Голгофы не была покрыта таким множеством крестов, что едва ли можно было пройти между ними. Столь страшным образом исполнилось ужасное проклятие, которое навлекли на себя иудеи перед судилищем Пилата: «Кровь Его на нас и на детях наших» (Мф. 27:25).

Тит готов был положить конец этой страшной бойне и не допустить полного разрушения Иерусалима. Он пришел в ужас, когда увидел груды мертвых тел на равнинах и холмах. Как зачарованный смотрел он с вершины Елеонской горы на великолепный храм и приказал не трогать ни одного камня. Перед решающим штурмом он обратился к иудейским начальникам с искренним воззванием не вынуждать его осквернять храм кровью убитых. Он предлагал им выйти и сразиться с ним в другом месте, обещая, что ни один римлянин не нарушит святости храма. Иосиф Флавий в самых трогательных и красноречивых словах умолял их сдаться, чтобы спасти свою жизнь, свой город, место поклонения. Но в ответ на его призыв раздались громкие проклятия. Стрелы градом полетели в их последнего заступника. Иудеи отвергли все мольбы Сына Божьего, и теперь всякие увещания и просьбы еще больше укрепляли в них решимость сопротивляться до конца. Напрасны были все попытки Тита спасти храм. Тот, Кто был больше римского полководца, сказал, что там не останется камня на камне.

Слепое упрямство иудейских вождей и отвратительные преступления, совершающиеся за стенами осажденного города, вызывали ужас и негодование римлян, и наконец Тит решил штурмом взять храм и, конечно, сделать все возможное, чтобы спасти его от разрушения. Но на его приказы никто не обращал внимания. Ночью, когда он удалился в свой шатер, иудеи, совершив вылазку из храма, напали на римских воинов. В рукопашном бою один из воинов бросил горящую головню через окошко притвора, и в мгновение ока обитые кедровыми досками комнаты, расположенные вокруг святого места, были охвачены огнем. Тит в сопровождении своих полководцев и легионеров поспешил к этому месту и приказал солдатам тушить пожар. Но на его слова никто не обращал внимания. В ярости воины швыряли горящие головни в комнаты, примыкающие к храму, а потом убивали укрывшихся в его стенах. Кровь текла по ступеням храма, как вода. Тысячи иудеев погибли. Шум сражения перекрывали вопли и крики: «Ихавод» – «отошла слава».

«Тит был не в состоянии сдержать ярость солдат. Войдя в храм со своими офицерами, чтобы осмотреть внутренность святого места, он был поражен его великолепием, и так как пожар не достиг еще этого места, он выскочил наружу и старался убедить солдат потушить пожар. Центурион Либералий пытался добиться повиновения при помощи своего начальнического жезла, но даже почтение к императору уступило место бешеной злобе против иудеев, яростному накалу сражения и неуемной жажде обогащения. Солдаты видели, что все вокруг сияло золотом, блеск которого в безумном пламени огня делался еще ослепительнее. Они думали, что в святилище хранились несметные сокровища. Незаметно один из солдат бросил в приоткрытую дверь горящую головню, и в тот же миг все здание было охвачено пламенем. Едкий дым и огонь заставили офицеров отступить, и великолепное здание было обречено на уничтожение.

Если римлян устрашило это зрелище, что же испытывали иудеи? Вся вершина холма, возвышающегося посреди города, полыхала, подобно вулкану. С ужасным треском в огненной бездне исчезали строения. Кедровые крыши были подобны огненным полотнам; позолоченные остроконечные шпили сверкали, подобно огненно-красным факелам; от башен ворот поднимались вверх столбы пламени и дыма. На соседних холмах, освещенных заревом пожара, виднелись темные силуэты людей, которые с ужасом и тревогой наблюдали за огнем, пожиравшим строения; стены и башни верхней части города также были запружены народом – одни с бледными от отчаяния и муки лицами, а другие с бессильной яростью следили за происходящим. Крики бегающих во все стороны римских воинов и вопли погибающих в огне мятежников сливались с ревом огненной стихии и оглушающим грохотом падающих балок. Пронзительные крики людей эхом отдавались в горах. Вдоль стен слышались только вопли и стенания; истощенные от голода люди, умирая, собирали остаток сил, чтобы в предсмертном вопле выразить все свое отчаяние и скорбь.

Внутри городских стен происходила еще более ужасная резня, чем снаружи. Мужчины и женщины, старики и юноши, мятежники и священники, сражавшиеся и умолявшие о пощаде гибли в беспорядочной кровавой резне. Число убитых превышало численность убивающих. Воины взбирались на груды мертвых тел, чтобы продолжать свое кровавое дело».

Вскоре после разрушения храма весь город оказался в руках римлян. Иудейские начальники покинули свои неприступные башни, и Тит нашел их пустыми. С изумлением осмотрев их, он засвидетельствовал, что только один Бог предал все это в его руки, ибо никакие стенобитные машины не сокрушили бы эти громадные зубчатые стены. И город, и храм были разрушены до основания, и святое место, где молились иудеи, «было распахано, как поле» (см. Иер. 26:18). При осаде города и последовавшей затем бойне погибло более миллиона человек; оставшиеся в живых были уведены в плен, проданы как невольники; отправлены в Рим на потеху победителям; брошены в амфитеатры на растерзание диким зверям, иные, как бездомные скитальцы, рассеялись по всей земле.

Иудеи сами выковали себе кандалы, сами наполнили до краев чашу гнева. Трагедия, постигшая этот народ, и бедствия, которые переносили иудеи, будучи рассеяны по всей земле, – только плоды, которые они вырастили своими руками. Пророк говорит: «Погубил ты себя, Израиль!», «Ты упал от нечестия твоего» (Ос. 13:9; 14:2). Страдания, перенесенные ими, часто истолковываются как прямое наказание от Бога. Таким способом великий обманщик пытается замаскировать собственную работу. Упорно сопротивляясь Божественной любви и благодати, иудеи лишились покровительства Божьего, и сатана получил возможность управлять ими по своему произволу. Жесточайшая свирепость, проявившаяся при разрушении Иерусалима, демонстрирует мстительность сатаны по отношению к тем, кто находится в его власти.

Мы не в состоянии осознать, насколько обязаны Христу за тот мир и покой, которые нам дарованы. Лишь сила Божья сдерживает сатану и защищает человечество от его всевластия. Непокорные и неблагодарные люди имеют довольно много причин быть признательными Богу за Его милость и долготерпение, проявляющиеся в обуздании жестокой и злобной силы дьявола. Но когда люди переступают границы Божественного терпения, Он лишает их Своего покровительства. Бог – вовсе не палач, выполняющий приговор, вынесенный грешнику. Тех, кто отвергает Его милость, Он предоставляет самим себе, т. е. позволяет людям пожать то, что они посеяли. Каждый отвергнутый луч света, каждое непринятое предостережение, каждое нарушение Закона Божьего, каждая взлелеянная страсть – это посеянное семя, которое обязательно принесет свой плод.

Упорно отвергаемый Дух Божий в конце концов удаляется от грешника, и тогда уже не остается сил, чтобы сдерживать греховные страсти, и душа лишается всякой защиты от злобы и ненависти сатаны. Разрушение Иерусалима – грозное и торжественное предостережение для всех, кто пренебрегает Божественной милостью и отказывается от Божественной благодати. Это одно из самых сильнейших свидетельств отвращения Бога ко греху и неотвратимости наказания, которое постигнет виновного.

Пророчество Спасителя относительно судов, свершившихся над Иерусалимом, должно еще раз исполниться. Страшное опустошение столицы иудеев – лишь слабая тень того, что произойдет. В участи, постигшей избранный город, мы можем видеть судьбу мира, отвергающего благодать Божью и попирающего Его Закон. Вот уже на протяжении долгих столетий совершаются преступления, земля является свидетельницей мрачных картин неисчислимых человеческих страданий. Сердце болезненно сжимается и рассудок мутнеет, когда думаешь обо всех этих бедствиях! Какими ужасными оказались последствия отвержения власти Неба! Но в откровениях о будущем рисуется еще более мрачная картина. История прошлого – это длинная вереница восстаний, борьбы и возмущений, «время брани и одежда, обагренная кровию» (Ис. 9:5); но что все это в сравнении с ужасами того дня, когда Дух Божий не будет сдерживать нечестивых, когда Он уже больше не будет обуздывать всплески страсти и сатанинскую ярость! Тогда мир увидит, как никогда раньше, последствия господства сатаны.

Но в тот день, как и во время разрушения Иерусалима, народ Божий будет избавлен, спасется «всякий, кто записан в книгу жизни». Христос обещал прийти во второй раз, чтобы взять Своих верных к Себе. «Тогда явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою; и пошлет Ангелов Своих с трубою громогласною, и соберут избранных Его от четырех ветров, от края небес до края их» (Мф. 24:30, 31). Тогда те, кто не повинуется Евангелию, будут убиты духом уст Его и истреблены явлением пришествия Его (см. 2 Фес. 2:8). Подобно древнему Израилю, нечестивые уничтожат сами себя: они погибнут по причине своих же беззаконий. Греховная жизнь настолько разъединила их с Богом, и их естество стало настолько испорчено грехом, что явление славы Его будет для них всепожирающим огнем.

Поэтому люди должны быть очень внимательны к поучениям Христа, содержащимся в Его словах. Подобно тому как Он предостерегал учеников Своих о разрушении Иерусалима и указал им знамения приближающейся его гибели, чтобы они могли избежать общей участи, так Он предупредил мир и о дне его окончательной гибели и дал людям знамения его приближения, чтобы каждый, кто пожелает, мог избежать грядущего гнева. Иисус говорит: «И будут знамения в солнце и луне и звездах, а на земле уныние народов и недоумение» (Лк. 21:25; см. также Мф. 24:29; Мк. 13:24-26; Откр. 6:12-17). И все, замечающие появление этих предвестников, должны знать, «что близко, при дверях» (Мф. 24:33). «Итак бодрствуйте» (см. Мк. 13:35) – наставляет Он нас. Кто внимательно относится к этим предостережениям, не будет оставлен во тьме, и день тот не застигнет его врасплох. Но для тех, кто не будет бодрствовать, «день Господень так придет, как тать ночью...» (1 Фес. 5:2-5).

Современный мир верит в последнюю весть предостережения не больше, чем в свое время иудеи верили предостережениям Спасителя относительно Иерусалима. И когда наступит день Господень, нечестивые окажутся не готовы к этому величайшему событию. Жизнь будет идти своим обычным чередом, люди будут поглощены своими делами, торговлей, наживой, всевозможными удовольствиями, религиозные вожди будут прославлять всеобщее благоденствие и цивилизацию, убаюкивая народ мнимым чувством безопасности, – вот тогда-то, подобно вору, который в полночь прокрадывается в плохо охраняемый дом, внезапная гибель постигнет всех беспечных и нечестивых, и они «не избегнут» (см. 1 Фес. 5:2-5).

Гонения в первые столетия

Когда Иисус открыл Своим ученикам участь Иерусалима и отдельные события, относящиеся ко Второму Его пришествию, Он предсказал также те испытания, которые должен будет перенести народ Божий после вознесения Его вплоть до славного возвращения на землю. С вершины Елеонской горы Спаситель видел бури, готовые разразиться над апостольской Церковью; Его взору, проникавшему в глубь веков, представали страшные и опустошительные ураганы, которые должны обрушиться на Его последователей в грядущие столетия мрака и преследования. В нескольких кратких, но грозных словах Он предсказал ту участь, какую великие мира сего уготовят Церкви Божьей (см. Мф. 24:9, 21, 22). Последователи Христа должны будут пройти тем же путем страданий, унижения и презрения, каким шел и их Господь. Ту же самую вражду, которая окружала Искупителя мира, испытают все те, кто будет верить в Него.

История первоапостольской Церкви свидетельствует: слова Спасителя исполнились. Силы земли и ада объединились против Христа в лице Его последователей. Язычники предвидели, что если Евангелие победит, то идольские храмы и жертвенники будут уничтожены, поэтому они сплотили свои ряды и объявили христианам войну. Огонь преследования разгорелся. Христиан лишили прав собственности и изгнали из домов. Они «выдержали великий подвиг страданий»; «испытывали поругания и побои, а также узы и темницу» (см. Евр. 10:32; 11:36). Многие из них засвидетельствовали веру Своей Кровью. Безжалостно умерщвляли всех – благородных и рабов, богатых и бедных, ученых и неграмотных.

Эти гонения, начавшиеся еще при Нероне, приблизительно со времени мученической смерти Павла, продолжались с большей или меньшей силой в течение долгих столетий. Христиан ложно обвиняли в самых тягчайших преступлениях, считали их виновниками таких бедствий, как голод, болезни, землетрясения. Когда они стали предметом всеобщей ненависти и подозрения, доносчики уже готовы были к тому, чтобы ради денег предать невиновных. Их обвиняли как государственных бунтовщиков, как врагов религии и язву общества. Многие были брошены на съедение диким зверям; многих заживо сжигали в амфитеатрах. Одни были распяты, других зашивали в звериные шкуры и бросали на арену на растерзание хищникам. Казнь христиан часто являлась основным развлечением на праздниках. Любопытные собирались во множестве, чтобы насладиться этим зрелищем, и смехом и рукоплесканиями встречали предсмертные муки и агонию.

Где бы ни укрывались последователи Христа, всюду их преследовали, как диких зверей на охоте. Они вынуждены были искать для себя убежище в пустынных и уединенных местах, терпя «недостатки, скорби, озлобления; те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли» (Евр. 11:37, 38). Для многих тысяч верующих убежищем служили катакомбы. В окрестностях Рима под холмами были прорыты длинные подземные ходы, хитроумная сеть которых простиралась на многие километры от городских стен. В этих темных подземельях последователи Христа хоронили своих умерших, и когда на них падало подозрение и их объявляли вне закона, они находили здесь для себя приют. Когда Податель жизни воскресит тех, кто подвизался добрым подвигом веры, тогда из этих мрачных пещер выйдут многие мученики, пострадавшие во имя Христа. При самых свирепых преследованиях эти свидетели Иисуса сохраняли свою веру незапятнанной. Лишенные каких-либо удобств и даже солнечного света, нашедшие себе дом в недрах темной, но приветливой земли, они не издавали ни единого жалобного возгласа. Словами веры, терпения и надежды они помогали друг другу мужественно переносить лишения и беды. Потеря всех земных благ не могла заставить их отказаться от веры во Христа. Испытания и гонения были для них только ступенями, по которым они приближались к желанному покою и награде.

Подобно рабам Божьим в древности, многие «замучены были, не принявши освобождения, дабы получить лучшее воскресение» (Евр. 11:35). Они всегда помнили слова Господа: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня; радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас» (Мф. 5:11, 12). Они радовались тому, что были удостоены пострадать за истину, и с костров, на которых их сжигали, раздавались восторженные, хвалебные гимны. С верой взирая на небеса, они видели Христа и Его ангелов, которые с величайшим участием и одобрением наблюдали за их непоколебимой твердостью. Они слышали голос Божий, доносящийся от престола Его: «Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни» (Откр. 2:10).

Напрасны были все попытки сатаны уничтожить Церковь Божью насильственным путем. Великая борьба, в которой ученики Иисуса сложили свои головы, не прекратилась и тогда, когда эти верные знаменосцы пали на своем посту. Их поражение на самом деле было победой. Посланцев Божьих убили, но Его дело неуклонно продвигалось вперед. Евангелие продолжало распространяться, и все больше людей принимали Благую весть. Она проникла в области, недоступные даже для римского орла. Один христианин, отвечая языческим правителям, которые воздвигли очередное гонение на христиан, сказал: «Вы можете убивать, мучить, проклинать нас... Ваша несправедливость является доказательством нашей невиновности!.. Даже самая утонченная жестокость с вашей стороны не поможет вам». Гонения на христиан, вопреки ожиданиям, только укрепляли у людей желание принять Христа. «И чем больше вы будете уничтожать нас, тем больше нас будет становиться: кровь христиан – это семя». ^[2]

Тысячи христиан были заключены в темницы и лишены жизни, но на их место вставали другие. И те, кто во имя веры погиб мученической смертью, сроднились со своим Спасителем, и Он признал их победителями. Они подвизались добрым подвигом, и в день Его пришествия их ждет венец славы. Страдания, переносимые христианами, еще теснее сплачивали их, еще ближе становился им их Искупитель. Их жизнь и предсмертные слова способствовали распространению истины, и даже в стане сатаны, где менее всего можно было ожидать успеха, приверженцы князя тьмы порывали с его злым царством и становились под знамя Христа и Его Церкви.

И тогда, стремясь противостоять правлению Божьему, сатана решил водрузить свое знамя в христианской Церкви. Если ему удастся обмануть последователей Христа и заставить их делать неугодное в очах Бога, тогда они лишатся силы и крепости и станут его легкой добычей.

Так великий обманщик пытался хитростью добиться успеха там, где потерпел поражение, действуя силой. Гонения прекратились, и вместо них появились опасные и заманчивые обольщения земного благополучия и светских почестей. Идолопоклонники приняли некоторые положения христианской веры и в то же время отвергли многие важные истины. Заявив, что считают Иисуса Сыном Божьим, что верят в Его смерть и воскресение, они в то же время не сознавали своей греховности и не испытывали никакой потребности в покаянии и внутреннем перерождении. Уступив кое в чем христианам, они предложили и им сделать то же самое, чтобы соединиться с ними на основе христианского вероисповедания.

Теперь Церковь находилась в страшной опасности. Тюрьмы, пытки, огонь и меч – все было благословением по сравнению с этим испытанием. Некоторые христиане остались непреклонны и заявили, что не пойдут ни на какие соглашения. Другие были готовы уступить или же изменить некоторые догматы вероучения и соединиться, таким образом, с теми, кто принял христианство лишь частично. Предполагалось, что такие уступки могут послужить поводом к полному обращению язычников. Это было время глубочайшей скорби для верных последователей Христа. Под видом притворного христианства в Церковь проник сатана, чтобы осквернить веру и отвратить умы христиан от Слова истины.

Наконец большая часть христиан согласилась с выдвинутыми условиями, и, опустив свое знамя, пошла на союз с язычеством. Хотя идолопоклонники и объявили себя обращенными христианами, но они по-прежнему придерживались своих языческих обычаев, с той только разницей, что заменили предметы прежнего поклонения на образ Иисуса, Его матери и других святых. Так внесенная в Церковь отвратительная закваска язычества продолжала свое губительное действие. Частью христианской веры необоснованно стали ошибочные учения, суеверные обычаи и ритуалы. Когда последователи Христа приняли в лоно церкви идолопоклонников, христианская религия осквернилась, и церковь утратила свою чистоту и силу. Однако были и такие христиане, которые не позволили ввести себя в заблуждение. Они продолжали оставаться верными Автору истины и поклонялись одному лишь Богу.

Исповедующие религию Христа всегда разделялись на две категории. Одни верующие, ревностно исследуя жизнь Спасителя, сообразуясь с великим Образцом, искренне стремились исправить свои недостатки; другие старались не замечать ясных, жизненно важных истин, разоблачающих их заблуждения. Даже в свои лучшие времена церковь состояла не только из искренних, чистых и богобоязненных людей. Наш Спаситель учил, что людей, которые сознательно грешат, не следует принимать в церковь. Тем не менее Он приближал к Себе людей весьма несовершенных, Своим учением и собственным примером предоставляя им возможность увидеть свои ошибки и исправить их. Среди двенадцати апостолов имелся и предатель. Иуду приняли в круг учеников несмотря на то, что у него были недостатки. В обществе учеников, близко соприкасаясь с Христом и Его учением, он мог узнать, что представляет из себя христианский характер, и таким образом увидеть свои ошибки, раскаяться и с помощью Божественной благодати очистить свою душу «послушанием истине». Но Иуда «не ходил во свете», так милостиво изливаемом на него.

Потворствуя греху, он добровольно отдался во власть искушений сатаны. Дурные его черты возобладали. Он допустил, чтобы его душой овладели силы тьмы; он злился, когда обличали его ошибки, и постепенно опустился до страшного преступления – предательства Господа. Такое случается со всеми, кто лелеет грех под маской благочестия, кто ненавидит своих обличителей, нарушающих их греховный покой. И как только представится удобный случай, эти люди, подобно Иуде, предадут тех, кто пытался ради их же блага обличать их пороки.

Апостолам приходилось встречать в церкви тех, кто под маской благочестия скрывал в своем сердце беззаконие. Анания и Сапфира поступили как обманщики; утаив по своей алчности часть денег, они сказали, что все отдали для дела Божьего. Дух истины открыл апостолам подлинное лицо этих людей, и суд Божий очистил церковь от пятна, пачкающего ее чистую одежду. Это замечательное действие Духа Христа в церкви навело ужас на лицемеров и беззаконников. Они не могли долго оставаться среди тех, кто всегда достойно являл Христа в своей жизни, и когда Его последователей постигли испытания и гонения, верность Ему сохраняли только те, кто ничего не жалел ради истины. Таким путем на протяжении всего времени преследования церковь сохраняла относительную чистоту. Но когда гонения прекратились, в церковь вошли недавно обращенные люди, которые не отличались искренностью и преданностью, и сатана через них получил возможность начать свое губительное дело.

Но так как между Князем света и князем тьмы нет ничего общего, то не может быть единства и между их последователями. Когда христиане согласились объединиться с полуобращенными язычниками, они пошли путем, который уводил их все дальше и дальше от истины. Сатана торжествовал, видя, что ему удалось ввести в заблуждение стольких последователей Христа. Постепенно он приобрел над ними еще большую власть и побудил их преследовать тех, кто по-прежнему оставался верен Богу. Как нужно бороться против истинной христианской веры, лучше всех знали те, кто некогда был ее защитником, и эти отпавшие христиане, соединившись с полуобращенными язычниками, повели войну против самых главных положений учения Иисуса Христа.

Это вызвало отчаянное сопротивление со стороны тех, кто стремился сохранить верность Богу и не поддаваться проникнувшим в церковь обману и мерзостям, облеченным в священные одеяния. Библия утратила свое значение как мерило веры. Учение о религиозной свободе назвали ересью; его сторонников ненавидели и изгоняли отовсюду.

После долгой и упорной борьбы небольшое число верных христиан решили порвать всякую связь с отступнической церковью, так как она не желала очистить себя от идолопоклонства и заблуждения. Они видели, что отделение необходимо, если только они желают оставаться верными и послушными Слову Божьему. Они не могли больше мириться с тем, что эти пагубные ереси подвергают опасности их души и грозят уничтожить истинную веру их детей и грядущих поколений. Для сохранения мира и единства они были готовы пойти на любые уступки, не противоречащие их главным принципам в служении Богу, ибо сознавали, что мир был бы приобретен слишком дорогой ценой, если бы ради этого пришлось пожертвовать принципами истины. Если единство можно сохранить только ценой отказа от истины и справедливости, тогда пусть лучше будет разделение и даже борьба. Такова была позиция верных Богу христиан.

Насколько лучше было бы и для церкви и для мира, если бы в сердцах детей Божьих сегодня возродились те принципы, которыми руководствовались эти мужественные люди. Поистине вызывает тревогу равнодушное отношение к учениям, являющимся столпами христианской веры. Становится популярным мнение, что в конце концов эти принципы не имеют жизненно важного значения. Такое уродливое понятие придает слугам сатаны еще большую силу и твердость, в результате чего лжеучения и роковые заблуждения, сражаясь против которых верные Богу в прошлые века порой жертвовали своей жизнью, сейчас с благосклонностью принимаются теми, кто считает себя последователями Христа.

Первые христиане были воистину особенным народом. Их безукоризненное поведение и непоколебимая вера служили постоянным упреком беззаконникам и нарушали их покой. Будучи малочисленны, бедны, не имея почетных титулов, они тем не менее внушали страх нечестивым благородством своей жизни и величием учения. За это их ненавидели безбожники, подобно тому как нечестивый Каин ненавидел Авеля.

Пытавшиеся освободиться от сдерживающего влияния Духа Божьего предавали на смерть народ Божий по той же причине, по какой Каин убил Авеля. По той же самой причине иудеи отвергли и распяли Спасителя – Его незапятнанность и святость являлись постоянным упреком их эгоизму и испорченности. Со времен Христа и до наших дней верные ученики Иисуса продолжают возбуждать ненависть и сопротивление тех, кто любит грех и следует его путем.

Почему же в таком случае Евангелие называют вестью мира? Когда Исайя пророчествовал о рождении Мессии, он присвоил Ему титул «Князь мира». Когда ангелы известили пастухов о рождении Христа, они пели над Вифлеемскими равнинами: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение» (Лк. 2:14). На первый взгляд кажется, что между этими пророческими изречениями и словами Христа: «Не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10:34) существует противоречие. Но, если вдуматься, оба выражения прекрасно согласуются между собой. Евангелие – это весть мира. Если принципы христианства принимаются и воплощаются в жизнь, они несут мир, единство и счастье всей земле. Религия Христа объединяет принимающих ее учение братскими узами. Миссия Христа заключалась в том, чтобы примирить людей с Богом и друг с другом. Но в целом мир пребывает во власти сатаны, злейшего врага Христа. В Евангелии люди находят такие принципы, которые резко противоречат их привычкам и желаниям, и они начинают возмущаться этим учением. Они ненавидят чистоту Слова Божьего, открывающую и осуждающую их грехи, они преследуют и убивают тех, кто указывает им на его святые и справедливые требования. Именно потому, что возвышенные истины Слова Божьего вызывают ненависть и вражду, Евангелие и сравнивают с мечом.

Для многих слабых в вере действия таинственного провидения, допускающего, чтобы праведные страдали от рук нечестивых, часто приводят в смущение и недоумение. А некоторые даже готовы разувериться в Боге, видя, как Он допускает, что самым скверным людям живется хорошо, в то время как праведные и благородные терпят страдания и мучения от деспотов. Как это может быть, вопрошают они, что справедливый и милосердный Бог, обладающий безграничным могуществом, позволяет вершиться несправедливости и притеснениям? Этот вопрос не должен интересовать нас. Бог дал нам достаточно доказательств Своей любви, и не следует сомневаться в Его доброте лишь потому, что мы не в состоянии понять действия Провидения. Разве Спаситель не сказал Своим ученикам, предвидя сомнения, которые будут одолевать их во дни гонения и мрака: «Помните слово, которое Я сказал вам: раб не больше господина своего. Если Меня гнали, будут гнать и вас» (Ин. 15:20)? Иисус перенес ради нас больше, чем кто-либо из Его последователей, пострадавших от жестокости безбожных людей. Те, кто призван переносить пытки и даже мученическую смерть, только идут по стопам дорогого Сына Божьего.

«Не медлит Господь исполнением обетования» (2 Петр. 3:9). Он никогда не забывает и не оставляет Своих детей; но Он позволяет нечестивым проявить свою истинную сущность, чтобы никто из желающих исполнять Его волю не обманывался относительно их намерений. Часто праведные попадают в горнило страданий, чтобы очиститься, чтобы другие могли убедиться в реальности их веры и благочестия, а также и для того, чтобы своей праведной последовательной жизнью осудить неверующих.

Господь допускает, чтобы нечестивые процветали и проявляли враждебное отношение к Нему, но когда они наполнят меру своих беззаконий, все смогут увидеть Его справедливость и милосердие в их полном истреблении. Приближается день Его мщения, когда все, нарушавшие Его Закон и угнетавшие Его народ, получат справедливое возмездие за свои дела; когда каждая жестокость и несправедливость к детям Божьим будет наказана так, как если бы это было сделано Самому Христу.

Есть более важный и серьезный вопрос, на который должны обратить внимание христианские церкви наших дней. Апостол Павел говорит: «Все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы» (2 Тим. 3:12). Почему же эти гонения стихли? Единственная причина: церковь настолько приспособилась к мирским стандартам, что не встречает больше никакого сопротивления. Религия наших дней утратила чистоту и святость, отличавшую христианскую веру во дни Христа и Его апостолов. В настоящее время христианская вера пользуется такой популярностью в мире по той лишь причине, что величайшими истинами Слова Божьего пренебрегают, что в церкви так мало жизненного, практического благочестия, что там господствует дух компромисса с грехом. Если бы в христианской церкви возродилась вера и сила ранних христиан, то ожил бы и дух гонений; огонь преследований возгорелся бы тогда с новой силой.

Отступничество

Апостол Павел во Втором послании к Фессалоникийцам предрекал великое отступление, которое завершится установлением папской власти. Он писал, что день Господень не наступит, пока «не придет прежде отступление и не откроется человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога» (2 Фес. 2:3, 4). Более того, апостол предупреждает братьев о том, что «тайна беззакония уже в действии». Еще в тот ранний период христианской эры он видел, что в церковь проникают заблуждения, которые готовят путь папству.

«Тайна беззакония» вначале скрытно, незаметно совершала свое обольщающее и богохульное действие, а затем, постепенно приобретая все большую силу, уже открыто завладела сознанием людей. Языческие обычаи самым неприметным образом вошли в христианскую церковь. Этот дух соглашательства и уступок некоторое время сдерживался жестокими гонениями. Но когда гонения прекратились и христианство вошло в царские дворы и палаты, тогда простоту и кротость Христа и Его апостолов сменили величие и гордость языческих жрецов и правителей, а Божественные установления – человеческие измышления и предания. Формальное обращение императора Константина в начале IV столетия вызвало большое ликование среди христиан, и мирское влияние под видом праведности проникло в церковь. Церковь стала быстро разлагаться. С виду побежденное язычество оказалось победителем. Его дух овладел церковью. Языческие учения, обычаи и суеверия соединились с верой так называемых последователей Христа.

Это соглашение между язычеством и христианством привело к появлению «человека греха», о котором пророчество говорило, что он превознесет себя выше Бога и поведет борьбу с Ним. Эта исполинская система ложной религии является шедевром сатанинской власти, памятником его попыток воцариться на престоле и своевольно управлять землей.

Сатана однажды уже пытался вступить в соглашение со Христом. Он пришел к Сыну Божьему в пустыне искушений и, показав ему все царства мира и славу их, обещал все это отдать в руки Его при одном условии – Иисус должен признать верховную власть князя тьмы. Христос дал отпор наглому искусителю и заставил его удалиться. Но, предлагая то же самое человеку, сатана добился куда больших успехов. Стремясь к славе и богатству, церковь начала искать покровительства и поддержки у великих мира сего; отвергнув тем самым Христа, она была вынуждена подчиниться представителю сатаны – епископу Рима.

Один из основных догматов римской церкви состоит в признании папы видимым главой всемирной Церкви Христа, наделенным высшей властью над всем духовенством на земле. Более того, папе присвоен еще и Божественный титул, он именуется: «Господь Бог – Папа» ^[3] и считается непогрешимым. ^[4] Он требует, чтобы все люди почитали его. Через римскую церковь сатана выдвигает те же притязания, какие он предъявил и в пустыне искушения, и многие готовы оказать ему эти почести.

Но люди, живущие в страхе Божьем, встретили эти дерзкие заявления так, как и Христос встретил подстрекательства коварного врага: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи» (Лк. 4:8). В Слове Божьем не содержится ни малейшего намека на назначение какого-либо лица главою Церкви. Это учение о папской верховной власти идет вразрез со Священным Писанием. Папа не может иметь никакой власти над Церковью Христа, кроме той, какую он присвоил себе незаконным образом.

Приверженцы римской церкви обвиняют протестантов в ереси и в своевольном отделении от истинной церкви. Но подобные обвинения скорее всего относятся к ним. Именно они свергли знамя Христа и отступили от веры, «однажды преданной святым» (Иуд. 3).

Сатана прекрасно знал о том, что благодаря Священному Писанию люди сумеют распознать его заблуждения и смогут противостоять его силе. Спаситель мира также отражал его нападки при помощи Слова. При каждом наступлении сатаны Христос выставлял щит вечной истины, говоря: «Так написано». На каждое наглое предложение врага Он отвечал мудростью и силой Слова. И сатана понял: чтобы господствовать над людьми и учредить узурпаторскую власть папы, он должен держать народ в неведении относительно учения Священного Писания. Библия возвеличивает Бога и открывает истинное положение смертных людей, поэтому сатана делает все возможное, чтобы ее святые истины оставались скрытыми и подавленными. Такая установка была взята на вооружение и римской церковью. На протяжении нескольких веков она препятствовала распространению Библии. Народу было запрещено читать ее и даже иметь ее у себя в доме, в то время как безнравственные священники и прелаты произвольным толкованием библейских истин пытались доказать правомерность своих притязаний. Таким образом почти все признали папу наместником Бога на земле, наделенным верховной властью как в церкви, так и в государстве.

Устранив Библию, разоблачавшую заблуждения и обман, сатана получил возможность осуществлять свои замыслы. Пророчество свидетельствовало, что папство «возмечтает отменить у них праздничные времена и закон» (Дан. 7:25). И папство незамедлительно предприняло такую попытку. Для того чтобы облегчить в какой-то степени обращение язычников в христианство и чем-то восполнить их прежний ритуал идолослужения, в христианское богослужение постепенно было введено поклонение иконам и «святым мощам». ^[5] И в конце концов Вселенский собор узаконил эту форму идолопоклонства. В довершение этого богохульного дела Рим дерзнул изъять из Закона Божьего вторую заповедь, запрещающую поклонение иным богам, и разделил десятую заповедь на две, чтобы сохранить изначальное число.

Дух соглашательства с язычеством открыл путь к дальнейшему пренебрежению властью Неба. Сатана, действуя через необращенных глав церкви, исказил и четвертую заповедь, пытаясь устранить древнюю субботу, день освященный и благословлённый Богом (см. Быт. 2:2, 3), и заменить ее почитаемым и соблюдаемым язычниками «достопочтенным днем солнца». Вначале эта попытка была тщательно замаскирована. В течение первых столетий истинная суббота соблюдалась всеми христианами. Ревностно почитая Бога и веря в непреложность Его Закона, они тщательно оберегали святость его предписаний. С величайшей осторожностью и хитростью сатана продолжал добиваться своего через своих представителей на земле. Для того чтобы привлечь внимание народа к воскресенью, этот день был объявлен праздничным в честь воскресения Христа. И хотя в этот день совершались богослужения и его считали днем отдыха, все же суббота продолжала свято соблюдаться.

Чтобы приготовить путь для своих действий, сатана побудил иудеев перед пришествием Христа окружить субботу самыми строгими требованиями, чтобы превратить ее в непосильное бремя для народа. Теперь же, спекулируя на ложном понимании субботы, которое он сам же внушил, сатана заставил людей презрительно назвать ее иудейским постановлением. В то время как христиане продолжали праздновать воскресенье как радостный, счастливый праздник, он побудил их, с целью продемонстрировать ненависть к иудеям, сделать субботу днем поста, скорби и печали.

В начале IV столетия император Константин установил своим указом всеобщее соблюдение воскресного дня во всей Римской империи. День солнца, почитавшийся язычниками, в то же время стал праздноваться и христианами. Политика императора была направлена на то, чтобы соединить противоречивые интересы христианства и язычества. К этому его побуждало духовенство, которое, стремясь к славе и власти, понимало, что почитание одного и того же дня язычниками и христианами поможет язычникам формально принять христианство, что в свою очередь будет способствовать усилению могущества церкви. Но хотя богобоязненные христиане со временем стали считать воскресенье, в известной степени, святым днем, они по-прежнему продолжали соблюдать истинную субботу как святой день Господень и чтили ее согласно четвертой заповеди. ^[6]

Но великий обманщик на этом не остановился. Он решил собрать весь христианский мир под свое сатанинское знамя и осуществлять власть через верного своего сообщника – гордого папу, объявившего себя наместником Христа. И с помощью полуобращенных язычников, высокомерных прелатов и епископов, любящих мир, он достиг своей цели. Время от времени собирались Вселенские соборы, на которые съезжалось высшее духовенство со всех стран мира. Почти на каждом соборе значение субботы, установленной Богом, все более принижалось, тогда как воскресный день все более возвышался. В конце концов к языческому празднику стали относиться как к Божественному предписанию, а библейская суббота была объявлена пережитком иудаизма, и соблюдающие ее подлежали осуждению и проклятию.

Великому отступнику удалось возвыситься над всем, называемым «Богом или святынею» (2 Фес. 2:4). Он осмелился изменить единственную в своем роде заповедь Божественного закона, которая безошибочно указывает всем людям на истинного живого Бога. В четвертой заповеди Господь открывается как Творец неба и земли – этим Он и отличается от всех других ложных богов. Суббота является памятником творческих трудов и свидетельствует о том, что седьмой день был освящен как день покоя для человека. Он установлен для того, чтобы постоянно напоминать людям о живом Боге – источнике бытия и объекте почитания и поклонения. Сатана стремится к тому, чтобы люди нарушали верность Господу и не соблюдали Его Закон; поэтому он и сосредоточивает усилия именно на этой заповеди, говорящей о Боге как о Творце.

В настоящее время протестанты утверждают, что воскресение Христа в воскресенье и превратило этот день в христианскую субботу. Но Священное Писание не дает для этого никакого основания. Ни Христос, ни апостолы ничем не выделили воскресенье. Празднование воскресенья христианами исходит из «тайны беззакония» (2 Фес. 2:7), которая начала проявляться еще во дни апостола Павла. Когда и где Господь усыновил это детище папства? Какими разумными доводами можно оправдать изменения, не освященные Словом Божьим?

В IV столетии папство прочно утвердилось в мире. Его центром был избран императорский город, а римский епископ назначен главой всей церкви. Язычество уступило место папству. Дракон отдал зверю «силу свою и престол свой и великую власть» (Откр. 13:2). Начался период 1260-летнего папского преследования, предсказанный в пророчествах Даниила и Книги Откровение (см. Дан. 7:25; Откр. 13:5-7). Христиане должны были сделать выбор: или, отказавшись от своих убеждений, принять папские постановления и обряды, или же окончить жизнь в темнице, под пытками, на костре или эшафоте. Исполнились слова Иисуса: «Преданы также будете и родителями и братьями, и родственниками и друзьями, и некоторых из вас умертвят; и будете ненавидимы всеми за имя Мое» (Лк. 21:16, 17). Верующие подверглись невиданным прежде преследованиям, и мир превратился в сплошное поле битвы. В течение целых столетий церковь находила себе убежище в уединенных и пустынных местах. Так говорит пророк: «Жена убежала в пустыню, где приготовлено было для нее место от Бога, чтобы питали ее там тысячу двести шестьдесят дней» (Откр. 12:6). ^[7]

С приходом к власти римской церкви и было положено начало темного средневековья. По мере укрепления этой власти сгущался и мрак. Люди верили не Христу как истинному основанию, а папе римскому. Вместо того чтобы уповать на Сына Божьего, дающего прощение грехов и вечное спасение, народ взирал на папу, а также на священников и прелатов, которых тот наделил своей властью. Людей учили, что папа является посредником между Богом и человеком, и никто не может приблизиться к Богу, как только через него; и что папа для них вместо Бога, поэтому все должны безоговорочно подчиняться ему. Уклонение от его требований служило веской причиной для того, чтобы подвергнуть виновных самым жестоким наказаниям. Таким путем внимание народа было отвлечено от Бога и обращено на грешных, жестоких людей, и даже более того – на самого князя тьмы, который через них осуществлял свою власть. Грех был облечен в святые одеяния. Когда Священное Писание устраняется и человек считает себя эталоном истины, тогда можно ожидать только мошенничества и самых унизительных пороков. С возвышением человеческих законов и традиций обнаружились испорченность и разложение, которое всегда являются следствием забвения Закона Божьего.

То были тревожные дни для Церкви Христа. Как мало оставалось верных знаменосцев истины! Хотя во все времена были верные свидетели истины, однако иногда казалось, что заблуждение и суеверие уже восторжествовали, а истинная религия почти изгнана. В то время как Евангелие было отнято у людей, умножались религиозные формы и обряды, и народ изнемогал под бременем жестоких требований и ограничений.

Людей учили не только смотреть на папу как на своего посредника, но и зарабатывать прощение грехов свершением тех или иных дел. Изнурительные и долгие паломничества, епитимьи, налагаемые на кающегося грешника, поклонение мощам, воздвижение церквей, часовен и алтарей, солидные пожертвования для церкви – все это и еще многое другое требовалось от людей, чтобы смягчить гнев Господа и снискать Его расположение, как будто Бог подобен людям, гневающимся из-за пустяков, и Его можно задобрить дарами и епитимьями, налагаемыми на кающихся грешников!

Невзирая на беззаконие, процветающее даже среди глав римской церкви, ее влияние все увеличивалось и возрастало. В конце VII столетия приверженцы папы стали утверждать, что в первые столетия римские епископы имели такую же духовную власть, какую они присвоили себе теперь. Чтобы придать этому заявлению видимость достоверности, необходимо было предпринять определенные меры, и «отец всякой лжи» с готовностью подсказал им, что сделать. Монахи подделали древние рукописи. Обнаружились неизвестные до сих пор решения соборов, якобы утверждающие абсолютную власть папы с самых ранних времен. И церковь, отвергшая истину, жадно впитала и этот обман. ^[8]

Немногочисленные верные строители, строившие на истинном основании (см. 1 Кор. 3:10, 11) были смущены и озадачены, когда их путь оказался завален хламом лжеучений.

Подобно строителям иерусалимской стены во дни Неемии, некоторые были готовы сказать: «Ослабела сила у носильщиков, а мусору много; мы не в состоянии строить стену» (Неем. 4:10). Измученные постоянной борьбой, перенося гонения, клевету, беззаконие и всевозможные трудности, чинимые сатаной, стремившимся любым путем мешать их успеху, некоторые из верных строителей упали духом. Ради мира и сохранения своей жизни и имущества они покинули истинное основание. Другие, напротив, не страшась своих врагов, безбоязненно заявляли: «Не бойтесь их; помните Господа великого и страшного» (Неем. 4:14) и продолжали совершать дело, будучи препоясаны мечом истины (см. Еф. 6:17).

В каждом столетии враги Божьи с неизменной ненавистью и силой обрушивались на истину, и от слуг Христа всегда требовалась бдительность и верность. Слова Христа, сказанные некогда первым ученикам, относятся и к Его последователям, живущим в конце времен: «А что вам говорю, говорю всем: бодрствуйте» (Мк. 13:37).

Тьма все более сгущалась. Поклонение идолам стало повсеместным. Перед образами зажигались свечи, на них молились. Повсюду распространились самые бессмысленные и суеверные обычаи. Люди настолько были подвержены влиянию суеверий, что, казалось, здравый смысл полностью утрачен. Разве можно было ожидать чего-либо иного от людей, кроме невежества и порока, если само духовенство и священники, к которым они обращались за советом, были испорчены и развращены.

Церковь сделала еще один шаг на пути своего высокомерного возвышения, когда в XI столетии папа Григорий VII объявил о непогрешимости римской церкви. Одно из выдвигаемых им положений гласило, что церковь, согласно Священному Писанию, никогда не заблуждалась и не будет заблуждаться. Но Библия никогда не поддерживала такого утверждения. Гордый епископ также присвоил себе власть низлагать монархов, утверждая, что никто не имеет права оспаривать решения, принятые им, и только он один должен пользоваться правом отменять решения других. ^[9]

Тиранический характер этого защитника непогрешимости в полной мере проявился в его конфликте с германским императором Генрихом IV. За дерзкое пренебрежение папским авторитетом этот монарх был отлучен от церкви и лишен трона. Напуганный своим одиночеством и угрозами князей, которые, получив папский мандат, восстали против него, Генрих понял, что ему необходимо примириться с Римом. В сопровождении жены и верного слуги он пересек Альпы среди зимы, чтобы таким путем доказать свое смирение пред папой. Прибыв к замку, где находился папа, Генрих без своих спутников был препровожден на внешний двор, где в лютый зимний холод, с непокрытой головой и босыми ногами, в нищенском одеянии он дожидался свидания с папой. И по истечении трех дней поста и покаяния папа наконец простил его, оговорив, что император отныне будет действовать только с разрешения папы. Григорий VII торжествовал победу, считая своим прямым долгом усмирять гордость царей.

Какой поразительный контраст между чрезмерной гордостью этого высокомерного священника и нежной кротостью Христа, Который представлен стоящим у двери человеческого сердца и умоляющим принять Его, чтобы Он мог войти и даровать грешнику прощение и мир. Христос учил учеников: «Кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» (Мф. 20:27).

Последующие столетия были свидетелями все большего искажения истины учениями, исходящими из Рима. Еще до учреждения папства идеи языческих философов привлекали к себе внимание и оказывали влияние на церковь. Многие, считавшие себя обращенными, по-прежнему придерживались языческой философии и не только продолжали изучать ее, но и предлагали другим как средство для расширения своего влияния на язычников. Таким образом в христианскую веру проникли серьезные заблуждения. Главные среди них: вера в естественное бессмертие человека и в сознательную жизнь после смерти. На основании этого учения Рим утвердил заступнические молитвы святым и обоготворение девы Марии. Отсюда также появилась ересь о вечных муках нераскаявшихся грешников, которая быстро стала частью папского символа веры.

Так была подготовлена почва для принятия другого языческого вымысла – идеи чистилища, с помощью которой Рим внушал страх легковерной и суеверной толпе. Под чистилищем подразумевалось место мук, куда попадали души, не заслуживающие вечной гибели, и где после соответствующего наказания за грехи они очищались и допускались на Небо. ^[10]

И еще в одном вымысле нуждался Рим, чтобы использовать страх и пороки своих приверженцев. Это было учение об индульгенциях. Обещалось полное отпущение грехов в прошлом, настоящем и будущем, а также и освобождение от всех мук и наказаний тем, кто будет участвовать в войнах, проводимых папой для расширения его владений или же уничтожения тех, кто осмеливался отрицать его духовную власть. Людей учили, что, уплатив деньги церкви, они освобождаются от грехов, а заодно могут спасти и души умерших друзей, томящихся в мучительном, адском пламени. За счет всего этого Рим обогащался, утопая в пышности, распутстве и пороках лицемерных представителей Того, Кто не имел места где приклонить голову. ^[11]

Библейское установление Вечери Господней было вытеснено идольской мессой. Папские священники претендовали на то, что с помощью бессмысленного и нелепого ритуала они способны превращать простой хлеб и вино в подлинные «тело и Кровь Христа». С кощунственной самонадеянностью они присваивали себе творческую силу Бога, Творца всего существующего. От христиан под угрозой смерти требовали открыто признать свою веру в это страшную ересь, оскорбительную для Неба. Многие, отказавшиеся сделать это, были преданы огню. ^[12]

В XII столетии было учреждено одно из самых страшных орудий папства – инквизиция. Князь тьмы сотрудничал в этом вопросе с представителями папской иерархии. На их тайных сборищах незримо присутствующие там сатана и его ангелы управляли мыслями этих грешных людей, в то время как невидимый ангел Божий записывал их ужасные постановления и историю всех их чудовищных злодеяний, способных устрашить любого смертного. «Вавилон великий был упоен кровью святых». Изуродованные тела миллионов мучеников взывали к Богу об отмщении этой отступнической державе.

Папство стало всемирным деспотом. Императоры и короли подчинялись приказам римского папы. Казалось, что земная и вечная участь каждого находились в его руках. В течение многих столетий без малейшего возражения все подчинялось учениям Рима, и с каким благоговением совершались его обряды и празднества! Римское духовенство пользовалось всеобщим почетом, потоком шли щедрые пожертвования. С тех пор римская церковь никогда не достигала такой великой славы и могущества.

Но «полуденное сияние папского могущества было полночным мраком для мира». Святое Писание было почти незнакомо не только народу, но и священникам. Подобно фарисеям древности, папские вожди ненавидели свет, открывающий их грехи. Отбросив Закон Божий как мерило праведности, они обрели безграничную власть и были неудержимы в своих пороках. Повсюду процветали обман, корыстолюбие и разврат. Люди не страшились никакого преступления, если оно сулило богатство и высокое положение в обществе. Дворцы пап и прелатов были превращены в вертепы разврата. Некоторые из главных епископов были виновны в таких вопиющих преступлениях, что светская власть пыталась сместить этих сановников с их постов как самых несносных извергов, терпеть которых было больше нельзя. На протяжении сотен лет Европа не достигла никакого прогресса в области науки, искусства и культуры. Христианство было поражено нравственным и интеллектуальным параличом.

Состояние мира, находящегося под властью Рима, представляло собой страшное и поразительное исполнение слов пророка Осии: «Истреблен будет народ Мой за недостаток ведения: так как ты отверг ведение, то и Я отвергну тебя... и как ты забыл закон Бога твоего, то и Я забуду детей твоих». «Нет ни истины, ни милосердия, ни Богопознания на земле. Клятва и обман, убийство и воровство и прелюбодейство крайне распространились, и кровопролитие следует за кровопролитием» (Ос. 4:6, 1, 2). Вот последствия отвержения Слова Божьего.

Вальденсы

В той тьме, которая окутала землю во время долгого периода папского владычества, свет истины все же не совсем померк. В каждом столетии находились свидетели Божьи – люди, которые верили во Христа как единственного Посредника между Богом и человеком, которые смотрели на Библию как на единственное правило жизни и соблюдали истинную субботу. Никогда человечество в достаточной степени не поймет того, сколь многим обязан мир этим людям. Их клеймили позором как еретиков, их мотивы ставились под сомнение, на них клеветали, их письменные труды скрывались, и смысл их искажался. Однако, невзирая ни на что, они оставались непоколебимы и из поколения в поколение передавали свою веру во всей чистоте как священное наследие для грядущих поколений.

История народа Божьего на протяжении мрачных столетий римского владычества записывалась на небесах, однако в человеческой летописи она отражена весьма скупо. Мы можем прочесть о верных детях Божьих, разве что в обвинительных актах их гонителей! Политика Рима заключалась в том, чтобы уничтожить всякое суждение, противоречащее официальной доктрине. Он стремился уничтожить все, что противодействовало его учениям, будь это люди или их произведения. Достаточно было высказать сомнение относительно авторитета папских догматов, и это могло стоить жизни как богатому, так и бедному человеку, как знаменитому, так и простолюдину. Рим постарался уничтожить всякий след своего жестокого обращения с раскольниками. Папские соборы постановили предать огню все книги и материалы, содержащие записи о преследованиях. Тогда еще не существовало книгопечатания, книг было немного, громоздкие и неудобные для хранения, они легко уничтожались руководителями римской церкви.

Ни одна церковь, находившаяся в пределах римской юрисдикции, не пользовалась долго свободой совести. Как только папство приобрело силу, оно наложило свою руку на всех, кто сопротивлялся его намерениям, и постепенно одна за другой все церкви были подчинены господству Рима.

В Великобританию первозданное христианство проникло очень рано. Отступничество Рима никак не повлияло на бриттов, которые приняли Евангелие еще в первые столетия. Преследования со стороны языческих императоров, которые достигли даже этих отдаленных берегов, стали единственным даром, который первые британские церкви получили от Рима. Многие из преследуемых христиан бежали из Англии и нашли убежище в Шотландии; отсюда истина проникла в Ирландию, и везде она встречала дружественный прием.

С завоеванием Британии саксами язычество приобрело там власть и авторитет. Победители считали унизительным учиться чему-либо у своих рабов, и христиане были вынуждены уйти в горы и непроходимые болота. Однако сокрытый на время свет продолжал гореть. Спустя столетие он так ярко засиял в Шотландии, что лучи его дошли до самых отдаленных стран. Из Ирландии вышел благочестивый Колумба со своими соратниками, которые собрали со всей страны рассеянных детей Божьих на одиноком острове Иона и превратили его в центр миссионерской деятельности. Среди тех евангелистов был человек, соблюдавший библейскую субботу, и через него эта истина стала достоянием народа. На острове Иона была учреждена школа, которая посылала своих миссионеров не только в Шотландию и Англию, но и в Германию, Швейцарию и даже Италию.

Но скоро Рим обратил внимание на Британию, решив и ее подчинить своему влиянию. В VI столетии католические миссионеры начали трудиться над обращением саксонцев-язычников. Они с благосклонностью были встречены гордыми варварами, и в результате тысячи саксонцев приняли римскую веру. По мере расширения своей деятельности папские посланцы и обращенные ими саксонцы сталкивались и с христианами, исповедующими христианство первых веков. Разница между ними бросалась в глаза! Последние были скромны и смиренны; свет Священного Писания отражался в их учении, характере, поведении, в то время как противники их были суеверны, горды и высокомерны. Римский эмиссар потребовал, чтобы эти христианские церкви признали верховную власть папы. Бритты кротко ответили, что желают любить всех людей и жить со всеми в мире, но что папа не уполномочен объявлять себя главой церкви, и поэтому они могут почитать его только в той мере, в какой почитают каждого последователя Христа. Предпринимались неоднократные попытки привлечь их на сторону Рима, но эти скромные христиане, пораженные гордостью римских посланников, мужественно стояли на своем и отвечали, что не знают другого господина, кроме Христа. Тогда проявился истинный дух папства. Римский посланник заявил: «Если вы не желаете принять братьев, которые принесли вам мир, тогда вы примете врагов, которые принесут вам войну. Если вы не объединитесь с нами, чтобы указать саксонцам путь жизни, тогда вы получите от них смертельный удар». ^[13] И это были не пустые угрозы. Против свидетелей библейской веры были пущены в ход насилие, кровопролития, заговоры, ложь, пока наконец церкви Британии не были уничтожены или были вынуждены подчиниться власти папы.

В странах, не зависящих от Римской империи, в течение многих столетий жили христиане, которых совершенно не коснулась политика папской власти. Окруженные язычниками, они, конечно, с течением времени подпали под влияние их заблуждений, но все же продолжали считать Библию единственным мерилом веры и следовали многим ее истинам. Они верили, что Закон Божий не подлежит никаким изменениям, и соблюдали субботу согласно четвертой заповеди. Такие церкви существовали в Центральной Африке и в армянских поселениях в Азии.

Но среди тех, кто оказал папской власти самое решительное сопротивление, первое место занимают вальденсы. Как раз в той стране, где папство утвердило свой престол, оно встретило наиболее стойкое сопротивление. В течение целых столетий церкви в Пьемонте сохраняли свою независимость, сопротивляясь искажению веры и лжи, пока Рим не подчинил и их. После безуспешной борьбы с диктатом Рима руководители этих церквей, хотя и вынужденно, признали верховную власть папы, который, казалось, подчинил себе уже весь мир. Однако были и такие, кто отказался подчиниться власти папы или прелатов. Они решили остаться верными Богу и сохранить чистоту и простоту своей веры. Произошло разделение. Приверженцы древней веры рассеялись: одни, оставив родные Альпы, подняли знамя истины в других странах; другие ушли в отдаленные долины и ущелья гор и там продолжали служить Богу, согласно велению своей совести.

Вероучение, которое в течение многих столетий сохранялось и распространялось вальденскими христианами, резко отличалось от ложных доктрин Рима. Их религия основывалась на писаном Слове Божьем, истинной основе христианства. Но эти скромные крестьяне, ютившиеся в своих мрачных жилищах, отрезанные от мира и добывающие себе ежедневное пропитание тяжким трудом, пася овец и возделывая виноградники, не изобретали истину, которая так резко отличалась от ересей и догм отпавшей церкви. Они не изобретали новую веру, нет – их вера была наследием отцов. Они подвизались «за веру, однажды преданную святым» (Иуд.3), за веру апостольской Церкви. «Церковь пустыни», а не высокомерная иерархия, воцарившаяся в столице мира, была истинной Церковью Христа, хранительницей сокровищ истины, вверенных Богом Своему народу для того, чтобы он, в свою очередь, передал их миру.

Одной из основных причин отделения истинной церкви от Рима была его ненависть к библейской субботе. Как и было предсказано в пророчестве, папство повергло истину на землю. Закон Божий был низринут во прах, в то время как человеческие традиции и обычаи были возвеличены и возвышены. Церкви, находящиеся под папским владычеством, с самого начала принуждались почитать воскресенье как святой день. Многие, даже из числа истинного народа Божьего, настолько были сбиты с толку царящими в обществе заблуждениями и суевериями, что, соблюдая субботу, воздерживались от труда и в воскресенье. Но это не удовлетворяло папскую власть. Она не только требовала соблюдать воскресенье, но и принуждала людей к работе по субботам и самым решительным образом осуждала тех, кто чтил этот день. И только находясь в изгнании, вдали от власти Рима, дети Божьи могли спокойно исполнять Закон Божий. ^[14]

Вальденсы первыми в Европе осуществили перевод Священного Писания. За сотни лет до начала Реформации они уже читали Библию в рукописных списках на своем родном языке. Они имели истину в неискаженном виде, и это сделало их предметом особенной ненависти и преследования. Они объявили римскую церковь отступническим Вавилоном, изображенным в Книге Откровение, и с риском для жизни мужественно сопротивлялись ее пагубному влиянию. Долгие преследования вынудили некоторых пойти на уступки и постепенно отказаться от главных принципов истины, однако другие продолжали мужественно отстаивать ее. На протяжении всех мрачных веков отступничества существовали вальденсы, которые отрицали верховную власть Рима, отвергали иконопочитание как идолослужение и продолжали соблюдать истинную субботу. Среди самых яростных бурь они хранили свою веру. Пронзаемые савойскими копьями и сжигаемые на кострах инквизиции, они неколебимо стояли за чистоту Слова Божьего и Божью честь. ^[15]

За неприступными вершинами гор, которые во все столетия служили убежищем гонимым и угнетенным, нашли себе приют и вальденсы. И там, во мраке средневековья, ярко засиял свет истины. Там на протяжении целого тысячелетия свидетели истины сохраняли древнюю веру.

Бог приготовил для Своего народа величественное святилище, соответствующее тем торжественным истинам, которые были доверены ему. Для этих верных изгнанников горы служили символом непреложной праведности Иеговы. Они торжественно взметнули свои вершины над головами детей Божьих и открывали им величие Того, у Кого нет изменения и ни тени перемены и Чье Слово такое же твердое, как эти древние скалы. Бог сотворил горы, сделал их прочными, и ничто, кроме безграничной Силы, не в состоянии сдвинуть их с места. Подобным образом Он учредил и Свой Закон – основание Своего правления и на небе, и на земле. Своей рукой человек может лишить жизни ближнего, но, подобно тому как он не в состоянии сдвинуть с места горы и ввергнуть их в море, так он и не в состоянии изменить ни одной заповеди Иеговы или же уничтожить хотя бы одно из Его обетовании, данных тем, кто стремится соблюдать Его волю. В своей непоколебимой верности Его Закону слуги Божьи должны быть такими же твердыми, как и вечные, неподвижные горы.

Горы и окружающие их долины всегда напоминали этим странникам о Божьей творческой силе и заверяли в Его заботе и защите. Они научились ценить эти безмолвные символы присутствия Иеговы. Они не роптали на свою участь и никогда не чувствовали себя одинокими среди безмолвия гор; они были признательны Богу за это убежище, где нашли покой и защиту от людской ярости и жестокости. Они радовались тому, что могут свободно служить Ему. Часто, преследуемые врагами, они находили надежную защиту за стеной этих величественных гор. С вершин громадных утесов раздавались их хвалебные гимны Богу, и римские солдаты были не в силах заставить умолкнуть это благодарственное пение.

Каким чистым, бесхитростным и пламенным было благочестие этих последователей Христа! Они дорожили принципами истины больше, чем домами, землями, друзьями, родными и даже своей жизнью. Они искренне стремились запечатлеть эти принципы в сердцах молодежи. С самого раннего возраста детям начинали раскрывать истины Священного Писания и учить благоговейному отношению к Закону Божьему. Библейских рукописей было немного, поэтому их драгоценные слова запоминались наизусть, так что многие знали на память целые главы из Ветхого и Нового Завета. Размышления о Боге подкреплялись величественными картинами природы и скромными благословениями повседневной жизни. Маленькие дети учились с признательностью относиться к Господу как к Подателю всех благ и удобств.

Нежные, заботливые родители любили своих детей разумной любовью и поэтому приучали их к самоотречению. Этих детей ожидали испытания, лишения, а возможно, и мученическая смерть. Они с детства приучались переносить трудности, прислушиваться к наставлениям и вместе с тем думать и действовать самостоятельно. С самого раннего возраста они знали, что такое ответственность, учились осторожности в разговоре и умению понимать мудрость молчания. Одно неосторожное слово, дошедшее до слуха врагов, могло стоить жизни не только тому, кто его сказал, но и сотням его братьев; ибо враги истины преследовали тех, кто осмеливался отстаивать свободу религии, подобно волкам, преследующим добычу.

Ради истины вальденсы пожертвовали земным благополучием; им приходилось трудиться с неистощимым терпением, чтобы добывать свой хлеб. Они заботливо обрабатывали каждый клочок пахотной земли в горах, и в конце концов неплодородные долины и горные склоны оправдывали их ожидания. Экономия и суровое самоотречение составляли часть воспитания, которое их дети получали как единственное наследство. Их учили, что Бог хочет видеть их собранными и дисциплинированными; что свои потребности они могут удовлетворить только собственным кропотливым трудом, предусмотрительностью, усердием и верой. Это было трудно и утомительно, но полезно и благотворно и являлось именно той школой, в какой нуждается человек в своем падшем состоянии, школой, которую Господь определил для воспитания и развития Своих детей. Юношей не только приучали к тяжелому труду и лишениям, но и уделяли внимание их умственному развитию: им внушали, что все способности человека принадлежат Богу, и они обязаны развивать и совершенствовать свои дарования для служения Богу.

Вальденсские церкви по своей чистоте и простоте напоминали церковь апостольских времен. Отвергнув авторитет папы и прелатов, они руководствовались Библией как единственным непогрешимым Первоисточником. Их пасторы, в противоположность надменным священникам Рима, следовали примеру своего Учителя, Который «не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить» другим. Они пасли стадо Божье, ведя его на злачные пажити и к живым источникам Его святого Слова. Вдали от всего, что составляет предмет мирского величия и гордости, народ собирался не в роскошных храмах и великолепных соборах, но под сенью гор, в долинах Альп или же, во время опасности, в горных ущельях, чтобы там внимать словам истины из уст служителей Христа. Пасторы не только проповедовали Евангелие, но и посещали больных, учили детей, помогали заблуждающимся, улаживали возникающие недоразумения и трудились над тем, чтобы между всеми царили братская любовь и единство. В мирное время они жили на добровольные приношения своих единоверцев, но, подобно Павлу, делателю палаток, каждый из них, зная какое-либо ремесло, был готов в любой момент в случае нужды самостоятельно зарабатывать себе на пропитание.

Молодежь получала наставление от пасторов. Хотя обращалось внимание и на общее образование, все же основным предметом изучения оставалась Библия. Евангелия от Матфея и Иоанна, а также многие послания заучивались на память. Некоторые рукописи содержали полную Библию, другие – только краткие выдержки, к которым добавляли простые, доступные каждому толкования текстов, сделанные теми, кто был способен объяснить Божественное Слово. Вот каким путем были вынесены на свет сокровища истины, которые столько времени скрывались теми, кто вознес себя выше Бога.

Терпеливо, неутомимо, порой в глубоких пещерах, при свете мерцающей лучины стих за стихом, глава за главой переписывалось все Священное Писание. И по мере продвижения этой работы обнаруживалась воля Божья, сияющая подобно чистому золоту. И в свете перенесенных ради нее испытаний она сияла еще ярче и очевиднее для тех, кто принимал участие в этой работе. Небесные ангелы окружали этих верных тружеников.

Хотя сатана прилагал все силы к тому, чтобы с помощью папских прелатов похоронить Слово Божье под хламом заблуждений, ереси и суеверий, оно самым чудесным образом сохранилось без искажений на протяжении всех столетий мрачного средневековья. Это происходило потому, что оно несет на себе не человеческую, а Божью печать. Люди упрямо пытались затушевать, исказить простой, понятный смысл библейских слов, но, подобно ковчегу, носящемуся над бездной вод, Слово Божье выдерживает натиск бурь, которые грозят уничтожить его. Подобно тому как богатые золотоносные жилы скрыты под землей и обнаруживаются лишь теми, кто упорно ищет сокровища, так и Святое Писание содержит сокровища истины, которые открываются только искренним и скромным людям, ищущим их в молитвенном духе. Бог сделал Библию учебником для всех возрастов, чтобы дети, юноши и люди зрелого возраста все время исследовали ее. Свое Слово Он дал людям как откровение о Себе. Каждая понятая и усвоенная нами истина глубже раскрывает характер Автора Вселенной. Исследование Писаний является Божественным средством, которое приводит людей к более тесной связи с Творцом, способствует познанию Его воли. Библия – это средство общения между Богом и человеком.

Хотя вальденсы и считали страх Господень началом мудрости, они понимали и важность общения с миром, знакомство с людьми и деятельной жизни, зная, что это помогает расширению кругозора и обостряет восприятие. Некоторые юноши, окончившие школу в горах, посылались в учебные заведения Франции и Италии, где перед ними открывались более широкие возможности для размышлений и наблюдений, чем в родных Альпах. Они видели порок, подвергались искушениям, сталкивались с коварными агентами сатаны, которые пытались внушить им самые утонченные ереси и опасные заблуждения. Но полученное ими в детстве воспитание готовило их ко всему этому.

В учебных заведениях они никому не должны были поверять свои тайны. В складках одежды они носили искусно спрятанные рукописи Священного Писания – свое величайшее сокровище. Всегда имея при себе эти плоды многомесячного самоотверженного труда, они, при первой возможности, потихоньку подкладывали отдельные рукописи со священными текстами тем, кто, казалось, уже был склонен принять истину сердцем, так чтобы не возбудить подозрений. С младенчества эти юноши были воспитаны в таком духе, они глубоко понимали свой долг и с верностью исполняли его. Таким образом многие обращались в этих учебных заведениях, и часто случалось, что принципы истины распространялись по всему университету, и, несмотря на бдительность, папские руководители так и не могли добраться до первоначального источника «еретического учения», как они называли его.

Дух Христов – это миссионерский дух. Самым первым побуждением обновленного сердца является желание привести и других ко Спасителю. Такой дух владел и вальденсскими христианами. Они сознавали, что Бог требует от них большего, нежели только сохранения истины в чистоте, – на них возложена торжественная ответственность открыть этот свет находящимся во мраке. И могущественной силой Слова Божьего они пытались освободить людей из рабства римской церкви. Вальденсские служители были воспитаны как миссионеры, и от всех желающих трудиться на ниве Божьей прежде всего требовалось приобрести опыт евангелиста. Прежде чем возглавить церковь у себя на родине, каждый должен был проработать не менее трех лет на том или ином миссионерском поприще. Такой метод, требующий с самого начала самоотвержения и жертвенности, как нельзя лучше готовил человека для пасторского служения, которое в то время было сопряжено с большими опасностями. Молодые люди, которых рукополагали на святой труд, видели перед собой не земное благосостояние и почет, но жизнь, полную лишений и опасностей, а возможно, и мученическую смерть. Эти вестники отправлялись вдвоем, точно так же, как и Иисус посылал Своих учеников. Каждого молодого человека сопровождал опытный работник в возрасте, которому младший должен был подчиняться как своему руководителю и исполнять его поручения, между тем как старший заботился об образовании младшего. Эти соработники не всегда находились вместе, но часто встречались для молитвы и совета, укрепляя таким образом друг друга в вере.

Если бы эти вестники Божьи прямо говорили о цели своей миссии, то их, конечно, ожидало бы поражение, поэтому они тщательно скрывали свои истинные намерения. Каждый служитель знал какое-нибудь ремесло и мирскими занятиями маскировал свой труд для Бога. Обычно они торговали всевозможными галантерейными и мануфактурными товарами. «Они развозили шелка, ювелирные изделия и другие предметы, которые в те времена можно было купить разве только на больших рынках, и благодаря этому могли посещать такие места, откуда их выгнали бы как миссионеров» ^[16] . Мысленно они возносились в молитве к Богу, чтобы Он дал им мудрость предложить людям несравненно более драгоценные сокровища, чем золото и алмазы. В потаенных местах они носили при себе рукописи Библии, по частям или даже полностью, и, где только представлялась возможность, привлекали внимание своих покупателей к этим текстам. Порой удавалось пробудить интерес к Слову Божьему, и тогда миссионеры с радостью дарили людям отдельные части Священного Писания.

Работа этих вестников начиналась на равнинах у подножия родных гор, а затем распространялась далеко за их пределы. Босые, в грубых, серых от дорожной пыли одеждах, какие носил их Учитель, они проходили через большие города и проникали в самые отдаленные земли. И повсюду они сеяли драгоценное семя. Возникали новые общины, и истина была засвидетельствована кровью мучеников. Грядущий день Господень откроет богатую жатву душ, собранную трудами этих верных мужей. Незаметно и безмолвно Слово Божье прокладывало себе путь в христианском мире и всюду встречало радушный прием в домах и в сердцах людей.

Священное Писание не только рассказывало вальденсам об отношениях Бога с людьми в прошлом и указывало на их ответственность и долг в настоящем, но и открывало перед ними будущие опасности и славу. Они верили в близкий конец всего и, изучая Библию с молитвой и слезами, проникались ее драгоценными поучениями и сознавали свой долг поделиться и с другими ее спасительными истинами. Им был вполне ясен план спасения, изложенный на священных страницах, и, веря в Иисуса, они находили утешение, надежду и мир. Когда свет озарял их разум и сердце наполнялось радостью, они горели желанием пролить лучи этого света и на тех, кто пребывал во мраке папского заблуждения.

Они видели, что многие, находясь во власти папы и священников, напрасно пытались получить прощение грехов, истязуя свое тело. Приученные верить, что спасение можно получить через дела, собственными силами, люди все время смотрели на себя. Размышляя о своих грехах и страшась гнева Божьего, они изнуряли душу и тело, но не находили покоя. Вот так искренние души были опутаны доктринами Рима. Тысячи людей оставляли своих друзей и уходили в монастырские кельи. Они тщетно пытались успокоить свою совесть частыми постами и жестоким самобичеванием, полночным бдением, бессонными ночами на холодном и сыром полу, длительными паломничествами по святым местам, унизительными епитимьями и самыми страшными добровольными мучениями. Многие, угнетаемые сознанием своей греховности и преследуемые страхом кары Божьей, до такой степени изнуряли себя, что в конце концов измученное тело сдавалось, и они без единого луча света и надежды сходили в могилу.

Вальденсы страстно желали дать этим обессиленным душам Хлеб Жизни, открыть им весть мира, сокрытую в обетованиях Божьих, и указать на Христа – единственный путь ко спасению. Учение о том, что добрые дела могут искупить грешника, нарушающего Закон Божий, они называли заблуждением. Вера в человеческие заслуги заслоняет от людей безграничную любовь Христа. Иисус умер, принеся Себя в жертву ради человека, потому что падшее человечество ничем не могло похвалиться перед Богом. Заслуги распятого и воскресшего Спасителя являются основанием христианской веры. Зависимость души от Христа и ее связь с Ним должна быть настолько жизненной и тесной, как связь какого-либо члена со всем организмом или же – ветви с виноградной лозой.

Папское духовенство довело народ до такого состояния, что люди стали представлять себе характер Бога и даже Христа суровым, мрачным и отталкивающим. Спаситель изображался столь непримиримым к грешнику, что становилось необходимым посредничество священников и святых. И те люди, разум которых был просвещен Словом Божьим, искренне желали объяснить этим душам, что Иисус – милосердный, любящий Спаситель, простирающий к ним Свои руки и призывающий всех прийти к Нему с их бременем грехов, забот и горя. Они стремились устранить нагроможденные сатаной преграды, воздвигнутые для того, чтобы люди не замечали обетовании и не обращались непосредственно к Богу для покаяния в грехах и получения прощения и мира.

Как охотно вальденсский миссионер делился драгоценными истинами Евангелия! С какой осторожностью он знакомил слушателей с тщательно переписанными главами Священного Писания! Это было для него величайшей радостью – дать надежду раскаивающейся, изъязвленной грехом душе, которая до сих пор видела в Боге только мстительного судью. С дрожащими устами, со слезами на глазах, часто стоя на коленях, он открывал своим братьям драгоценные обетования, являющиеся единственной надеждой грешника. И свет истины проникал во многие омраченные души, рассеивая темные тучи, и Солнце Праведности освещало сердца своими целительными лучами. Зачастую, по просьбе слушателей, некоторые места Священного Писания перечитывались по нескольку раз, пока наконец люди не убеждались в том, что они не ослышались. Особенно часто перечитывались следующие слова: «Кровь Иисуса Христа... очищает нас от всякого греха». «И как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (1 Ин. 1:7; Ин. 3:14, 15).

Таким образом люди освобождались от обманов Рима. Многие убеждались, каким бессмысленным является посредничество людей или ангелов за грешника. Когда истинный свет озарял их, они с радостью восклицали: «Христос есть мой Священник; Его Кровь – моя жертва; Его алтарь – моя исповедальня». Они всецело полагались на заслуги Иисуса, повторяя слова: «Без веры угодить Богу невозможно». «Нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись» (Евр. 11:6; Деян. 4:12).

Для некоторых несчастных, колеблющихся душ любовь Спасителя оказалась слишком необъятной, чтобы ее можно было сразу постичь. Это откровение принесло людям такое величайшее облегчение, столько света проливало над ними, что им казалось, будто они вознесены на небо. Они доверчиво вкладывали свои руки в руку Христа, и их ноги утверждались на Скале Веков. Страх перед смертью больше не пугал их. Теперь они не боялись быть брошенными в тюрьму или даже сожженными на костре, если только это могло прославить имя их Искупителя.

Слово Божье читалось и проповедовалось в потаенных местах, иногда только одной душе, а иногда и небольшой группе людей, стремящихся к свету и истине. Часто вся ночь проходила в чтении. Подчас потрясение и восхищение слушателей было столь велико, что вестник благодати приостанавливал чтение, давая присутствующим возможность вполне проникнуться вестью спасения. Часто можно было услышать вопросы: «Неужели Бог в самом деле примет мою жертву! Смилуется ли Он надо мной? Простит ли Он меня?» И в ответ звучали следующие слова: «Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мф. 11:28).

С верой они обращались к обетованиям и радостно восклицали: «Не нужно больше ходить к святым гробницам и изнурять себя долгими паломничествами. Мне можно прийти ко Христу таким, какой я есть, грешным и порочным, и Он не отвергнет молитвы кающегося грешника: "Прощаются тебе грехи твои". Мои, даже мои грехи будут прощены!»

Поток святой радости наполнял сердца этих людей, и они славили и величали имя Иисуса. Эти счастливые души возвращались к себе домой, чтобы поделиться своей радостью и с другими и рассказывали как могли о пережитом ими, о том, как они нашли истинный и живой Путь. В словах Священного Писания заключалась удивительная торжественная сила, непосредственно воздействующая на сердца тех, кто жаждал истины. Это был голос Божий, убеждающий слушателей.

Вестник истины продолжал свой путь, а его кроткий вид, серьезность и горячее рвение еще долго обсуждались оставшимися. В большинстве случаев его слушатели не спрашивали, откуда он пришел и куда идет. В начале беседы они были настолько потрясены, а в конце ее настолько преисполнены благодарности и радости, что не расспрашивали его ни о чем. Когда же его настойчиво приглашали зайти в какой-нибудь дом, он отвечал, что должен спешить к другим заблудшим овцам. «А может быть, это ангел небесный?» – в изумлении спрашивали друг друга люди.

И в большинстве случаев они уже больше никогда не встречались с тем, кто посеял в их сердцах семя истины. Он шел дальше, в другие страны, или же оканчивал свою жизнь где-нибудь в тюремных застенках, или же его убивали там, где он свидетельствовал об истине. Но Слово, оставленное им, не погибало. Оно производило свою работу в сердцах людей, и только день суда откроет результаты этой работы.

Вальденсские миссионеры вторгались в царство сатаны, и потому силы тьмы были настороже. Князь тьмы следил за каждым продвижением истины и возбуждал чувство страха у своих подручных. Папские руководители видели, что труды этих скромных странствующих вестников навлекают на них беду. Если позволить свету истины освещать землю, тогда будут рассеяны тяжкие облака заблуждения, окутывающие народ, и мысли людей направятся только к Богу, что в конечном итоге грозило поколебать авторитет Рима.

Само существование этого народа, сохраняющего веру древней Церкви, было постоянным напоминанием об отступлении Рима, и это было причиной самой лютой ненависти и гонения. Их отказ отречься от Библии также расценивался как оскорбление, которое Рим не мог больше переносить. И он решил стереть вальденсов с лица земли. Начались ужаснейшие крестовые походы против детей Божьих, лишившихся покоя в своем горном краю. Их повсюду преследовали инквизиторы, и древняя трагедия убийства невинного Авеля злодейской рукой Каина повторялась неоднократно.

Их плодородные нивы постоянно опустошались; их домики и церквушки стирали с лица земли, и там, где некогда были цветущие поля и жилища мирного, трудолюбивого народа, теперь была голая степь. Подобно тому как хищный зверь, отведав крови, еще больше свирепеет, так и ярость папистов разжигалась при виде мучений их жертв. Многие из этих свидетелей, отстаивающих чистоту веры, преследовались в горах; за ними охотились на равнинах, где они прятались в дремучих лесах и в ущельях скал.

Нравственность маленького, всеми презираемого народа была безупречной. Даже враги вальденсов заявляли, что это мирные, спокойные и благочестивые люди. Их величайшее преступление состояло в том, что они не хотели служить Богу так, как этого требовал папа. И за это преступление они подвергались всевозможным унижениям, оскорблениям и пыткам, какие только могли быть изобретены дьяволом и людьми, которые им одержимы.

Наконец Рим решил уничтожить эту ненавистную секту, и папой была издана булла, осуждающая их как еретиков, заслуживающих смерти. ^[17] Им не вменялись в вину безделие или же мошенничество и безнравственность; было объявлено, что они «имеют вид благочестия и святости» и обольщают овец «истинного стада». Папа распорядился в случае неповиновения раздавить эту «омерзительную и презренную секту злоумышленников», «как давят ядовитых змей». ^[18] Думал ли этот надменный властелин о том, что его слова записаны в небесных книгах, чтобы свидетельствовать против него в день суда? «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25:40).

Эта булла призывала всех членов церкви присоединиться к крестовым походам против еретиков. Чтобы привлечь больше людей к этому жестокому делу, папа освободил тех, кто отправляется в такие походы, от «всех кар и наказаний, налагаемых церковью, общих и частных; булла освобождала участников похода от клятв; она узаконивала их право на любую собственность, приобретенную незаконным образом, и обещала прощение всех грехов тем, кто убьет хотя бы одного еретика. Булла аннулировала все соглашения, заключенные с вальденсами; приказывала их домочадцам оставить их; никто не имел права оказать им какую-нибудь помощь, и всякий желающий имел право захватить их состояние». ^[19] В этом документе ясно виден дух, которым руководствовалось папство. Не голос Христа слышится в нем, а рев дракона.

Папские руководители сообразовались не с великим мерилом – Законом Божьим, но создали собственное мерило и решили принудить всех подчиниться ему. Такова была воля Рима. Разыгрались самые страшные трагедии. Развращенные, богохульствующие священники и прелаты исполняли работу сатаны. Их сердца не знали милосердия. Тот же дух, который распял Христа и убивал апостолов, который в свое время настраивал против христиан и кровожадного Нерона, действовал и сейчас, чтобы истребить возлюбленных Богом.

В течение долгих столетий этот богобоязненный народ с терпением и постоянством, прославляющим Искупителя, переносил ужасные преследования. Не оказывая сопротивления крестовым походам и безжалостному кровопролитию, он продолжал с помощью своих вестников распространять драгоценную истину. Детей Божьих травили и убивали, однако их кровь поливала посеянное семя, и оно принесло плоды. Так за целые столетия до рождения Лютера вальденсы свидетельствовали о Боге. Разбросанные по многим странам, они посеяли семена Реформации, которые дали всходы во времена Уиклифа и разрослись во дни Лютера. Она будет оберегаться до конца времен теми, кто согласен перенести все «за слово Божие и за свидетельство Иисуса Христа» (Откр. 1:9).

Джон Уиклиф /1324-1384/

Дo реформации оставалось всего несколько экземпляров Библии, но Бог не допустил исчезновения Своего Слова. Его истины не должны были навсегда остаться сокрытыми. Господь мог так же легко расторгнуть узы, сковывающие слова жизни, как в свое время Он отворил двери темницы и запертые железные ворота, чтобы освободить Своих слуг. В различных странах под воздействием Святого Духа люди искали истину, как ищут спрятанное сокровище. Благодаря провидению Божьему они обратились к Священному Писанию и с величайшим интересом изучали священные страницы. Они готовы были пожертвовать всем, лишь бы познать свет. Хотя эти люди не сразу смогли все постичь, но многие прежде скрытые и давно похороненные истины стали понятны им. Как посланные Небом вестники, они принялись разбивать оковы заблуждения и суеверия и призывали тех, кто так долго находился в рабстве обмана, подняться на защиту своей свободы.

В течение долгих столетий прочитать Слово Божье можно было только на языках, доступных для образованных людей; лишь вальденсы читали его на своем родном языке. Но настало время, когда Священное Писание было переведено на различные языки, и люди могли читать его на своем родном языке. Полночный час для нашего мира миновал. Во многих странах мрак постепенно рассеивался, и появились первые признаки наступающего рассвета.

В XIV столетии в Англии взошла «утренняя звезда Реформации». Джон Уиклиф был вестником реформ не только для Англии, но и для всего христианского мира. Его слово протеста против Рима никогда не должно было умолкнуть. Его выступление положило начало борьбе, которая привела к освобождению не только отдельных лиц, но и церквей и целых народов.

Уиклиф получил либеральное образование, но страх Господень означал для него начало мудрости. В колледже он был известен своим ревностным благочестием, выдающимися способностями и основательными познаниями. В своем ненасытном стремлении к знанию он старался познакомиться со всеми отраслями наук. Он изучал схоластическую философию, гражданское и церковное право, особенно законы своей страны. В его последующих трудах чувствовалось влияние полученного образования. Основательное знание умозрительной философии того времени помогло ему вскрыть ее слабости и заблуждения, а изучение гражданского и церковного права подготовило его к великой борьбе за гражданскую и религиозную свободу. Умело владея мечом Слова Божьего, он был также сведущ в гуманитарных науках и хорошо знаком с тактикой схоластов. Его талантливость и широта познаний снискали ему уважение не только друзей, но и врагов. Его приверженцы с гордостью смотрели на своего вождя, занимавшего выдающееся положение среди ведущих умов страны, а его враги не осмеливались высказывать презрение к Реформации, боясь обнаружить свое невежество и слабость.

Еще будучи студентом, Уиклиф начал изучать Библию. В то время, когда Библию можно было прочитать лишь на каком-либо древнем языке, только ученые люди могли найти путь к источнику истины, которая оставалась закрытой для необразованного народа. Таким образом, уже был проложен путь для будущей работы Уиклифа как реформатора. Ученые мужи, исследуя Библию, находили великую истину о безвозмездной благодати Божьей. Они пытались сделать эту истину достоянием гласности и помогали людям обратиться к живому слову. Когда Уиклиф обратил внимание на Священное Писание, он начал изучать его с той же основательностью, с какой писал свои труды.

До этого времени он постоянно испытывал необъяснимую жажду знаний, которая не могла быть удовлетворена ни схоластическими науками, ни учениями церкви. И в Слове Божьем он нашел то, что столько времени искал. Там он увидел подробный план спасения, Христос предстал как единственный Ходатай за человека. Уиклиф всего себя посвятил служению Христу и твердо решил проповедовать открытые им истины.

Подобно последующим реформаторам, Уиклиф в начале своей деятельности не предвидел всех ее последствий. Он не собирался противодействовать Риму. Но преданность истине не могла вылиться ни во что иное, как только в борьбу с ложью. Чем очевиднее становились ему заблуждения папства, тем пламеннее он проповедовал библейские истины. Он видел, что Рим пожертвовал Словом Божьим ради человеческих преданий; он бесстрашно обвинял духовенство в отвержении Священного Писания и требовал возвратить Библию народу, восстановить ее авторитет в церкви. Он был способным и убежденным наставником и красноречивым проповедником, а его повседневная жизнь подкрепляла проповедуемые им истины. Его познания Библии, безупречное логическое мышление, чистота жизни, неколебимое мужество и справедливость снискали ему всеобщее уважение и доверие. Многие из его современников не находили удовлетворения в вероучении, которого придерживались, их возмущало беззаконие, царившее в римской церкви, и с нескрываемой радостью они воспринимали истины, проповедуемые Уиклифом. Папские вожди, дрожа от ярости, наблюдали, как этот реформатор приобретал все большее влияние.

Уиклиф умел искусно разоблачать заблуждения, и он бесстрашно выступал против многочисленных злоупотреблений, совершавшихся с одобрения Рима. Будучи капелланом короля, он смело осудил подать, взымаемую папой с английского монарха, указав также и на то, что посягательство папы на светскую власть противоречит как логике, так и откровению. Требования папы и раньше вызывали большое негодование, и обличения Уиклифа произвели соответствующее воздействие на государственных деятелей. Король и дворяне, объединившись, отвергли требования папы, посягающего на светскую власть, и отказались от уплаты подати. Таким образом, авторитету папы в Англии был нанесен ощутимый удар.

Другим злом, против которого реформатор вел длительную и упорную борьбу, было основание нищенствующих монашеских орденов. Монахи наводнили всю Англию, став серьезным препятствием развитию благосостояния нации. Своим паразитическим существованием они подрывали экономику, образование и нравственность. Праздный образ жизни нищенствующих монахов стал бременем для трудового люда, вынужденного содержать эту братию, но главное – принижалось значение полезного труда. Юношество подвергалось разлагающему влиянию, расшатывались семейные устои. Под влиянием монахов многие уходили в монастыри и делали это не только без согласия родителей, но даже вопреки их воле. Один из отцов католической церкви, ставящий требования монашеского ордена выше сыновнего долга и обязанностей, заявил: «Даже если отец ляжет, плача и рыдая, у порога твоей двери, и если даже мать будет взывать к твоим чувствам, напоминая, что ты выношен в ее утробе и вскормлен ее грудью, знай, что ты должен попрать их и спешить к Иисусу». Подобная «чудовищная бесчеловечность», как впоследствии Лютер назвал эту доктрину, «являющаяся выражением скорее чего-то волчьего и тиранического, нежели христианского и человеческого», в высшей степени обостряла отношения между детьми и родителями. ^[20] Так духовенство, подобно фарисеям в древности, ради своих преданий отменило заповедь Божью. В результате разбивались семьи, а стареющие родители лишались своих детей.

Даже студенты университетов обольщались лживыми посулами монахов и вступали в их ордены. Многие впоследствии раскаивались в своем выборе, видя, что испортили свою жизнь и огорчили родителей, но, однажды попав в эти сети, уже невозможно было обрести прежнюю свободу. Подчас родители, опасаясь влияния монахов, отказывались посылать своих детей в университеты. В результате в крупных учебных центрах резко уменьшилось число учащихся. Учебные заведения приходили в упадок, а невежество торжествовало.

Папа наделил монахов правом принимать исповедь и прощать грехи. И это стало источником величайшего зла. Стремясь к обогащению, монахи с такой легкостью отпускали грехи, что к ним стекались всякого рода преступники, в результате чего бурно процветали самые худшие пороки. Бедные и больные были предоставлены самим себе, а предназначенные для них дары доставались монахам, которые, прибегая к всевозможным запугиваниям, требовали у народа милостыни и объявляли безбожниками тех, кто отказывался помогать орденам. Несмотря на показную бедность, монахи быстро обогащались, а их великолепные дома и изысканная еда, которой услаждали себя члены братства, только подчеркивали растущую нищету народа. Проводя время в роскоши и удовольствиях, монахи поощряли невежд без устали рассказывать о разных чудесах и необыкновенных случаях, чтобы дурачить и забавлять людей. Свой авторитет они поддерживали, насаждая суеверия и внушая людям, что религиозный долг состоит лишь в признании главенства папы, поклонении святым и подношениях монахам. Народ неустанно уверяли в том, что соблюдение этих правил – прямая дорога в рай. Напрасны были все попытки ученых и благочестивых мужей как-то реформировать эти нищенствующие ордены. Уиклиф, обладавший более проницательным умом, указал на корень этого зла, разоблачил лживость монашества и потребовал его упразднения. По этому вопросу разгорелись дебаты. Странствующие монахи, торгуя папскими индульгенциями, заставили многих задуматься – правомерно ли получать прощение грехов за деньги? Люди начали задаваться вопросом, не лучше ли обращаться за прощением к Богу, чем искать его у папы римского? Многие были встревожены возрастающей алчностью монахов, которая, казалось, не знала границ. «Монахи и римские священники, – говорили они, – пожирают нас, как раковая опухоль. Бог должен освободить нас или же народ погибнет». ^[21] Стремясь оправдать свою жадность, нищенствующие монахи выставляли себя последователями Спасителя, заявляя, что Иисус и Его ученики также жили на подаяния от народа. Такое утверждение обернулось против них же, потому что многие начали изучать Библию в поисках правды, а это меньше всего соответствовало намерениям Рима. Люди обратились к Источнику истины, которую римская церковь тщательно скрывала.

Уиклиф начал писать и публиковать статьи против монахов – не для того, чтобы вести дискуссию с ними, но чтобы привлечь внимание людей к библейским учениям и их Автору. Он заявил, что папа обладает такой же властью прощать грехи или отлучать от церкви, как и самые обыкновенные священники, и что ни один человек не может действительно быть отлучен от церкви, если он не навлек на себя осуждение Бога. Это был один из самых ощутимых ударов, какой Уиклиф нанес по воздвигнутому папой исполинскому монументу духовного и светского господства над душами и телами миллионов людей.

Призванный защищать права английской короны от посягательств Рима, Уиклиф был назначен королевским послом и два года провел в Нидерландах, принимая участие в совещаниях с представителями папы. Там он свободно общался с духовенством Франции, Италии, Испании, познакомился с теми сторонами религиозной жизни, которые прежде были для него сокрыты. За границей он многое понял и многое осознал, приобретенный им опыт нашел отражение в его письменных трудах. Представители папского двора явили ему истинную суть и цели папской иерархии. Вернувшись в Англию, он продолжал проповедовать свои идеи с еще большей прямотой и рвением, утверждая, что подлинными богами Рима являются алчность, гордость и лживость.

В одном из своих трактатов он так говорил о папе и его приспешниках: «Они забирают у нас то, что могло бы обеспечить существование бедных людей. И плюс ко всему ежегодно из королевской казны уходят тысячи марок для совершения церковных таинств и на другие нужды церкви – а это отвратительная ересь, именуемая симонией, которую христиан вынуждают поддерживать. И если бы даже в нашей стране были горы золота и ни один человек не прикасался бы к нему, кроме сборщиков этого надменного понтифекса, то и оно бы рано или поздно закончилось; ибо он забирает все наши деньги и не дает нам взамен ничего, кроме Божьего проклятия за их симонию». ^[22]

Вскоре после своего возвращения в Англию Уиклиф получил от короля назначение в Люттервортский приход. Это свидетельствовало о том, что король вовсе не проявляет недовольства его смелыми речами. Влияние Уиклифа ощущалось как в жизни двора, так и в возрождении веры всей нации. ^[23]

Но вскоре громы Рима обрушились на Уиклифа. В Англию было отправлено три буллы – в университет, королю и прелатам; они предписывали принять решительные и безотлагательные меры для того, чтобы заставить замолчать учителя ереси. ^[24] Еще до прибытия папских булл разгневанные епископы призвали Уиклифа на суд, куда он явился в сопровождении двух могущественных князей страны и толпы народа, ворвавшейся в здание суда и так испугавшей судей, что дело Уиклифа было отложено, и ему было позволено уйти с миром и продолжать свою работу. Вскоре после этого Эдуард III, которого прелаты, пользуясь его преклонным возрастом, надеялись настроить против реформатора, скончался, и правителем страны стал прежний покровитель Уиклифа.

Но прибывшие в Англию папские буллы обязывали короля схватить еретика и заключить его в тюрьму. А это говорило о том, что Уиклифа ожидал костер. Было ясно, что Уиклиф вскоре станет жертвой кровожадного и мстительного Рима. Но Тот, Кто еще в древности сказал патриарху: «Не бойся... Я твой щит» (Быт. 15:1), снова простер руку и защитил Своего слугу. Смерть постигла не реформатора, а папу, издавшего указ об уничтожении Уиклифа. Григорий XI умер, и церковный суд, которому было поручено решить участь Уиклифа, не состоялся.

Провидение Божье продолжало управлять всеми дальнейшими событиями, создавая благоприятные возможности для развития Реформации. После смерти Григория последовало избрание двух пап, соперничавших между собой. Эти две борющиеся группировки открыто претендовали на свою непогрешимость. ^[25] Каждая из них призывала верующих пойти войной против другой стороны, подкрепляя свои воззвания страшными проклятиями в адрес противников и обещаниями наград на небесах приверженцам. Эти события значительно ослабили власть папства. Во время этого ожесточенного противоборства Уиклифа оставили в покое. А папы продолжали осыпать друг друга анафемами и взаимными обвинениями; попытки утвердить власть и авторитет сопровождались кровопролитием. Преступления и публичные скандалы стали обычным явлением в церкви, а тем временем реформатор в уединении Люттервортского прихода прилагал все силы к тому, чтобы переключить внимание людей с соперничавших пап на Князя мира – Иисуса.

Раскол со всей последующей враждой и нравственным разложением приготовил путь для Реформации, так как народ получил возможность увидеть подлинное лицо папства. В своем трактате «О вражде пап» Уиклиф призывал народ рассудить, так ли неправы эти два священника, называвшие друг друга антихристами. «Бог, – говорил он, – не может больше допускать того, чтобы дьявол овладел только одним из них, но... столкнул лбами их обоих, чтобы таким путем люди во имя Христа легко освободились от их власти». ^[26]

Уиклиф, подобно своему Учителю, проповедовал Евангелие бедным. Он не мог допустить, чтобы свет распространялся только в скромных семействах его прихода в Люттерворте, и решил даровать его всей Англии. С этим намерением он организовал группу проповедников, состоящую из простых, посвященных людей, преданных истине и ничего так не желавших, как ее распространения. Эти мужи ходили повсюду; они учили на рыночных площадях, на улицах больших городов и столбовых дорогах. Они отыскивали старых, больных, бедных и приносили им радостную весть о благодати Божьей.

Будучи доктором богословия в Оксфорде, Уиклиф проповедовал Слово Божье в аудиториях университета. Он был настолько поглощен тем, чтобы донести до студентов слово истины, что его называли «доктор Евангелия». Но величайшим делом его жизни стал перевод Библии на английский язык. В своем труде «Истина и значение Писаний» он поведал о желании перевести Библию, чтобы каждый человек в Англии мог читать о чудных делах Божьих на родном языке.

Но внезапно его работа приостановилась. Хотя ему еще не было и 60 лет, но непрерывный труд, научные занятия, нападки врагов подорвали его силы, он преждевременно состарился и заболел опасным недугом. Монахи с величайшей радостью встретили эту весть. Полагая, что Уиклиф горько раскаивается в том зле, какое он причинил церкви, они поспешили к нему, чтобы выслушать его исповедь. Вокруг постели больного, которой, как надеялись его враги, суждено стать смертным одром, собрались представители четырех орденов вместе с четырьмя гражданскими чиновниками. «Смерть близка, – обратились они к нему, – покайтесь в ваших заблуждениях и отрекитесь в нашем присутствии от всего, что вы говорили против нас». Реформатор молча выслушал это; затем он попросил своего слугу приподнять его на постели и, устремив спокойный взор на стоящих перед ним людей, ожидающих его ответа, сказал твердым и громким голосом, который так часто приводил их в трепет: «Я не умру, но буду жить и снова разоблачать злодейские поступки монахов». ^[27] Смущенные и изумленные монахи поспешили покинуть его.

Слова Уиклифа исполнились. Он остался жив, чтобы дать в руки своему народу одно из самых мощных орудий против Рима – Библию, самим Небом предназначенную для освобождения, просвещения и проповеди миру. Работая над переводом Библии, он постоянно сталкивался с многочисленными затруднениями и препятствиями. Будучи сражен болезнью, он знал, что ему осталось немного времени для работы; он видел, какое сопротивление ему надлежит преодолеть, но, ободренный обетованиями Слова Божьего, бесстрашно продвигался вперед. Сохранив ясный ум, обогащенный опытом, он был подготовлен особенным провидением Божьим для совершения этого величайшего труда. В то время как все христиане были исполнены тревоги и волнения, реформатор в своем Люттервортском приходе, вдали от свирепствующей бури, спокойно выполнял поставленную цель.

Наконец работа завершена – Библия впервые переведена на английский язык. Теперь Слово Божье становилось доступным и для Англии. Реформатор уже не страшился ни темницы, ни костра. Он дал английскому народу свет, который никогда не померкнет. Познакомив своих соотечественников с Библией, он сделал больше для процветания и освобождения своей страны от уз невежества и порока, чем любой полководец, одержавший самую блестящую победу на полях сражений.

Книгопечатание в то время было еще неизвестно, и Библия могла распространяться только путем очень кропотливого и утомительного труда. Желание иметь Библию было настолько велико, что многие занимались ее переписыванием, однако это не могло удовлетворить спрос. Состоятельные покупатели приобретали всю Библию. Другие – только отдельные ее части. В большинстве случаев для покупки целой книги объединялись несколько семейств. Таким путем Библия Уиклифа в короткое время нашла путь в дома простых людей.

Обращение к разуму людей вывело их из состояния безвольного подчинения папским догмам. Уиклиф начал проповедовать основные положения протестантизма – спасение через веру во Христа и непогрешимость Священного Писания. Подготовленные им проповедники вместе с Библией распространяли и труды реформатора, и деятельность их была столь успешной, что почти половина жителей Англии приняли новую веру.

Распространение Библии причинило много беспокойства главам церкви. Теперь им предстояла борьба с куда более могущественной силой, чем Уиклиф, – силой, против которой их меч был бессилен. В то время в Англии еще не существовало ни одного закона, запрещавшего Библию, потому что она никогда раньше не издавалась на родном языке народа. Впоследствии подобные законы были приняты и строго исполнялись, а пока, невзирая на сопротивление духовенства, Слово Божье продолжало распространяться.

И снова папские вожди начали измышлять способы заставить замолчать реформатора. Три трибунала не смогли сломить Уиклифа. Сначала епископский синод объявил его труды еретическими, и, заручившись поддержкой юного короля Ричарда II, духовенство получило королевский указ о праве заключать в темницу каждого, кто будет поддерживать это проклятое учение.

Уиклиф обратился к парламенту; он бесстрашно порицал иерархию перед национальным собранием и требовал разобраться во всех злоупотреблениях, санкционированных церковью. С величайшей убежденностью он обрисовал алчность и испорченность папского духовенства. Его слова привели врагов в смятение. Прежние сторонники и друзья Уиклифа вынуждены были сдаться, и его враги ожидали, что престарелый, одинокий, оставленный всеми реформатор склонится перед властью короля и папы. Но вместо этого паписты сами потерпели поражение. Парламент, встревоженный пламенными речами Уиклифа, отменил эдикт о его преследовании, и реформатор снова оказался на свободе.

В третий раз он предстал перед высшим духовным судом королевства. Паписты были уверены: на этот раз еретика не пощадят, и Рим одержит победу, а деятельности Уиклифа будет положен конец. Если бы им удалось осуществить свои намерения, Уиклиф был бы вынужден отречься от своего учения – в противном случае его ждал костер.

Но Уиклиф не отрекся – он не собирался лицемерить. Он бесстрашно защищал свое учение и смело отражал обвинения. Забыв о себе, о своем положении, он напоминал своим слушателям о Божественном суде и взвешивал их измышления и уловки на весах вечной правды. В зале суда ощущалось присутствие Святого Духа. Слушатели были очарованы силой, исходившей от Бога. Казалось, у них не было сил покинуть место суда. Слова реформатора, подобно Божественным стрелам, пронзали сердца. Предъявленное ему обвинение в ереси Уиклиф с сокрушительной силой обратил против самих обвинителей. Для чего, настойчиво спрашивал реформатор, они упорствуют в своих заблуждениях и продолжают распространять их? Они торгуют благодатью Божьей ради наживы.

«Как вы думаете, с кем вы боретесь? – наконец спросил он. – Со стариком, стоящим на краю могилы? Нет! Вы боретесь с Истиной, но Истина сильнее вас, и она победит». ^[28] С этими словами он покинул собрание, и никто из его противников не осмелился остановить его.

Труды Уиклифа были почти окончены, его рука, которая столько времени несла знамя истины, вот-вот опустится, но он должен был еще раз засвидетельствовать верность Евангелию. Ему предстояло возвестить истину в цитадели царства заблуждения. Уиклиф был вызван на суд перед папским трибуналом в Риме, где неоднократно проливалась кровь святых. Он сознавал всю опасность, угрожавшую ему, и все же подчинился бы этому вызову, если бы удар паралича не воспрепятствовал его путешествию. И хотя голос Уиклифа не услышали в Риме, но он был еще в состоянии держать перо и воспользовался этим. Из своего прихода реформатор написал папе письмо, хотя и выдержанное в почтительном тоне и христианском духе, но сурово порицавшее роскошь и гордость папского трона.

«Я очень рад, – писал он, – что могу открыто сказать о моих убеждениях каждому человеку, а в особенности епископу Рима. Поскольку я считаю, что нахожусь в здравом рассудке, то надеюсь, что он либо подтвердит мое исповедание веры, либо, если я заблуждаюсь, наставит меня на истину.

Прежде всего, я думаю, что Евангелие Христа – это сущность Закона Божьего... и так как епископ Рима является наместником Христа на земле, то он должен подчиняться законам Евангелия более, чем все остальные люди. Ибо величие учеников Христа заключалось не в мирской славе и чести, но в близости ко Христу и точном следовании за Христом во всех Его делах... Христос в Своей скитальческой жизни был одним из самых бедных людей, не обладавшим никакой мирской властью и славой...

Ни один верный не должен подражать даже самому папе или кому-либо из святых, но только Господу нашему Иисусу Христу, ибо Петр и сыновья Зеведеевы, стремясь к мирской славе, вопреки примеру Христа, согрешили, и поэтому мы должны остерегаться их ошибки...

Папа должен передать светской власти все земные дела и наставлять духовенство, ибо так поступали Христос и апостолы. Если же я в чем-то ошибаюсь, то со всей покорностью готов принять любое порицание и исправление, даже смерть, если это окажется необходимым; я сам лично явился бы к епископу Рима, если бы был в состоянии сделать это, но Господь решил по-своему, и я должен повиноваться Богу больше, нежели человекам...»

В заключение он писал: «Будем молиться Богу, чтобы Он побудил нашего папу Урбана VI и все его духовенство следовать примеру Господа Иисуса Христа в жизни и делах, чтобы они верно наставляли народ и во всем были верны Богу». ^[29]

Так Уиклиф явил перед папой и кардиналами смирение и кротость Христа, показывая не только им, но всему христианству разницу между ними и Учителем, представителями Которого они себя считали.

Уиклиф предполагал, что ему придется жизнью поплатиться за свою верность. Король, папа и епископы – все объединились, чтобы погубить его, и казалось, что ему не миновать костра. Но его мужество было непоколебимо. «Почему вы думаете, что мученический венец далеко от вас? Начните проповедовать Евангелие Христа гордым прелатам – и мученической смерти вам не избежать. Что? Я должен жить и молчать?.. Никогда! Пусть обрушивается на меня удар, я ожидаю его...» ^[30]

Но провидение Божье все еще охраняло Своего слугу. Муж, который в течение всей своей жизни смело защищал истину, ежедневно подвергаясь смертельной опасности, не должен был стать добычей ее непримиримых врагов. Уиклиф никогда не заботился о том, чтобы оградить себя от опасностей: его защитой был Господь. И теперь, когда враги были уверены в своей победе, рука Господа скрыла проповедника в недосягаемом для них месте. Как раз в то время, когда в своем приходе в Люттерворте Уиклиф приготовился к совершению обряда причастия, он упал, пораженный параличом, и вскоре скончался.

Бог поручил Уиклифу определенную задачу. Он вложил Слово истины в его уста и оберегал его, чтобы это Слово могло стать достоянием народа. Он охранял его жизнь и труды, пока не было положено основание для великого дела Реформации.

Уиклиф вышел из тьмы средневековья. Он первый пошел по этому пути, и у него не было предшественников, у которых он мог бы заимствовать принципы Реформации. Призванный, подобно Иоанну Крестителю, для особой миссии, он был вестником новой эры. Тем не менее его понимание истины отличалось цельностью и полнотой, его учение осталось непревзойденным даже спустя сто лет. Заложенный им фундамент был настолько глубоким и обширным, таким прочным и безукоризненным было возведенное на нем строение, что оно не нуждалось в реконструкции и обновлении со стороны тех, кто шел по его следам.

Начатое Уиклифом великое движение, которое должно было освободить совесть и ум людей, освободить народы, прикованные к победоносной колеснице Рима, берет свое начало в Библии. Отсюда проистекает этот источник благословения, который, подобно живой воде, с XIV века пробивается через все столетия. Уиклиф принял Священное Писание с абсолютной верой, как вдохновенное откровение Божьей воли, как всеобъемлющее правило веры и жизни. Он был воспитан в безусловном уважении к римской церкви как к Божественному, непререкаемому авторитету, и, вне всякого сомнения, его учили с благоговением принимать сложившиеся сотни лет назад учения и традиции; но он оставил все это, чтобы обратиться к священному Слову Господа. Это был тот авторитет, довериться которому он убеждал и народ. Он утверждал: не церковь, обращающаяся к людям через папу, а только Господь, обращающийся к народу с помощью Своего Слова, является единственным истинным авторитетом. И далее он объяснял, что Библия представляет собой совершенное откровение Божьей воли, а Дух Святой является ее единственным толкователем, и каждый человек, изучая Священное Писание, должен с его помощью осознать свой долг и обязанности. Тем самым он направлял людей, приверженных папе и римской церкви, на путь познания Слова Божьего.

Уиклиф был одним из самых выдающихся реформаторов. Только немногие из его последователей могут сравниться с ним по широте ума, ясности мышления, твердости убеждений и решительности в отстаивании истины. Чистота жизни, неутомимое усердие в исследованиях и труде, неподкупная честность, подражание Христу в любви и верность в служении – вот какие черты характеризуют одного из первых реформаторов. И все это вопреки духовному мраку и моральному разложению того времени.

Эта незаурядная личность является свидетельством воспитывающей и преобразующей силы Священного Писания. Таким, каков он был, его сделала Библия. Старание познать великие истины Божественного откровения оживляет и развивает все наши способности, расширяет ум, обостряет восприимчивость и делает наше суждение зрелым. Изучение Библии, как ничто иное, облагородит каждую нашу мысль, чувство и стремление. Оно дает нам целеустремленность, терпение, смелость и силу духа; оно очищает характер и освящает душу. Серьезное, благоговейное изучение Библии, приобщающее ум исследователя непосредственно к Безграничной Мудрости, дало бы миру выдающихся людей, с многообещающими дарованиями и благородными принципами. Никакие философские учения и школы не способны дать столь впечатляющих результатов. «Откровение слов Твоих, – говорит псалмопевец, – просвещает, вразумляет простых» (Пс. 118:130).

Учение, проповедуемое Уиклифом, продолжало распространяться еще некоторое время. Последователи его, известные под именем уиклифистов и лоллардов, несли евангельский свет не только Англии, но и другим странам. Оставшись без своего вождя, его приверженцы трудились с еще большим рвением, и толпы стекались, чтобы послушать их. Среди обращенных были и высокопоставленные люди, даже жена короля приняла эту веру. Во многих местах произошли значительные перемены в обычаях народа: языческие символы папизма были удалены из церквей. Но вскоре над теми, кто дерзнул сделать Библию руководством своей жизни, разразилась яростная буря. Английские монархи, ревностно стремясь упрочить свою власть поддержкой Рима, без каких бы то ни было колебаний пожертвовали приверженцами Реформации. И впервые в истории Англии запылали костры, на которых один за другим погибали мученической смертью ученики Евангелия. Одна казнь следовала за другой. Защитники истины, объявленные вне закона и гонимые, могли только к Господу Саваофу возносить свои вопли. Преследуемые как враги церкви и как изменники родины, они продолжали проповедовать Евангелие в потаенных местах, находя себе убежище в скромных жилищах бедняков, скрываясь в ущельях и пещерах.

Невзирая на всю ярость преследования, на протяжении целых столетий раздавался кроткий, неколебимый, искренний и долготерпеливый голос протеста против распространенных искажений евангельской веры. Христиане того времени познали истину лишь частично, но, несмотря на это, они научились любить Слово Божье, и повиноваться ему, и терпеливо страдать за него. Подобно ученикам в дни апостолов, многие пожертвовали своим земным состоянием ради дела Божьего. Те, кто еще оставался в собственных домах, с радостью предоставляли приют своим изгнанным собратьям, а когда их самих постигала та же участь, они с готовностью принимали удары судьбы. Конечно, находились и такие, которые покупали себе свободу ценой отречения от веры, будучи устрашены яростью своих гонителей. Они выходили из тюрем в одеждах кающихся грешников, публично отрекаясь от своих взглядов. Но число верных не было малым; среди них встречались люди и высоких, и низких сословий, и, заключенные в темницы, «башни лоллардов», они не отрекались даже под пытками и в пламени огня, радуясь тому, что удостоились «разделить страдания Христа».

Папистам не удалось расправиться с живым Уиклифом, но и мертвый он не давал им покоя. Спустя более сорока лет после смерти реформатора решением Констанцского собора его останки были извлечены из могилы и публично сожжены, а пепел брошен в соседний ручей. «Этот небольшой поток воды, – заметил один писатель, – понес его пепел в Эйвон, а оттуда в Северн, а Северн – в небольшие моря, а те, в свою очередь, в необъятный океан. Так пепел Уиклифа стал символом его учения, которое в настоящее время распространилось по всему миру». ^[31] Едва ли осознавали враги Уиклифа значение своего преступного дела!

Благодаря трудам Уиклифа Ян Гус из Богемии отрекся от многих заблуждений католицизма и вступил на путь Реформации. Так в этих двух странах, расположенных весьма далеко друг от друга, было посеяно семя истины. Из Богемии это учение распространилось и в другие страны. Люди обратились к давно забытому Слову Божьему. Божественная рука расчистила путь для великой Реформации.

Гус и Иероним

Евангелие проникло в Богемию еще в IX столетии. Библия была переведена, и общественное богослужение совершалось на родном языке народа. Но по мере увеличения папской власти Слово Божье все больше и больше заглушалось, становилось чем-то второстепенным. Григорий VII, который взял на себя задачу «смирить гордость царей», был не меньше предшественников заинтересован в порабощении народа и, преследуя эту цель, издал буллу, запрещающую проводить богослужения на чешском языке. Папа заявил, что «Всемогущему угодно, чтобы Его служение проводилось на незнакомом языке, а вследствие несоблюдения этого постановления появились различного рода заблуждения и еретические учения». ^[32] Итак, Рим решил погасить свет Слова Божьего и оставить народ во мраке. Но Небо нашло другие пути для сохранения церкви. Многие вальденсы и альбигойцы, преследуемые во Франции и Италии, переселились в Богемию. Хотя они и не решались открыто проповедовать, все же тайно трудились, и весьма ревностно. Таким путем из столетия в столетие передавалось и сохранялось истинное вероучение.

Еще до Гуса в Богемии были люди, открыто порицавшие испорченность церкви и распутство в народе. Их взгляды вызвали самый широкий интерес. Напуганное духовенство поднялось против учеников Евангелия, и начались гонения. Вынужденные совершать богослужения в лесах и горах, они и здесь преследовались солдатами, и многие из них погибли. Позже был издан указ сжигать на кострах тех, кто не исповедует римскую веру. Но, отдавая жизнь, христиане уповали на торжество своего дела. Один из мучеников, учивший, «что спасение приобретается только через веру в распятого Спасителя», заявил перед смертью: «Теперь ярость врагов истины взяла верх над нами, но так будет не всегда: появится человек – без меча и власти, из среды простого народа, и против него враги будут бессильны». ^[33] Время Лютера было еще далеко, но уже родился тот, чье свидетельство против Рима должно было поколебать народы.

Ян Гус происходил из простой семьи, он рано осиротел после смерти отца. Его благочестивая мать, которая считала образование и «страх Господень» самым драгоценным сокровищем, стремилась всеми силами приобрести это наследие для своего сына. Вначале Гус учился в уездном училище, а затем поступил в Пражский университет, куда был принят бесплатно. Гус отправился в Прагу в сопровождении матери; бедная вдова ничего не могла дать своему сыну, но, приблизившись к великому городу, она склонила колени и рядом с осиротевшим юношей умоляла Небесного Отца излить на него Свои благословения. Вряд ли она предвидела, какой отклик будет на ее молитву.

В университете Гус вскоре выделился своим неусыпным прилежанием и блестящими успехами, а непорочная жизнь и мягкие, приятные манеры снискали ему всеобщее уважение. Он был искренним приверженцем римской церкви, истово стараясь получить ее благословение. Бывало, что по случаю какого-нибудь праздника он шел на исповедь, отдавал последние деньги и присоединялся к процессии, чтобы получить обещанное прощение. После окончания университета он стал священником и вскоре, отличившись и на этом поприще, был приглашен к императорскому двору. Он также стал профессором, а впоследствии и ректором того университета, в котором получил образование. Буквально за какие-то несколько лет скромный ученик, не имевший средств платить за свое обучение, сделался гордостью страны, и его имя стало известно всей Европе.

Однако Гус начал дело Реформации на другом поприще. Спустя несколько лет после принятия духовного сана он был назначен проповедником Вифлеемской капеллы. Основатель капеллы ходатайствовал о разрешении проповедовать на чешском языке, придавая этому исключительно важное значение. Невзирая на сопротивление Рима, в Богемии все же кое-где проповедовали на родном языке народа. Но народ в целом не знал Библию, и среди всех слоев общества процветали самые гнусные пороки. Ссылаясь на Слово Божье, Гус беспощадно порицал зло, внедряя в сознание людей понятия истины и чистоты.

Один из жителей Праги – Иероним, который впоследствии стал близким соратником Гуса, вернувшись из Англии, привез с собой сочинения Уиклифа. Принявшая сочинения Уиклифа королева Англии до замужества была богемской принцессой, и благодаря ее покровительству труды реформатора широко распространились у нее на родине. Гус зачитывался этими сочинениями, он считал их автора настоящим христианином и был склонен принять предлагаемую им реформу. Еще до конца не сознавая этого, Гус вступил на путь, который должен был увести его далеко от римской церкви.

Тогда же в Прагу приехали два чужестранца из Англии. Образованные люди, которых коснулся свет истины, они хотели распространить его и в этой отдаленной стране. Начав с открытого выступления против главенства папы, они вскоре вынуждены были изменить свои методы из-за преследований, последовавших со стороны властей. Будучи такими же способными художниками, как и проповедниками, они решили воспользоваться своим мастерством. И вскоре горожанам были представлены две их картины. Одна изображала вход Христа в Иерусалим, где Он, «кроткий, сидя на ослице» (Мф. 27:5), в сопровождении Своих учеников, в потертой от долгих странствий одежде, босой, въезжал в этот город. Другая картина изображала папскую процессию: папа, облеченный в богатые одеяния, с трезубчатой тиарой на голове восседал на великолепно украшенной лошади, впереди шли музыканты, за ними следовали кардиналы и прелаты в роскошных облачениях.

Это была проповедь, обратившая на себя внимание людей всех сословий. Целые толпы народа стекались посмотреть на эти картины. Почти всем был понятен смысл двух картин. Контраст между кротостью и смирением Христа-Учителя и гордостью и высокомерием папы, именующим себя Его слугой, глубоко потряс многих людей. В Праге поднялось большое волнение, и чужестранцы сочли за благо удалиться. Но урок, который они преподали, не был забыт. Эти картины произвели глубокое впечатление на Гуса и побудили его с еще большим усердием изучать Библию и сочинения Уиклифа. Хотя он еще не был готов к тому, чтобы полностью принять учение Уиклифа, однако яснее увидел истинную сущность папства и с еще большим рвением порицал гордость, честолюбие и порочность папской иерархии.

Из Богемии свет проник и в Германию, потому что возникшие в Пражском университете беспорядки заставили многих немецких студентов возвратиться домой. Некоторые из них получили от Гуса первое познание о Библии и теперь проповедовали Евангелие у себя на родине.

Молва о происшедшем в Праге достигла Рима, и вскоре Гусу было предписано явиться к папе. Повиновение этому требованию означало верную смерть. Король и королева Богемии, университет, дворянство и государственные мужи обратились к папе с просьбой разрешить Гусу остаться в Праге, а для нужных объяснений послать своих представителей. Вместо того, чтобы удовлетворить эту просьбу, папа начал судебное разбирательство, осудил Гуса и отлучил от церкви всех жителей Праги.

В те времена такой приговор вызывал всеобщее беспокойство. Совершаемые при этом церемонии были рассчитаны на то, чтобы как можно сильнее запугать народ, который смотрел на папу как на наместника Бога, имеющего ключи от неба и ада и обладающего властью вершить как гражданские, так и церковные суды. Люди верили, что врата неба закрыты для тех, кто подвергся отлучению, и до тех пор, пока папа не отменит это наказание, мертвым не будет доступа в рай. В знак этого страшного несчастья все богослужения были прекращены, церкви закрыты, и свадебные церемонии совершались на церковных дворах. Умерших было запрещено хоронить на освященной земле, и без каких-либо обрядов их зарывали где придется. Вот такими методами, действующими на воображение обывателей, Рим пытался подчинить себе людей.

Вся Прага пришла в смятение. Большинство обвиняли Гуса в постигшем их несчастье и требовали выдать его римскому суду. Чтобы дать улечься поднявшейся буре, реформатор отправился на время в свое родное селение. Обращаясь к оставшимся в Праге друзьям, он писал: «Если я и покинул вас, то лишь потому, что следую примеру Иисуса Христа: нельзя позволить, чтобы злонамеренные люди подвергли себя вечному осуждению, нельзя навлекать на благочестивых неприятности и гонения. Я удалился на время еще и потому, что предчувствую: безбожные священники могут вести длительную борьбу, запрещая проповедь Слова Божьего, но я покинул вас не для того, чтобы вы отреклись от Божественной правды, за которую я, с Божьей помощью, готов умереть». ^[34] Гус не прекратил своей работы, но, разъезжая по окрестностям, всюду проповедовал людям, алчущим истины. Таким образом, меры, предпринятые папой для подавления проповеди Евангелия, послужили еще большему его распространению: «Ибо мы не сильны против истины, но сильны за истину» (2 Кор. 13:8).

Для Гуса наступили дни мучительной борьбы. Хотя церковь и надеялась сокрушить его своими громоподобными ударами, он все еще признавал ее авторитет. Римская церковь по-прежнему была для него невестой Христа, а папа – представителем и наместником Господа. По сути дела, Гус боролся не против самого принципа, но против злоупотреблений, допущенных папской властью. И между доводами его разума и требованиями совести происходила жестокая борьба. Если эта власть была справедливой и непогрешимой, как он и считал, почему же тогда он ощущает необходимость сопротивляться ей? Повиноваться, как он видел, означало грешить, но почему же повиновение истинной церкви вызывало противодействие совести и разума? Он не мог разрешить этой проблемы, сомнения не оставляли его ни на минуту. И в конце концов он пришел к такому выводу: повторяются события, происходившие при жизни Спасителя, когда нечестивые священнослужители использовали свою законную власть для беззаконных дел. Приняв это за основу, Гус проповедовал и другим, что воспринятые разумом истины Священного Писания должны управлять совестью, – другими словами, единственно верный путь к истине указывает только Бог, говорящий через Библию, а не церковь, говорящая через духовенство. ^[35]

Спустя некоторое время, когда волнение в Праге улеглось, Гус возвратился в Вифлеемскую капеллу, чтобы с еще большим рвением и мужеством проповедовать Слово Божье. Его враги были деятельны и могущественны, но королева и большинство дворянства, равно как и основная часть народа, поддерживали реформатора. Сравнивая его чистое и возвышенное учение и праведную жизнь с извращенным учением Рима и с алчностью и развратом духовенства, многие почитали для себя за честь находиться на стороне Гуса.

До сего времени Гус работал самостоятельно, но теперь к Реформации присоединился и Иероним, который еще в Англии принял учение Уиклифа. И начиная с этого момента судьбы двух мужей настолько тесно переплетаются, что даже в смерти они остаются неразлучны. Иероним обладал блестящими дарованиями, красноречием и ученостью, снискавшими ему любовь и уважение общества, но Гус был более принципиален и тверд. Хладнокровная рассудительность Гуса являлась как бы уздой для горячего и порывистого Иеронима, который с христианским смирением признавал нравственное превосходство своего друга и прислушивался к его советам. Их совместными трудами дело Реформации быстро продвигалось вперед.

Бог озарил ярким светом разум этих двух мужей, открыв им многие заблуждения Рима, но они не получили ту полноту света, которая должна была излиться на мир. С помощью этих мужей Бог выводил народ из мрака католицизма, но их ожидали многочисленные серьезные препятствия, и Он вел их шаг за шагом, открывая им столько, сколько они в состоянии были вместить. Они не были готовы к тому, чтобы сразу воспринять весь свет. Если бы свет излился на них во всей полноте, то они, подобно людям, долго находившимся во мраке, не смогли бы выдержать сияния полуденного солнца. Поэтому Господь открывал Свой свет этим мужам постепенно – в той мере, в какой народ был в состоянии воспринять его. Каждое столетие появлялись новые верные труженики, которые вели народ все дальше по пути Реформации.

Раскол в церкви продолжался. Теперь уже три папы оспаривали право на власть, и происходящая между ними борьба наполнила христианский мир раздорами и преступлениями. Не довольствуясь больше анафемами, папы обратились к силе оружия. Каждый из них старался собрать и снарядить свою армию, и, чтобы раздобыть деньги, необходимые для этого, повсюду предлагались на продажу церковные дары, должности и благословения. Священники, подражая своим высшим наставникам, также прибегали к помощи симонии и военным действиям, чтобы упрочить свою власть и смирить соперников. Со смелостью, возрастающей не по дням, а по часам, Гус пламенно выступал против мерзостей, совершавшихся во имя религии, и народ открыто обвинял римских иерархов в бедствиях, захлестнувших христианский мир.

И снова, казалось, город Прага находится на грани кровавой схватки. Как и в древности, слуга Божий был обвинен в том, что «он смущает Израиля» (см. 3 Цар. 18:17). Город опять подвергся папскому проклятию, и Гус снова удалился в свое родное селение. Голос, с такой преданностью и мужеством свидетельствовавший об истине с кафедры Вифлеемской капеллы, умолк. Гусу предстояло проповедовать с более высокой трибуны, обращаясь ко всему христианскому миру, прежде чем он должен был своей жизнью подтвердить верность истине.

Чтобы залечить раны, разъедавшие Европу, в Констанце собрался Вселенский собор. Он был созван одним из трех соперничавших пап – Иоанном XXIII, по настоянию императора Сигизмунда. Папа Иоанн, поступки которого не выдерживали критики даже со стороны прелатов, порочных, как и все духовенство того времени, вовсе не был заинтересован в созыве собора. Однако он не осмеливался перечить воле Сигизмунда. ^[36]

Главные вопросы, которые предстояло разрешить на этом соборе, сводились к следующему: положить конец расколу в церкви и искоренить ереси. Вместе с двумя другими антипапами был приглашен и Ян Гус как главный глашатай нового учения. Вышеупомянутые папы, опасаясь за свою участь, не явились, прислав своих представителей. Папу Иоанна, делавшего вид, что собор созван по его инициативе, терзали самые плохие предчувствия, он подозревал императора в тайном намерении свергнуть его с престола и опасался, что ему придется отвечать за все злодеяния, опорочившие тиару, и за преступления, совершенные ради ее сохранения. Однако невзирая ни на что он въехал в Констанц с огромной пышностью, в сопровождении высокопоставленных сановников и свиты придворных. Все духовенство и городские власти при стечении огромных толп народа вышли ему навстречу. Над его головой был распростерт золотой балдахин, который несли четыре главных судьи. Впереди двигалась процессия, а роскошные одеяния кардиналов и дворянства производили еще более внушительное впечатление.

Между тем к Констанцу приближался другой путник. Гусу хорошо были известны опасности, угрожающие ему. Он навсегда простился со своими друзьями и отправился в путь, предчувствуя, что может пасть жертвой кровожадных священников. Несмотря на то, что он получил охранную грамоту от богемского короля и по дороге ему была вручена еще и другая, от императора Сигизмунда, он все же приготовился к смерти.

В письме, адресованном оставшимся в Праге друзьям, он писал: «Братья мои... я уезжаю с охранной грамотой от короля, чтобы встретиться с моими многочисленными смертельными врагами... но я доверяюсь Всесильному Богу и моему Спасителю; я верю, что Он услышит ваши пламенные молитвы и вложит Свою мудрость и благоразумие в мои уста, чтобы я мог бороться с недругами; и что Он дарует мне Святого Духа, дабы мне укрепиться в истине и смело встретить искушения, темницу, а если нужно будет, то и жестокую смерть. Иисус Христос страдал за Своих возлюбленных, и неудивительно, что Он оставил нам пример, как следует с терпением переносить все ради нашего спасения. Он – наш Бог, а мы – Его творение; Он – наш Господь, а мы – Его слуги; Он – Учитель мира, а мы – ничтожные смертные, и, несмотря ни на что, Он страдал! Почему же и нам не пострадать, если страдания очищают нас? Поэтому, мои дорогие, если моя смерть будет способствовать Его славе, молитесь, чтобы это время скорее пришло и чтобы Он помог мне стойко перенести все, что ожидает меня. Но если мне суждено будет вновь вернуться к вам, молитесь Богу, чтобы я возвратился неопороченным, т. е. чтобы я не умолчал ни об одной букве евангельской истины, оставив, таким образом, своим братьям достойный для подражания пример. Мы, возможно, никогда больше не встретимся в Праге, но если Всесильному Богу будет угодно позволить мне вернуться к вам, тогда мы вместе с еще большим мужеством будем возрастать в познании и любви к Его закону». ^[37]

В другом письме, обращаясь к священнику, ставшему учеником Евангелия, Гус с глубоким смирением писал о своих ошибках, обвиняя себя в том, что «с удовольствием носил богатое платье и тратил много часов на легкомысленные забавы». Затем он присовокупляет следующее трогательное наставление: «Пусть слава Божья и спасение душ занимает твой ум, а не доходы и состояние. Берегись того, чтобы твой дом не был украшен больше, чем твоя душа, и превыше всего заботься о духовном возрастании. Будь благочестивым и кротким с бедными и не трать деньги на празднества. Если ты не изменишь свою жизнь и не будешь воздерживаться от излишеств, то боюсь, что ты будешь, подобно мне, жестоко страдать. Ты знаком с моим учением, потому что еще с детства получал наставления от меня, поэтому я считаю лишним снова писать тебе об этом. Я заклинаю тебя милосердием нашего Господа – не повторяй ни одной из моих ошибок, вызванных тщеславием». На конверте он написал: «Я умоляю тебя, мой друг, не вскрывай пакета, пока не получишь достоверных сведений о моей смерти». ^[38]

На своем пути Гус встречал доказательства распространения своего учения, видел, с каким интересом относились к его делу. Народ собирался толпами, чтобы приветствовать его, а кое-где городские власти сопровождали его на улицах.

Прибывшему в Констанц Гусу была предоставлена полная свобода. К охранной грамоте царя присоединилась личная грамота папы, заверявшая в его покровительстве. Но, вопреки этим торжественным и неоднократным заверениям, по приказу папы и кардиналов реформатор был арестован и брошен в отвратительный подвал. Позже его перевели в крепость, находившуюся на противоположной стороне Рейна, и там он содержался как узник. Но папа не много выгоды извлек из своего вероломного поступка, потому что вскоре сам стал узником этой темницы. ^[39] Кроме убийств, симонии и прелюбодеяния, он был обвинен перед собором в самых низких преступлениях – «в грехах, которые неприлично называть вслух». Собор подтвердил вину Иоанна, и в конце концов он был лишен тиары и заключен в темницу. Антипапы также были свергнуты, и был избран новый папа.

Хотя сам папа совершил преступления куда более тяжелые, чем те, в которых Гус когда-либо обвинял духовенство и которыми он обосновывал необходимость реформ, тем не менее тот же собор, который сверг папу, настаивал и на осуждении реформатора. Заточение Гуса вызвало большое негодование в Богемии. Могущественные князья направили собору гневные протесты против такого насилия. Король, который весьма неохотно позволил пренебречь своей охранной грамотой, также защищал Гуса. Но враги реформатора были озлоблены и решительны. Они воспользовались предрассудками и суевериями императора, а также его преданностью Церкви. Они представили ему пространные аргументы, чтобы доказать, что «необязательно сохранять верность в отношении еретиков и лиц, заподозренных в ереси, хотя бы те и были снабжены охранными грамотами коронованных особ». ^[40] И таким путем они одержали победу.

Обессиленного заточением и болезнью (сырой и смрадный воздух темницы вызвал у пленника изнурительную лихорадку, которая едва не свела его в могилу), Гуса привели на собор. Закованный в цепи, он стоял перед императором, слово и честь которого были для него залогом безопасности. Во время продолжительного допроса он неколебимо отстаивал истину и в присутствии собравшихся церковных и государственных сановников торжественно и мужественно обличал порочность церковной иерархии. Когда ему было предложено или отречься от своих убеждений, или умереть, – он избрал мученическую смерть.

Благодать Божья поддерживала его. В течение всех недель страданий, какие он перенес до окончательного приговора, небесный мир наполнял его душу. «Я пишу это письмо, – сообщал он своему другу, – в тюрьме, рукой, закованной в цепи, ожидая завтра вынесения смертного приговора... Когда благодаря Иисусу Христу мы встретимся вновь в восхитительных вечных обителях, ты узнаешь, как милосердный Господь помогал мне, как чудесно Он поддерживал меня среди искушений и в судилищах». ^[41]

Из своей мрачной темницы Гус видел победу истинной веры. Однажды приснившийся ему сон сильно его огорчил: он видел, как в Праге, где он проповедовал Евангелие, папа и епископы уничтожили картины, изображавшие Христа, которые он нарисовал на стенах капеллы. Но на следующий день он увидел другой сон: многочисленные художники восстанавливали стертое врагами более яркими красками. Окончив свою работу, эти художники, обращаясь к огромной толпе, воскликнули громкими голосами: «Пусть теперь приходит папа со своими епископами, им больше никогда не удастся уничтожить эти картины!» Пересказав этот сон, реформатор добавил: «Я уверен, что образ Христа никогда не будет стерт. Они намерены уничтожить Его, но Он вновь будет возрожден во всех сердцах гораздо более искусными проповедниками, чем я». ^[42]

В последний раз Гуса привели на собор. Это было огромное и великолепное собрание: император, государственные вельможи, королевские представители, кардиналы, епископы и священники и огромные толпы любопытствующих. Со всех христианских стран собрались здесь свидетели этой первой великой жертвы в длительной борьбе во имя сохранения свободы совести.

Когда Гусу предложили сказать последнее слово, он вновь отказался отречься от своих убеждений и, устремив проницательный взгляд на монарха, клятвенное обещание которого было нарушено таким постыдным образом, сказал: «Я добровольно явился на этот собор, получив заверение в безопасности от присутствующего здесь императора». ^[43] Густой румянец покрыл лицо Сигизмунда, когда глаза всех присутствующих обратились на него.

Смертный приговор был вынесен, и началась церемония разжалования. Когда епископы облачили узника в священнические ризы, он сказал: «Наш Господь Иисус Христос тоже был облечен в белую одежду в насмешку, когда Ирод повелел отвести Его к Пилату». ^[44] Гусу вновь предложили отречься, и он ответил, обращаясь к народу: «Какими же глазами я буду тогда смотреть на Небо? Что же я скажу людям, которым проповедовал подлинное Евангелие? Нет, я дорожу их спасением больше, чем этим бренным телом, обреченным сегодня на смерть». Затем с него начали снимать облачения, и каждый епископ произносил над каждым предметом одежды проклятие, когда исполнял свою часть ритуала. Наконец они возложили ему на голову бумажную митру пирамидальной формы, на которой были изображены страшные фигуры бесов и бросавшаяся в глаза надпись: «Отъявленный еретик». «С великой радостью, – сказал Гус, – я надену венец позора ради Тебя, мой Иисус, ведь Ты за меня понес терновый венец».

Затем прелаты произнесли: «Теперь мы предаем твою душу дьяволу». «А я, – сказал Гус, поднимая глаза к небу, – предаю свой дух в Твои руки, о Господи Иисусе, ибо Ты искупил меня». ^[45]

Затем вступили в дело гражданские чиновники, и его повели на место казни. Несметная толпа последовала за ним: сотни вооруженных воинов, священники и епископы в своих богатых одеяниях и жители Констанца. Когда его привязали к столбу и оставалось только зажечь огонь, мученику еще раз было предложено отречься от своих заблуждений и спасти себя. «От каких заблуждений, – спросил Гус, – я должен отречься? Я не чувствую за собой никакой вины. Я призываю Бога во свидетели – все, что я писал и о чем проповедовал, имело целью спасти души от греха и вечной гибели, и истину, которой учил, с радостью запечатляю Своей Кровью». ^[46] Когда огонь запылал вокруг него, он начал петь: «Иисус, Сын Давидов, помилуй меня» – и продолжал до тех пор, пока его голос не умолк навеки.

Даже враги Гуса были потрясены его героическим поведением. Ревностный папист, описывая мученическую смерть Гуса и Иеронима, который погиб вскоре после него, сказал: «Они мужественно встретили свой последний час, приготовив себя к костру, как к свадебному торжеству. Они не издали ни единого крика боли. Когда поднялось пламя, они начали петь псалмы, и даже бушующее пламя не сразу положило конец этому пению». ^[47]

Когда огонь совершил свою губительную работу над телом Гуса, пепел вместе с землей был собран и брошен в Рейн, а оттуда река понесла его в океан. Напрасно гонители Гуса обольщали себя надеждой, что удалось уничтожить проповедуемые им истины. Вряд ли они могли вообразить, что пепел, выброшенный в тот день в реку, подобно семени, попадет во все уголки земли и в самых отдаленных странах принесет обильные всходы – число свидетелей истины умножится. Голос, свидетельствовавший о Евангелии в соборном зале Констанца, подобно эху отзовется во всех грядущих веках. Гуса не стало, но истина, за которую он умер, никогда не погибнет. Его вера и твердость стали примером для многих, которые отстаивали истину несмотря на угрозу мучений и смерти. Его осуждение перед всем миром продемонстрировало жестокое вероломство Рима. Так враги истины, хотя и не сознавая этого, способствовали распространению идей, которые тщетно намеревались уничтожить.

Но вскоре в Констанце воздвигнули еще один мученический столб. Кровь еще одного мученика должна была засвидетельствовать об истине. Иероним, прощаясь с Гусом перед отъездом, напоминал ему о необходимости быть мужественным и твердым, обещая в случае опасности прийти к нему на помощь. Услышав о заточении реформатора, верный ученик собрался немедленно исполнить свое обещание. Без всякой охранной грамоты, а только в сопровождении единственного друга Иероним отправился в путь. Прибыв на место, он убедился, что ничего не может сделать для освобождения Гуса, кроме того, опасность нависла и над ним. Он пытался бежать из города, но был схвачен. Его доставили в Констанц закованным в цепи, под охраной отряда солдат. Когда он попытался ответить на выдвинутые против него обвинения перед собором, присутствовавшие закричали: «На костер его, на костер!» ^[48] Его бросили в темницу и заковали таким образом, что он испытывал невыносимые страдания, и при этом давали ему только хлеб и воду. Спустя несколько месяцев жестокого заточения Иероним тяжело заболел, и тюремщики, опасаясь, что смерть вырвет его из их рук, стали обращаться с ним не столь жестоко, хотя он около года провел в заточении.

Смерть Гуса не принесла ожидаемых папистами результатов. Нарушение охранной грамоты вызвало бурю негодования, и собор считал, что безопаснее не бросать Иеронима в костер, а заставить его отречься любыми средствами. Его привели в собрание и предложили ему отречься или же умереть. В начале заточения смерть казалась Иерониму желанной гостьей в сравнении с теми ужасными страданиями, которые он испытывал, но теперь, обессиленный болезнью и бесчеловечным обращением, терзаемый страхом, сомнениями, разлученный со своими друзьями и напуганный смертью Гуса, Иероним потерял мужество и решил подчиниться собору. Он дал клятву держаться католической веры и признал справедливым осуждение собором учений Уиклифа и Гуса, за исключением все же «святых истин», которым они учили. ^[49]

Прибегая к этой уловке, Иероним надеялся заглушить голос совести и избежать ожидающей его участи. Но, оставшись наедине с собой, он ясно осознал свой поступок. Он вспомнил о мужестве и верности Гуса и сопоставлял его поведение со своим отречением от истины. Иероним думал о Божественном Учителе, Которому он обещал служить и Который ради него вынес крестную смерть. До отречения он во всех своих страданиях находил утешение и поддержку в Божьих милостивых обетованиях, но теперь муки совести и сомнения терзали его душу. Он знал, что ему предстоит отречься еще от многого, прежде чем наступит примирение с Римом. Путь, на который он вступил, мог привести только к полному отступничеству от веры. И он твердо решил не отрекаться от Господа ради того, чтобы избежать кратковременных страданий.

Вскоре его опять повели на собор. Его покорность не удовлетворила судей. Распаленные смертью Гуса, они жаждали новых жертв. Только абсолютным отречением от истины Иероним мог сохранить себе жизнь. Но он решил открыто исповедать свою веру и вслед за братом-мучеником взойти на костер.

Он опроверг свое первоначальное отречение и как приговоренный к смерти торжественно потребовал разрешения защищать себя. Опасаясь влияния его слов, прелаты настаивали на том, чтобы он только подтвердил или же отрицал справедливость выдвинутых против него обвинений. Иероним запротестовал против такой жестокости и несправедливости. «В течение 340 дней вы держали меня в ужасном подвале, – сказал он, – я был лишен всего и жил среди грязи, нечистот, смрада; затем вы привели меня сюда и, потакая моим смертельным врагам, отказываетесь выслушать меня... Если вы действительно мудры и хотите быть светом для мира, то смотрите, как бы не согрешить вам против справедливости. Что же касается меня, то я – жалкий смертный, моя жизнь ничтожна, и если я предостерегаю вас от несправедливого приговора, то делаю это больше ради вас, нежели ради себя». ^[50]

Наконец его просьба была удовлетворена. В присутствии судей Иероним преклонил колени и молился, чтобы Святой Дух направил его мысли и слова, чтобы он не произнес ничего, противного истине или недостойного своего Учителя. Над ним в тот день исполнилось обетование Божье, данное первым ученикам: «И поведут вас к правителям и царям за Меня... Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать; ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас» (Мф. 10:18-20).

Слова Иеронима вызвали изумление и восхищение даже среди его врагов. В течение целого года он был заточен в подвале, лишен возможности читать и даже видеть свет Божий, испытывая невыносимые телесные страдания и душевное смятение. Но, несмотря на это, он приводил такие сильные и четкие доказательства, как будто бы все это время провел в подготовке и научных занятиях. Он обратил внимание своих слушателей на длинный ряд праведников, осужденных пристрастными судьями. Почти в каждом поколении были люди, которые стремились воодушевить своих современников и которых с позором изгоняли из общества, а по прошествии некоторого времени вновь осыпали почестями. Даже Сам Христос был осужден, как злодей, неправедным судом.

При своем отречении Иероним подтвердил справедливость приговора, вынесенного Гусу, но теперь он публично раскаялся в своих словах и заявил о невиновности и непорочности мученика. «Я знал его с детства, – сказал он. – Это был в высшей степени превосходный человек, справедливый и святой; и он был осужден невзирая на его невиновность... а что касается меня, то я готов умереть и не отступлю перед муками, уготованными моими врагами и лжесвидетелями, которым однажды придется дать отчет за свои наветы перед Богом, Которого никто не обманет». ^[51]

Укоряя себя за отречение от истины, Иероним продолжал: «Из всех грехов, совершенных мной с самого детства, ни один так тяжело не ложится на мою совесть и не причиняет мне столько горя и мук, как грех, совершенный мной на этом роковом месте, когда я одобрил беззаконный приговор, вынесенный Уиклифу и святому мученику Яну Гусу, моему учителю и другу. Да, всей моей душой я исповедую мой грех и с ужасом признаю... что испугался смерти и потому осудил их учение. И я умоляю... Всемогущего Бога даровать мне прощение грехов и в особенности простить этот последний грех, самый отвратительный из всех». Указывая на своих судей, он твердо сказал: «Вы осудили Уиклифа и Яна Гуса не потому, что они осквернили учение Церкви, а потому, что они клеймили постыдные дела духовенства; алчность, гордыню и многочисленные пороки прелатов и священников. Все, о чем они говорили, невозможно опровергнуть, и я разделяю их мнение».

Его речь была прервана. Прелаты, дрожа от ярости, кричали: «Какие еще нужны доказательства? Перед нами закоренелый еретик!»

Невозмутимо спокойный Иероним воскликнул: «Вы думаете, что я боюсь умереть? Вы в течение целого года держали меня в страшном подвале, более ужасном, чем сама смерть. Вы обращались со мной хуже, чем с турком, иудеем или же язычником; мое тело буквально заживо сгнило на костях, и все же я не жалуюсь, потому что жалобы унижают человека, у которого есть сердце и дух; но я не могу не выразить моего удивления таким варварским обращением с христианином». ^[52]

Снова поднялась буря негодования, и Иеронима немедленно увели в темницу. Однако среди присутствовавших нашлись люди, на которых слова Иеронима произвели неотразимое впечатление – они желали бы спасти его. Иеронима посещали виднейшие сановники Церкви и уговаривали подчиниться собору. Перед ним рисовали самые блестящие перспективы, если только он прекратит сопротивление Риму. Но, подобно своему Учителю, Которому также была предложена вся слава этого мира, Иероним оставался несокрушимым.

«Докажите с помощью Священного Писания, что я заблуждаюсь, – говорил он, – и тогда я отрекусь».

«Священное Писание! – воскликнул один из искусителей. – Что же, оно должно стать мерилом всего? Но кто может понять его без объяснений Церкви?»

«А разве традиции людей более достойны доверия, чем Евангелие нашего Спасителя? – ответил Иероним. – Павел не призывал верующих прислушиваться к традициям человеческим, но говорил им: "Исследуйте Писания"».

«Еретик! – последовал ответ. – Напрасно я столько времени уговаривал тебя. Я вижу, что ты одержим дьяволом». ^[53]

Вскоре был вынесен смертный приговор, и Иеронима повели на то же самое место, где закончилась жизнь Гуса. По дороге он пел, и лицо его сияло радостью и умиротворением. Его взор был устремлен на Христа, и смерть утратила для него свой ужас. Когда палач хотел разжечь огонь позади него, мученик воскликнул: «Выходи смело сюда, вперед! Разводи огонь перед моими глазами. Если бы я боялся, то меня не было бы здесь».

Когда пламя охватило его со всех сторон, последними его словами стала молитва: «Господи, Всемогущий Отец! Смилуйся надо мной и прости мои грехи, ибо ты знаешь, что я всегда любил Твою истину». ^[54] Его голос умолк, но уста продолжали шептать молитву. Когда огонь совершил свое дело, прах мученика вместе с землей был собран и, подобно праху Гуса, брошен в Рейн.

Так погибли верные Божьи светоносцы. Но свет истины, которую они возвещали, свет их героического примера невозможно было погасить. Подобно тому как никто не может повернуть солнце вспять, так никто не мог помешать и утренней заре, разгоравшейся над миром.

Казнь Гуса вызвала взрыв негодования в Богемии. Весь народ сознавал, что он пал жертвой злобы священников и предательства императора. О нем говорили как о верном учителе правды, и собор, осудивший его на смерть, был обвинен в убийстве. Теперь его учение обратило на себя всеобщее внимание. В свое время папскими указами сочинения Уиклифа были преданы огню. Но сейчас уцелевшие его труды извлекались из тайников, их изучали наряду с Библией или теми частями ее, которые удавалось приобрести, и таким путем многие приняли реформаторскую веру.

Убийцы Гуса не могли оставаться в стороне и спокойно наблюдать за торжеством дела своей жертвы. Совместными усилиями папа и император решили подавить это движение, и полчища Сигизмунда обрушились на Богемию.

Но появился и избавитель. Военачальником богемской армии стал один из самых выдающихся генералов своего времени, Жижка, который вскоре после объявления войны полностью потерял зрение. Уповая на Божью помощь, веря в справедливость своего дела, народ сокрушал самые могущественные войска Рима. Снова и снова император посылал свежие войска, но они с позором возвращались обратно из Богемии. Не страшась смерти, гуситы дрались с беспримерным мужеством, и ничто не могло сломить их. Спустя несколько лет после начала войны храбрый Жижка умер, и его место занял Прокоп, смелый и талантливый генерал, в некотором отношении даже более даровитый руководитель.

Враги богемцев, узнав о смерти слепого воина, сочли, что настал благоприятный момент возвратить утраченное. Папа объявил крестовый поход против гуситов, и снова в Богемию направились огромные полчища, но и они понесли тяжелейшее поражение. Был объявлен второй поход. Во всех приверженных папе странах Европы шла мобилизация мужчин, сбор денег и снаряжения. Многие становились под папское знамя в надежде увидеть скорый конец богемских еретиков. Окрыленные верой в победу, крупные силы вторглись в Богемию. И вновь народ объединился, чтобы достойно встретить врага. Две армии стремительно приближались навстречу друг другу, пока наконец только река не легла между ними. «Военное превосходство было на стороне крестоносцев, но, вместо того чтобы пересечь реку и сразиться с гуситами, они в безмолвии остановились и смотрели на стоящих впереди них воинов». ^[55] Внезапно таинственная паника охватила все войско. И без боя могущественная армия смешалась и рассыпалась, как бы по мановению какой-то невидимой руки. Гуситы нанесли противнику жестокий удар; преследуя беглецов, они захватили большие трофеи, так что война вместо обнищания принесла богемцам обогащение.

Спустя Несколько лет, уже при новом папе, снова был объявлен крестовый поход. И вновь во всех приверженных папе странах Европы началась мобилизация всех сил и средств. Участникам похода обещали всякого рода привилегии, в том числе полное прощение самых отвратительных преступлений. Всем погибшим на войне сулили награду на небесах, а оставшимся в живых – почести и щедрые вознаграждения. И вновь собралась огромная армия, которая пересекла границу и вторглась в Богемию. Войска гуситов отступали, увлекая захватчиков в глубь страны и обольщая их надеждой на скорую победу. Наконец армия Прокопа остановилась и приготовилась к встрече с врагом. И только тут крестоносцы, обнаружив свою ошибку, начали занимать боевые позиции. Еще до того, как гуситы появились на горизонте, крестоносцев, услышавших шум их приближения, снова охватила паника. И генералы, и рядовые бросали оружие и разбегались в разные стороны. Напрасны были все усилия папского легата, который возглавлял ополчение, собрать напуганные и разрозненные войска. Обессиленный своими бесплодными попытками, он наконец сам был увлечен потоком убегающих людей. Поражение было полным, и вновь победителям досталась богатая добыча.

Таким образом, вторично огромная армия, снаряженная сильнейшими государствами Европы, состоящая из смелых и храбрых людей, прекрасно подготовленных к войне, вынуждена была бежать без единого боя от защитников такой незначительной и маленькой страны. Во всем этом было очевидно действие Божественной силы. Захватчики были сражены сверхъестественным ужасом. Тот, Кто поразил войска фараона на Красном море и заставил мадиамские полчища бежать от Гедеона и его трехсот воинов, Кто в одну ночь рассеял гордых ассирийцев, вновь протянул Свою руку, чтобы наказать притеснителя. «Там убоятся они страха, где нет страха; ибо рассыплет Бог кости ополчающихся против тебя. Ты постыдишь их, потому что Бог отверг их» (Пс. 52:6).

Тогда папские вожди, утратив надежду одержать победу силой, прибегли к тончайшей дипломатии. Был заключен договор, который формально обеспечивал богемцам свободу совести, но на самом деле предавал их в руки Рима. Богемцы выдвинули со своей стороны четыре пункта как условие заключения мира с Римом: свободу проповеди Библии; право всей Церкви на причащение хлебом и вином и право проводить богослужение на родном языке; недопущение духовенства к власти и управлению любыми светскими организациями; право предавать священников, нарушивших закон, гражданскому суду. Папство в конце концов «согласилось с принятием выдвинутых гуситами четырех пунктов, но оставляло за собой право истолкования их, т. е. право собором решать все важные дела; короче говоря, последнее слово оставалось за папой и императором». ^[56] На этих условиях был заключен мир, и Рим обманом и вероломством добился того, чего не мог достигнуть открытой борьбой и войной. Утвердив свое право толковать положения, выдвинутые гуситами, равно как и право толковать Библию, Рим получил возможность извращать их смысл согласно собственным целям.

Большая часть богемцев видела в этом смертельную угрозу для своей свободы и не могла согласиться с таким договором. Между гуситами возникли разногласия, которые привели к борьбе и кровопролитию. В этой междоусобице погиб благородный Прокоп, и Богемия утратила свободу.

Сигизмунд, предавший Гуса и Иеронима, стал королем Богемии и, невзирая на свою клятву отстаивать права богемцев, способствовал упрочению папства. Но он очень мало приобрел, раболепствуя перед Римом. На протяжении двадцати лет его жизнь постоянно была наполнена опасностями и тревогами. Продолжительные и бесплодные войны истощили его казну и погубили крупные армии, и теперь, процарствовав только один год, он умер, оставив страну на грани гражданской войны и покрыв свое имя позором.

Волнения, борьба и кровопролития продолжались. В Богемию вновь вторглись чужеземные войска, и внутренняя междоусобная война продолжала разорять нацию, а тех, кто остался верным Евангелию, постигли жестокие преследования.

Когда их прежние братья, вступив в соглашение с Римом, приняли его заблуждения, приверженцы древней веры образовали отдельную церковь, носящую название «объединенное братство». Этот шаг навлек на них ненависть всех слоев общества. Однако их твердость осталась непоколебимой. Вынужденные искать убежища в лесах и пещерах, они продолжали собираться вместе, чтобы читать Слово Божье и молиться своему Творцу.

Через вестников, тайно посланных в различные страны, они узнали о том, что «в разных городах есть отдельные приверженцы истины, которые, подобно им, также переносят гонения, и что в Альпах уже давно нашла себе прибежище церковь, основывающаяся на принципах Священного Писания, которая также протестует против языческих обычаев Рима». ^[57] Эти известия были приняты с великой радостью, и с вальденсами установились тесные связи.

Преданные евангельской истине, богемцы даже в самые мрачные часы ночи преследования обращали свои взоры к небу, подобно людям, ожидающим утреннего рассвета. «На их долю выпал суровый жребий, но... они помнили слова, сказанные сначала Гусом, а затем повторенные Иеронимом: спустя столетие наступит день. Эти слова звучали для гуситов так же, как слова Иосифа для порабощенных колен Израилевых: "Я умираю, но Бог посетит вас и выведет вас"». ^[58] «В конце XV столетия значительно возросло число церквей «объединенного братства». Они по-прежнему подвергались гонениям, но уже не таким жестоким. В начале XVI века в Богемии и Моравии насчитывалось около 200 церквей». ^[59] «Этому многочисленному верному остатку, уцелевшему от губительной силы огня и меча, и было суждено встретить рассвет, предсказанный Гусом». ^[60]

Отделение Лютера от Рима

Среди тех, кто был призван вывести Церковь из мрака папства к свету более совершенной и чистой веры, самое выдающееся место занимает Мартин Лютер. Ревностный, пламенный и преданный, не знающий другого страха, кроме Божьего, не признающий иного основания для веры, кроме Священного Писания, Лютер был вестником для своего времени, через кого Бог совершил великую работу по преобразованию Церкви и просвещению мира.

Подобно первым вестникам Евангелия, Лютер вышел из бедноты. Свое раннее детство он провел в скромном домике немецкого крестьянина. Отец-рудокоп тяжелым трудом добывал средства на его обучение. Он хотел, чтобы сын получил образование и стал юристом, но Бог решил сделать из него строителя великого храма, который созидался на протяжении целых столетий. Трудности, лишения и суровая дисциплина были той школой, в которой Безграничная Мудрость приготовляла Лютера для главного дела его жизни.

Отец Лютера был человеком решительным, прямым и честным; он обладал очень твердым характером, отличался живым и развитым умом. Он сохранял верность своему долгу, невзирая на последствия. Здравый смысл побуждал его с недоверием смотреть на монахов. Он был крайне недоволен поступком Лютера, который без его согласия поступил в монастырь, и прошло два года, прежде чем он примирился со своим сыном, но и тогда его взгляды оставались прежними. Родители Лютера обращали особое внимание на воспитание и образование своих детей. Они старались наставлять их в познании Бога и развивать у них христианские добродетели. Часто в присутствии сына отец молился о том, чтобы Мартин всегда помнил о Боге и служил распространению Его истины. Эти родители использовали любую возможность для нравственного и умственного развития своих детей, насколько это позволяла им тяжелая трудовая жизнь. В своей решительности и твердости они порой слишком усердствовали, но сам реформатор находил, что хотя родители иногда и ошибались, однако их воспитание заслуживало скорее одобрения, нежели порицания.

В школе, куда Лютер поступил очень рано, с ним обращались строго и иногда даже били. Бедность его родителей была такова, что, отправившись учиться в другой город, он некоторое время вынужден был зарабатывать себе на пропитание пением, ходя от одной двери к другой, и часто голодал. Господствующие в то время мрачные суеверия, облеченные в форму религии, наполняли мальчика страхом. Он ложился спасть с тяжелым сердцем, с трепетом думая о мрачном будущем и испытывая постоянный страх при мысли о Боге, Которого представлял себе не добрым Небесным Отцом, а строгим, неумолимым судьей, жестоким тираном.

Все же, несмотря на многочисленные и такие сильные разочарования, Лютер неудержимо тянулся вперед, к высшему образцу морального и умственного совершенства, которого так жаждала его душа. Он жадно впитывал знания, его серьезный, деятельный ум не удовлетворялся чем-то показным и поверхностным, но стремился ко всему значительному и весомому.

Когда в 18-летнем возрасте он поступил в Эрфуртский университет, его материальное положение было намного лучше, чем в прежние годы. Трудолюбивые и бережливые родители Лютера к тому времени скопили денег и теперь могли помочь своему сыну во всем необходимом. Общение с добрыми и здравомыслящими друзьями в какой-то степени развеяло неприятный осадок в душе, оставшийся после школы. Он старательно изучал произведения лучших писателей, обогащая ум их яркими мыслями и делая мудрость мудрых своей собственностью. Даже в условиях самой суровой дисциплины, насаждаемой прежними учителями, он проявил незаурядные способности, а теперь, в более благоприятной обстановке, его ум развивался еще быстрее. Блестящая память, живое воображение, развитое логическое мышление и прилежание вскоре помогли ему занять первое место среди своих товарищей. Дисциплинированность в занятиях сделала его зрелым мыслителем и обострила восприятие действительности, что пригодилось потом в жизненной борьбе.

Лютер испытывал страх перед Богом, и это помогало ему не уклоняться в сторону от намеченных целей, помогало смиряться перед лицом Господа. Он сознавал свою постоянную зависимость от Божественной помощи и каждый день начинал с молитвы, сердце его было всегда обращено к Богу, Которого он умолял о поддержке и руководстве. «Хорошо помолиться, – говорил он часто, – лучше, чем наполовину выучить задание». ^[61]

Однажды, просматривая книги в университетской библиотеке, Лютер обнаружил латинскую Библию. До этого он никогда не видел такую книгу и даже не подозревал о ее существовании. Во время общественных богослужений он слышал отдельные отрывки из Евангелия и Посланий и предполагал, что они-то и составляют Библию. А теперь впервые он увидел полную Библию. Со смешанным чувством благоговения и изумления он перелистывал священные страницы; с бьющимся сердцем, трепеща, читал он слова жизни, временами останавливаясь и восклицая: «О, если бы Бог послал мне лично такую книгу!» ^[62] Ангелы небесные окружали его, и лучи света, исходящие от престола Божьего, открыли ему сокровища истины. Он всегда боялся оскорбить Бога, а теперь, как никогда раньше, глубоко осознал свое греховное состояние.

Твердое желание получить прощение грехов и обрести мир с Богом побудило его поступить в монастырь. Там его заставляли выполнять самую черную работу и посылали просить милостыню. Он был в том возрасте, когда люди желают иметь уважение и признательность, и это раболепство было оскорбительно для его ранимой души, но он терпеливо переносил унижения, считая это карой за свои грехи.

Каждую свободную минуту, которую удавалось выкроить, он посвящал учебе, жертвуя даже временем, предназначенным для сна и скромной трапезы. Наибольшее удовлетворение приносило изучение Слова Божьего. Он обнаружил Библию, прикованную цепью к монастырской стене, и часто останавливался у этого места. Чем сильнее он сознавал собственную греховность, тем старательнее стремился своими делами обрести прощение и покой. Он вел очень строгий образ жизни, стремясь постом, бдением и бичеванием искоренить свои дурные наклонности, чего не мог достичь монашеским послушанием. Он не останавливался ни перед какой жертвой, чтобы очистить свое сердце и получить оправдание от Бога. «Я и в самом деле был благочестивым монахом, – говорил он впоследствии, – и исполнял предписания ордена точнее, чем это можно себе представить. И если бы кто-либо из монахов своими подвигами мог бы заслужить Царство Небесное, то я, без сомнения, имел бы на это право... Если бы такое положение продлилось еще немного времени, то я довел бы себя до могилы». ^[63] В результате суровых добровольных лишений он потерял много сил, начались судороги и обмороки, от которых он никогда уже не мог вполне избавиться. Но, несмотря на все эти сверхчеловеческие усилия, его страждущая душа не находила покоя. Наконец он дошел до полного отчаяния.

Когда Лютеру стало казаться, что уже все потеряно, Бог послал ему друга и помощника. Благочестивый Штаупиц помог Лютеру понять Слово Божье; отвлек его внимание от самого себя, помог освободиться от гнетущего сознания вины за нарушение Закона Божьего и направил его взор на Иисуса – на прощающего грехи Спасителя... «Вместо того чтобы терзаться из-за своих грехов, приди в объятия Искупителя. Уповай на Него, полагайся на праведность Его жизни, верь в искупительную силу Его смерти... Повинуйся Сыну Божьему. Он стал Человеком, чтобы дать тебе уверенность в благоволении Господа. Люби Его, ибо Он первый возлюбил тебя». ^[64] Так говорил этот вестник благодати. Его слова произвели на Лютера неизгладимое впечатление. После продолжительной борьбы с укоренившимися пороками он наконец смог познать истину, и в его мятущейся душе воцарился мир.

После принятия Лютером священнического сана он был приглашен на преподавательскую работу в Виттенбергский университет. Там он занялся изучением Библии на языках оригинала. Одновременно он начал читать лекции по Библии, и его восхищенные слушатели смогли открыть для себя Псалтирь, Евангелия и Послания. Штаупиц, его друг и учитель, убеждал его с кафедры проповедовать Слово Божье. Лютер колебался, чувствуя себя недостойным обращаться к народу во имя Христа. Только после долгой внутренней борьбы он наконец уступил просьбам друзей. К тому времени он уже хорошо знал Библию, и благодать Божья покоилась на нем. Его красноречие увлекало слушателей: сила и яркость излагаемой им истины воздействовали на ум, а его воодушевление трогало их сердца.

Лютер по-прежнему оставался верным сыном папской церкви и даже мысли не допускал, что в будущем его позиция изменится. Божье провидение направило его в Рим. Путешествуя пешком, он по пути останавливался в монастырях. Одна итальянская обитель поразила его роскошью, богатством и пышностью. Получая содержание из государственной казны, монахи жили в великолепных покоях, носили богатые одежды и изысканно питались. С глубокой скорбью Лютер сравнивал эту картину с самоотречением и лишениями своей жизни и пришел в полное смятение. Его мучили плохие предчувствия.

Наконец вдали он увидел заветный город на семи холмах. Тронутый до глубины души, Лютер бросился на землю, восклицая: «Приветствую тебя, священный Рим!» ^[65] Он ходил по городу, посещал храмы, прислушивался к священникам и монахам, без устали рассказывавшим о различных чудесах, принимал участие во всех религиозных церемониях. Повсюду он видел картины, поражавшие его своим безобразием. Он видел, что беззаконие царит среди духовенства всех рангов. Он слышал непристойные шутки прелатов и приходил в ужас от их отвратительного богохульства, проявлявшегося даже во время мессы. И среди монахов, и среди жителей города он замечал расточительность и распутство. Повсюду вместо праведности он встречал скверну. «Трудно себе представить, – писал он, – какие грехи и позорные дела совершаются в Риме; для того чтобы поверить, нужно видеть и слышать все это. Здесь бытует такая поговорка: "Если существует ад, то Рим построен на нем. Это бездна, из которой исходят все грехи"» ^[66]

В своем постановлении папа обещал отпущение грехов всем тем, кто на коленях поднимется по так называемой «Пилатовой лестнице», по которой, согласно молве, сошел наш Спаситель, когда вышел из римского верховного судилища, и которая каким-то чудом была перенесена из Иерусалима в Рим. Однажды, когда Лютер благоговейно на коленях поднимался по ней, вдруг громоподобный голос произнес: «Праведный верою жив будет» (Рим. 1:17). Он вскочил, на ноги и с ужасом и стыдом поспешно удалился. И с тех пор эти слова библейского текста всегда звучали в его душе. Внезапно он увидел всю обманчивость человеческой надежды спастись при помощи собственных дел и понял необходимость постоянной веры в заслуги Христа. Его глазам открылись заблуждения папства. Когда он отвернулся от Рима, то «отвернулся» от него всем сердцем, и с того времени началось его удаление от папской церкви, пока наконец он окончательно не порвал всякую связь с ней.

После возвращения из Рима Лютер получил в Виттенбергском университете степень доктора богословия. Теперь он свободнее располагал своим временем и мог посвятить себя изучению Священного Писания, перед которым благоговел. Он дал торжественный обет все дни своей жизни усердно постигать Слово Божье и с верностью проповедовать его, а не папские догмы и изречения. Теперь это был уже не простой монах или профессор богословия, но влиятельный вестник Библии, призванный пасти стадо Божье, которое жаждало и алкало истины. Он решительно заявил, что единственным источником вероучения христиан должно быть Священное Писание. Эти слова наносили сокрушительный удар по самому основанию папской власти, в них заключался жизненно важный принцип Реформации.

Лютер видел, чем грозит превозношение человеческих теорий над Словом Божьим. Он отважно нападал на безбожную философию схоластов, критикуя то богословие, которое так долго господствовало над умами людей. Отвергая эти умствования, Лютер указывал, что они не только бесполезны, но и вредны. При этом он старался направить своих слушателей от лжемудрствования философов и богословов к вечным истинам, изложенным пророками и апостолами.

Какую драгоценную весть нес он жаждущей толпе, которая с самым напряженным вниманием вслушивалась в его слова! Никогда еще люди не слыхали ничего подобного. Благая весть о любви Спасителя, заверение в прощении и мир, дарованный Его искупительной Кровью, – все это вселяло радость в их сердца и рождало бессмертную надежду. В Виттенберге был зажжен свет, лучи которого должны были проникнуть в самые отдаленные уголки земли, становясь все ярче с приближением последних времен.

Но свет и тьма не мирятся друг с другом. Между истиной и заблуждением идет непрекращающаяся борьба. Защищать и поддерживать что-то одно означает бороться против другого и опровергать его. Наш Спаситель сам сказал: «Не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10:34). Лютер же спустя несколько лет после начала своей реформаторской деятельности заметил: «Бог не просто ведет меня – Он толкает меня вперед, Он увлекает меня. Я больше не распоряжаюсь собой. Я хочу жить в покое, но вместо этого оказываюсь в самой гуще волнений и смятения». ^[67] Теперь его ожидало настоящее поле битвы.

Католическая церковь вела торговлю благодатью Божьей. Возле ее алтарей стояли столы менял, и воздух оглашался криками продающих и покупающих. Под предлогом сбора средств для постройки храма святого Петра в Риме папой была открыта всенародная продажа индульгенций; грехи прощались за деньги. Ценой преступления предстояло воздвигнуть храм для прославления Божьего имени, на беззаконные средства – заложить краеугольный камень! Но то, что должно было послужить величию Рима, нанесло его могуществу и великолепию самый сокрушительный удар. Действия папства привели к появлению его самых решительных и сильных врагов, началась борьба, поколебавшая папский трон и трезубчатую тиару на голове римского иерарха.

Чиновник по имени Тецель, руководивший продажей индульгенций в Германии, был ранее уличен в самых низких преступлениях против общества и Закона Божьего, но избежал заслуженного наказания, более того, ему поручили осуществлять корыстолюбивые и бессовестные замыслы папства. С неподражаемым бесстыдством он рассказывал самые невероятные басни о чудесах, стремясь прельстить невежественный и суеверный народ. Если бы Слово Божье было доступно людям, то их нельзя было бы обмануть так легко. Библию потому и скрывали от народа, чтобы держать его под контролем римской церкви и умножать власть и богатство ее высокомерных вождей. ^[68]

Впереди Тецеля, вступавшего в город, шел глашатай, восклицавший: «Благодать Божья и святого отца теперь у ваших ворот». ^[69] И народ приветствовал нечестивого кощунника, как Самого Бога, сошедшего к ним с небес. В церкви шла постыдная торговля, и Тецель с кафедры превозносил индульгенцию как самый драгоценный дар Божий. Он объяснял, что индульгенции отпускают их обладателю грехи, которые тот совершает как в настоящем, так и в будущем, и что даже «нет необходимости в раскаянии». ^[70] Более того, он уверял своих слушателей, что индульгенции обладают силой спасать не только живых, но и умерших, и стоит только деньгам зазвенеть в его ящике, как душа вылетает из чистилища и попадает на небо. ^[71]

Когда Симон-волхв предложил апостолам приобрести у них за деньги силу, чтобы совершать чудеса, Петр ответил ему: «Серебро твое да будет в погибель с тобою, потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги» (Деян. 8:20). Но предложение Тецеля было подхвачено тысячами. Золото и серебро рекой текли в его кассу. Спасение, которое можно было купить за деньги, приобреталось легче, чем спасение, которое требовало от грешника раскаяния, веры и постоянных усилий в борьбе с грехом.

Ученые и благочестивые мужи католической Церкви восстали против учения об индульгенциях, и многие не верили в утверждения, противоречившие Божьему откровению и здравому смыслу. Ни один прелат не дерзнул поднять свой голос против неправедной торговли, но многие мыслящие люди были обеспокоены и всерьез задавались вопросом, не совершит ли Господь очищение Церкви через Свои избранные орудия?

Лютер, который все еще оставался ревностным приверженцем папства, пришел в ужас при этой богохульной дерзости торговцев индульгенциями. Многие из его прихода, купив себе отпущение грехов, приходили к нему как к своему пастору и, признаваясь в различных прегрешениях, надеялись получить полное отпущение не потому, что раскаивались и желали начать новую жизнь, но потому, что приобрели индульгенции. Лютер отказывался исповедовать их, говоря, что если они не раскаются и не переменят образ жизни, то погибнут. В растерянности и недоумении они возвращались к Тецелю и жаловались ему, что их духовник отказывается принимать исповедь, а некоторые, более смелые, требовали, чтобы им возвратили деньги. Это страшно разгневало монаха. Извергая самые страшные проклятия, он пообещал зажечь костры в общественных местах и заявил, что «получил от папы полномочия сжигать всех еретиков, которые осмелятся возражать против его святейших индульгенций». ^[72]

Тогда Лютер стал смело бороться за правду. Он серьезно и торжественно предостерегал народ с кафедры. Вскрывая всю мерзость греха, он учил, что собственными делами человек не может уменьшить свою вину или же избежать наказания. Только раскаяние перед Богом, только вера во Христа может дать грешнику спасение. Благодать Христа нельзя приобрести за деньги – это безвозмездный дар. Лютер советовал не покупать индульгенций, но с верой взирать на распятого Искупителя. Он делился собственным горьким опытом, когда путем самоунижения и истязаний он тщетно надеялся получить спасение, и уверял своих слушателей, что только тогда обрел мир и радость, когда перестал полагаться на себя и с верой обратился ко Христу.

Тецель по-прежнему продолжал вести свою торговлю и выдвигать нечестивые претензии, и Лютер решил выступить с более решительным протестом против этого вопиющего злоупотребления. И вскоре ему представился удобный случай. В Виттенбергской церкви было много мощей, которые по большим праздникам выставлялись перед народом, и всем, кто приходил в церковь и исповедовался, отпускались грехи. В такие дни собиралось особенно много народу. Приближался один из самых больших праздников – день «всех святых». В канун этого праздника Лютер, смешавшись с толпой, направляющейся в церковь, прикрепил к ее дверям лист с 95 тезисами против индульгенций. При этом он заявил, что готов защищать свои тезисы в университете в присутствии своих противников.

Эти 95 пунктов привлекли всеобщее внимание. Все читали и перечитывали их. В городе и в университете поднялось большое волнение. В тезисах Лютера говорилось о том, что ни папе, ни какому другому человеку никогда не была дана власть прощать грехи и отменять наказание за них. Что все это не что иное, как обман и ловкий способ добывания денег, основанный на суевериях народа; что это коварный план сатаны губить души тех, кто будет верить этой лжи. Лютер также доказывал, что самым драгоценным сокровищем Церкви является Евангелие Христа и что открытая в нем благодать Божья даром дается каждому, кто ищет ее путем раскаяния и веры.

Тезисы Лютера бросали вызов врагам истины, но никто не осмелился принять его. Буквально через несколько дней вся Германия уже знала о поднятых Лютером вопросах, а вскоре о них заговорил весь христианский мир. Многие из благочестивых католиков, которые со скорбью смотрели на страшное беззаконие, господствующее в Церкви, но не знали, как воспрепятствовать ему, с великой радостью читали тезисы Лютера, слыша в них голос Божий. Они видели в этом милосердную руку Бога, желающего положить конец потоку беззаконий, исходящему от римского престола. Князья и судьи втайне ликовали, что будет ограничена высокомерная папская власть, отказывавшая людям в праве оспаривать ее решения.

Но суеверный народ, любящий грех, был напуган тем, что у него отнимут этот сладкий обман, которым усыплялись все страхи и опасения. Коварное духовенство, поощрявшее преступность, почувствовало угрозу своим доходам и страшно возмущалось. Священники объединились, чтобы защитить свои притязания. Реформатора ожидала встреча с самыми яростными врагами. Некоторые осуждали его за излишнюю поспешность и горячность. Другие обвиняли его в самонадеянности, считая, что действует он не по воле Божьей, а руководствуется гордостью и напускной смелостью. «Кто не знает, – писал Лютер в ответ, – что человек, выдвигающий какую-нибудь новую идею, зачастую имеет вид гордеца, что он неизбежно обвиняется в возбуждении раздоров? Почему Христос и все остальные мученики были преданы смерти? Потому что на них смотрели как на больших гордецов, с презрением относящихся к мудрости того времени, ведь они смело выдвигали новые идеи, не посоветовавшись при этом смиренно с приверженцами устоявшихся традиций и понятий».

И еще он писал: «То, что я делаю, будет совершено не человеческой мудростью, но по изволению Божьему. Если эта работа от Бога, кто сможет остановить ее? Если же это не от Бога, кто сможет продвигать ее вперед? Не моя воля, не их и не наша, но Твоя да будет воля, о святой Отец, Сущий на небесах». ^[73]

Хотя Лютер в этой работе был руководим Духом Божьим, ему предстояла самая суровая борьба. Подобно могучему потоку, обрушились на него упреки врагов, и, конечно, неправильное истолкование его намерений, несправедливые оценки его личности и поступков – все это, вместе взятое, не прошло бесследно. Он был уверен в том, что руководители народа как в церкви, так и в учебных заведениях с готовностью объединятся с ним вместе в деле Реформации. Сердце Лютера наполнялось радостью и надеждой, когда он слышал слова ободрения от высокопоставленных лиц и видел, что они понимают его. Он верил, что для Церкви взойдет заря нового дня. Но вскоре и эти поощрения превратились в упреки и порицания. Многие государственные и церковные сановники были убеждены в истинности тезисов Лютера, но очень скоро им стало ясно, что за принятием учения Лютера неизбежно последуют большие перемены. Просвещение и реформа в народе фактически означали подрыв всевластия Рима; было ясно, что скоро иссякнут щедрые поступления в его казну, питавшие роскошь папского двора. Более того, учить народ самостоятельно думать и действовать, учить видеть в Христе единственную надежду на спасение означало расшатывать папский трон, что в конце концов сокрушило бы и авторитет этих сановников. По этим соображениям они отказались принять путь познания, предложенный им Богом. Выступая против человека, посланного просвещать их, они тем самым выступили против Христа и истины.

Иногда Лютер трепетал, думая о своей доле: он один сопротивлялся сильным мира сего. Порой его одолевали сомнения, действительно ли Бог ведет его к тому, чтобы сопротивляться власти церкви. «Кто я такой, – писал он, – чтобы сопротивляться папскому величию, перед которым трепещут земные цари и весь мир?.. Никто не знает, сколько я выстрадал в первые два года, и в каком отчаянии находился». ^[74] Но он не был обречен на полное разочарование. Когда исчезала всякая человеческая поддержка, тогда он взирал только на Бога и научился совершенно полагаться на Его всесильную руку.

Лютер писал, обращаясь к своему единомышленнику: «Мы не добьемся понимания Священного Писания ни усиленными занятиями, ни напряжением своего интеллекта. Твоя первая обязанность – начинать с молитвы, умоляя Бога, чтобы Он в Своей великой милости открыл тебе истинный смысл Своего Слова. Ибо единственным толкователем Слова Божьего является Сам Автор этого Слова, и Он Сам так сказал: "И будут все научены Богом". Не надейся достигнуть чего-либо собственными усилиями; не полагайся на свой ум; полагайся только на Господа и на влияние Его Духа. Поверь мне как человеку, пережившему все это наличном опыте». ^[75] Все, кто призван Богом проповедовать торжественные истины для своего времени, могут извлечь из этих слов очень полезный урок. Эти истины приведут в ярость сатану и тех людей, которые любят, чтобы их тешили баснями. Для борьбы с силами зла недостаточно человеческой мудрости и разума.

Если враги Лютера ссылались на обычаи и традиции или же на постановления и авторитет папы, то реформатор обращался к Библии и только к Библии. Разгневанные рабы формализма и суеверия не могли опровергнуть доказательства, взятые из Священного Писания, поэтому жаждали его крови, подобно тому как иудеи жаждали крови Христа. «Он еретик! – кричали римские ревнители. – Разрешить этому страшному еретику жить хотя бы один час – значит предать дело Церкви. По нему плачет виселица!!!» ^[76] Но жертвой их ярости Лютеру не суждено было стать. Он должен был выполнить работу, предназначенную ему Богом, и небесные ангелы защищали его. Тем не менее многие из тех, кто принял от Лютера драгоценный свет, стали предметом особенной ненависти сатаны и в конечном итоге ради истины бесстрашно пошли на страдания и смерть.

Учение Лютера привлекло к себе всю мыслящую Германию. Его проповеди и сочинения несли свет, который будил сознание тысяч людей. Живая вера занимала место мертвого формализма, в плену которого Церковь находилась столь длительное время. Народ с каждым днем все больше утрачивал веру в суеверия католицизма. Оковы предрассудков постепенно разрушались. Слово Божье, которым, подобно обоюдоострому мечу, Лютер испытывал всякое учение и заявление, прокладывало путь к человеческим сердцам. Повсюду было заметно стремление к духовному просвещению и прогрессу. Все ощущали острую жажду праведности. Ничего подобного не происходило на протяжении целых столетий. Народ, так долго надеявшийся на традиции и обряды, на земных заступников, обращался с мольбой раскаяния и веры к распятому Христу.

Это воодушевление продолжало вызывать все большие опасения папских сановников. Лютеру было предписано явиться в Рим, чтобы ответить на обвинение в ереси. Друзья Лютера с ужасом встретили это повеление. Они сознавали, какая опасность угрожала их другу в этом нечестивом городе, обагренном кровью мучеников во имя Иисуса Христа. Протестуя против его поездки в Рим, они потребовали, чтобы Лютер дал все объяснения, оставаясь в Германии.

Их требование было наконец удовлетворено, и для слушания по делу Лютера приехал представитель папы с его грамотой, в которой Лютер объявлялся еретиком. Папскому легату предстояло «безотлагательно возбудить иск и наложить на него арест». В случае же непокорности Лютера, если прелату не удастся переубедить его, ему были даны полномочия «объявить его вне закона по всей Германии, а также и его приверженцев подвергнуть изгнанию, проклятию и отлучению от Церкви». ^[77] Кроме того, папа поручил своему легату ради абсолютного искоренения пагубной ереси отлучать от Церкви и передавать правосудию Рима всех тех, кто не будет пресекать деятельность Лютера и его поборников, за исключением императора, невзирая при этом на занимаемое ими положение в государстве или в Церкви.

Все это как нельзя лучше показывало подлинный дух папства. В этом документе нет и намека на принципы христианского поведения или даже самую простую справедливость. Лютер жил и трудился очень далеко от Рима, он не имел возможности объяснить свои взгляды, однако еще до того, как началось разбирательство, его уже объявили еретиком и в один и тот же день провели расследование, обвинили и осудили. И все это было сделано самозванным «святым отцом», который являлся единственным высшим и непогрешимым авторитетом в Церкви и государстве!!!

В это время, когда Лютер так сильно нуждался в сочувствии и совете истинного друга, по Божьему провидению в Виттенберг прибыл Меланхтон. Молодой, скромный, застенчивый, Меланхтон своими здравыми суждениями, обширными познаниями, красноречием, чистотой и искренностью завоевал всеобщее внимание и уважение. Его блестящие способности не заслоняли таких качеств его натуры, как мягкость и деликатность. Вскоре он стал убежденным последователем Евангелия, самым преданным другом Лютера и самым ценным его помощником – его деликатность, внимательность и пунктуальность удачно дополняли мужество и энергичность Лютера. Их сотрудничество стало огромной опорой для Лютера и придало новую силу делу Реформации.

Местом суда был назначен Аугсбург, и Лютер пешком отправился туда. Над ним нависла серьезная опасность. Его грозили убить по дороге, и друзья умоляли его не рисковать, уговаривали даже на время покинуть Виттенберг и поселиться у кого-нибудь из приятелей. Но он не желал оставлять дела, определенного ему Богом. Он понимал, что должен быть защитником истины невзирая ни на какие бури, бушующие вокруг. Он так и говорил: «Я подобен Иеремии – "человеку, который спорит и ссорится" (см. Иер. 15:10). Но чем больше мне угрожают, тем больше я радуюсь... Они уже уничтожили мою честь и репутацию. Осталось только одно: мое жалкое тело. Ну что ж, пусть они возьмут и это: они сократят мою жизнь на несколько часов. Но что касается моей души, они не смогут взять ее. Тот, кто стремится возвещать миру Слово Христа, должен ждать смерти в любой момент». ^[78]

Весть о прибытии Лютера в Аугсбург доставила папскому легату большое удовлетворение. Беспокойный еретик, приковавший к себе внимание всего мира, теперь, казалось бы, был во власти Рима, и легат решил сделать все, чтобы не выпустить добычу из своих рук. Реформатору не удалось получить охранную грамоту для себя. Друзья уговаривали его не являться к легату без гарантий безопасности и сами попытались получить ее у императора. Легат надеялся принудить Лютера к отречению, в противном же случае собирался доставить его в Рим, где он разделил бы участь Гуса и Иеронима. Подкупленные прелатом люди пытались убедить Лютера явиться к нему без охранной грамоты, полагаясь на его милость. Но реформатор решительно отказался прийти к папскому послу без документов, гарантировавших ему покровительство императора.

Тогда враги Лютера решили попытаться воздействовать на него добротой и любезным обхождением. При встречах с Лютером легат весьма дружески беседовал с ним, но требовал полностью подчиниться авторитету Церкви и без каких-либо рассуждений и доказательств отречься от каждого пункта своего учения. Но он явно недооценивал человека, с которым имел дело. Отвечая ему, Лютер выразил свое уважение к Церкви, свое стремление к истине и готовность ответить на все вопросы, касающиеся его учения, и представить их на рассмотрение ведущих университетов. В то же время он опротестовал требования отречься от своего учения без предварительного разбирательства и диспута.

Ему без устали твердили одно: «Отрекись, отрекись!» Реформатор же, указав, что основывается на Священном Писании, твердо заявил, что не может отречься от истины. Прелат, бессильный опровергнуть доказательства Лютера, то осыпал его ругательствами и упреками, то старался подкупить лестью, то гневно цитировал изречения отцов Церкви и различных преданий, не давая реформатору возможности произнести ни единого слова. Видя бесполезность подобных разговоров, Лютер в конце концов получил неохотно выданное разрешение дать ответ в письменном виде.

«Добиваясь этого права, – писал Лютер другу, – обвиняемый извлекает двойную пользу: прежде всего, написанное может быть отдано на суд разным людям, и, во-вторых, появляется больше шансов если не воззвать к совести, то, по крайней мере, сыграть на страхах высокомерного, невнятно бормочущего деспота, который в противном случае постарается подавить нас своей надменной речью». ^[79]

При следующей встрече Лютер дал короткое, но исчерпывающее объяснение, подкрепленное многочисленными выдержками из Священного Писания. Прочитав вслух написанное, Лютер вручил бумагу кардиналу, который с презрением отбросил ее от себя, крича, что это просто набор пустых слов и цитат, не имеющих никакого отношения к делу. Тогда Лютер с воодушевлением заговорил о том, во что верил этот прелат – о традициях и доктринах Церкви, и с их помощью полностью опроверг все его утверждения.

Доказательства Лютера были безупречны, и прелат, потеряв самообладание, в ярости закричал: «Отрекись! Если не сделаешь этого, я пошлю тебя в Рим, где ты предстанешь перед судьями, хорошо знающими свое дело. Я предам тебя и твоих приверженцев анафеме и всех сочувствующих тебе отлучу от Церкви». И добавил напыщенно: «Отрекись или больше не показывайся мне на глаза». ^[80]

Лютер немедленно удалился вместе с друзьями, таким образом ясно давая понять, что ни о каком отречении не может быть и речи. Не такого исхода дела ожидал кардинал. Он льстил себя надеждой, что силой и запугиванием заставит Лютера подчиниться. Но теперь, когда рухнули его планы, он не мог скрыть досады на своих помощников.

Мужественное выступление Лютера не прошло без следа. Присутствовавшие на встрече люди получили возможность сравнить поведение двух мужей и сделать соответствующие выводы о правоте и силе каждого из них. Какой разительный контраст! Скромный, простой и непреклонный реформатор опирался на силу Бога и защищал истину; папский же посол, самонадеянный и властный, надменный и безрассудный, не привел ни одного доказательства из Священного Писания и только неистово кричал: «Отрекись! Иначе будешь отправлен в Рим и там получишь заслуженное наказание!»

Несмотря на имевшуюся у Лютера охранную грамоту существовала опасность, что его арестуют. Друзья Лютера, видя всю бесполезность дальнейшего пребывания реформатора в Аугсбурге, настаивали на его немедленном возвращении в Виттенберг. Необходимо было соблюдать крайнюю осторожность. И ночью верхом на лошади в сопровождении только одного проводника, предоставленного магистратом, Лютер покидает Аугсбург. Терзаемый мрачными предчувствиями, реформатор пробирается по темным и пустынным улицам города. Он знал, что жестокие и коварные враги замышляли уничтожить его и следили за каждым его шагом. Удастся ли ему избежать расставленных сетей? Это были минуты сильнейшей тревоги и горячих молитв. Вот он уже добрался до городской стены. Ворота отворились, и он беспрепятственно выехал из города вместе с проводником. Почувствовав себя в безопасности, беглецы пришпорили лошадей, и, прежде чем римский прелат узнал об отъезде Лютера, тот был уже далеко. Сатана и его сообщники потерпели поражение. Человек, которого они считали своей добычей, ускользнул из их рук, как птица из сети птицелова.

Узнав о побеге Лютера, прелат был страшно удивлен и разгневан. Он надеялся, что его решительный отпор этому возмутителю церковного спокойствия будет должным образом вознагражден, но теперь все радужные ожидания позорно провалились. Весь свой гнев он излил в письме к Фридриху, курфюрсту Саксонскому, горько обвиняя Лютера и требуя, чтобы Фридрих отправил реформатора в Рим или же изгнал его из Саксонии.

В свою очередь Лютер требовал, чтобы прелат или папа на основе Священного Писания доказали ему его заблуждения, торжественно обещая, что если это будет сделано, то он отречется от своих взглядов. При этом он неустанно благодарил Бога за то, что Господь нашел его достойным страдать во имя такого святого дела.

Курфюрст был мало знаком с учением Лютера, но его поразили искренность, сила и ясность слов реформатора, и он твердо решил покровительствовать ему до полного выяснения дела. В ответ на обращение прелата он написал: «Вы должны быть удовлетворены приездом доктора Мартина Лютера в Аугсбург. Мы не ожидали, что вы будете принуждать его к отречению, вместо того чтобы убеждать. Никто из ученых мужей в нашем государстве не сообщил мне, что учение Мартина Лютера безбожное, антихристианское или еретическое». И курфюрст отказался отправить Лютера в Рим или же выслать его из своих владений. ^[81]

Фридрих видел плачевное состояние нравственности в обществе. Огромная нужда в реформе была очевидна. Он понимал, что, если бы люди исполняли требования Божьи и поступали в согласии со своей совестью, очищенной истиной, тогда не пришлось бы тратить большие средства на борьбу с преступностью. Он видел, что труды Лютера направлены именно к этой благородной цели, и втайне радовался тому, что в Церкви повеял свежий ветер перемен.

Он не мог не заметить и того, что Лютер пользовался необыкновенным успехом как профессор университета. Только год прошел с тех пор, как Лютер прибил свои тезисы к дверям храма, а число пилигримов, приезжающих в церковь на праздник всех святых, заметно убавилось. Рим лишился своих прежних приверженцев, сократился поток пожертвований, но Виттенберг не опустел – теперь его заполняли не паломники, пришедшие на поклонение мощам, но студенты университета. Сочинения Лютера пробудили всеобщий интерес к Священному Писанию не только в Германии – из разных стран приезжали молодые люди, чтобы учиться в Виттенбергском университете. Приблизившись к Виттенбергу, юноши, впервые увидевшие его, «поднимали руки к небу и благодарили Бога за то, что из этого города распространяются лучи света истины, подобно тому как в древние времена из Сиона исходил свет в самые отдаленные страны». ^[82]

Тем не менее Лютер не до конца разочаровался в учении католицизма. Но, сравнивая святые истины с папским учением и постановлениями, он приходил в изумление. «Я читаю, – писал он, – папские указы и... не знаю – является ли папа самим антихристом или же его апостолом – настолько Христос оболган и распят в его документах». ^[83] Все же Лютер в это время по-прежнему был приверженцем римской церкви и не думал, что когда-либо будет отлучен от нее.

Сочинения Лютера и его учение распространились среди всех христианских народов. Его идеи пустили ростки в Швейцарии и Голландии. Его сочинения проложили себе дорогу во Францию и Испанию. В Англии его учение было воспринято как слово жизни. Истина проникла также в Бельгию и Италию. Тысячи людей, стряхнув с себя смертельное оцепенение, пробудились к радости и надежде светлой жизни в вере. Нападки Лютера вызывали все большее раздражение Рима, и некоторые фанатичные католики, в том числе и некоторые ученые из католических университетов, заявляли, что тот, кто убьет этого мятежного монаха, не совершит греха. Однажды к реформатору подошел незнакомец со спрятанным в кармане пистолетом и спросил его, почему он едет один? «Моя жизнь в руках Господа, – ответил Лютер. – Он – моя Сила и мой Щит, что же тогда может сделать мне человек?» ^[84] Услышав такие слова, незнакомец побледнел и поспешно удалился, словно увидел небесного ангела.

Рим делал все возможное, чтобы уничтожить Лютера, но его защищал Господь. Его учение проповедовалось повсюду – «в хижинах и монастырях... в дворянских замках, в университетах, в королевских дворцах», и везде находились благородные мужи, которые поднимались на его защиту. ^[85]

Познакомившись с трудами Гуса, Лютер выяснил, что богемский реформатор признавал великую истину оправдания верой, которую он сам так долго искал и теперь проповедовал. «Мы все, – говорил Лютер, – Павел, Августин и я были гуситами, не подозревая об этом!» «Бог покарает мир, – продолжал он, – за то, что он сжег истину, которая была возвещена ему 100 лет назад!» ^[86]

В своем воззвании к императору и князьям Германии Лютер, призывая к реформации христианства, писал относительно папы: «Страшно и горько видеть, как считающий себя наместником Христа живет в роскоши, с которой не может сравниться даже император. Разве это похоже на бедного Иисуса или же скромного Петра? Говорят, что папа-властелин мира! Но Христос, наместником Которого он себя именует, сказал: «Мое царство не от мира сего». Могут ли владения наместника превосходить собой владения его Господина?» ^[87]

Об университетах он писал следующее: «Я очень боюсь, что высшие учебные заведения сделаются вратами ада, если в них не будет прилежно изучаться Священное Писание, а юношество не будет руководствоваться им. Я никому не советую определять своего ребенка туда, где Священное Писание не занимает главного места. Любое учебное заведение, в котором не изучается со вниманием Слово Божье, будет развращать нравы молодежи». ^[88]

Это обращение с молниеносной быстротой распространилось по всей Германии и произвело в народе сильное волнение. Многие почувствовали побуждение встать под знамя Реформации. Противники Лютера, горя жаждой мщения, убеждали папу предпринять решительные меры. Было решено немедленно предать его учение проклятию. Реформатору и его приверженцам дали 60 дней для размышления, оговорив, что если по истечении этого срока они не отрекутся от своих идей, то их ждет отлучение от Церкви.

Это был грозный и решающий момент для Реформации. На протяжении целых столетий приговор Рима об отлучении от Церкви внушал страх самым могущественным монархам; он обрекал великие империи на бедствия и запустение. На тех, кто подвергался этому проклятию, смотрели с ужасом и страхом; они неизменно теряли своих прежних друзей; с ними обращались, как с преступниками, и травили, как диких зверей. Лютер знал об ужасной буре, которая готова была разразиться над ним, но оставался тверд, уповая на помощь и защиту Христа. С верой и мужеством мученика он писал: «Я не знаю, что произойдет, и не хочу знать... Куда бы ни пришелся удар, я буду спокоен... Если даже листья не осыпаются без воли Отца, то тем более мы можем быть уверены в Его заботе о нас. За Слово Божье умирать легко, потому что Само Слово, ставшее плотью, умерло. Если мы умрем с Ним, то и оживем с Ним, и если мы испытаем все то, что Он испытал раньше нас, то будем там, где и Он, навеки, навсегда». ^[89]

Когда папская булла дошла до Лютера, он сказал: «Я презираю и отвергаю ее как безбожную и лживую... Ибо она осуждает Самого Христа... Я радуюсь тому, что могу немного пострадать за это благородное дело. Я даже чувствую себя свободнее, ибо теперь убедился, что папа – антихрист и его престол – это престол самого дьявола». ^[90]

Декрет Рима не остался без последствий. Тюрьма, пытки и меч были достаточно сильными средствами, чтобы заставить человека повиноваться. Слабые и суеверные испытывали страх перед указом папы, и хотя Лютеру по-прежнему симпатизировали, многие считали, что жизнь слишком дорога, чтобы отдать ее за дело Реформации. Все, казалось, говорило о том, что работа реформатора подошла к концу.

Но Лютер был все так же бесстрашен. Рим предал его анафеме, и все ожидали, что он будет вынужден отречься или погибнет. Но Лютер с невероятной силой обрушил на Рим ответные обвинения и публично заявил о своем намерении навсегда отделиться от Церкви. В присутствии многих студентов, ученых, жителей города он сжег папскую буллу с ее каноническими законами, постановлениями и специальными документами, обосновывающими авторитет папской власти. «Мои враги сжигали мои книги, – сказал он, – чтобы искоренить истину в сознании простых людей и погубить их души, а теперь, в ответ на все это, я сжигаю их книги. Теперь начнется по-настоящему серьезная борьба. До сих пор я только слегка тревожил папу. Я начал это дело во имя Бога, и оно будет окончено без меня, но Его силой». ^[91]

На упреки врагов, которые отпускали язвительные замечания по поводу его дела, Лютер отвечал: «Кто знает, не Бог ли призвал меня; не стоит ли им опасаться, что, презирая меня, они презирают Самого Бога? Моисей был один при выходе из Египта; Илия был один в царстве Ахава; Исайя был один в Иерусалиме; Иезекииль – один в Вавилоне... Бог никогда не призывал в пророки первосвященников или других важных лиц, но обыкновенно Он избирал незаметных, простых людей; а однажды даже пастуха Амоса. В каждом поколении находились праведники, которые, рискуя своей жизнью, обличали великих мира сего, царей, князей, священников и ученых... Я не утверждаю, что я пророк, но говорю, что им следует убояться потому, что я один, а их много. Я уверен в том, что Господь говорит моими устами, а с ними нет Бога». ^[92]

Однако окончательное отделение от Церкви далось Лютеру не без ужасной внутренней борьбы. В то время он писал: «С каждым днем я чувствую, как трудно отбросить от себя предубеждения, усвоенные с молоком матери. Хотя Священное Писание на моей стороне, сколько страданий я перенес, прежде чем убедился, что прав в своем решении выступить против папы как антихриста! Какие только муки душевные я ни пережил! Как часто я с горечью задавал себе один и тот же вопрос, который не сходит с уст папистов: «Неужели только ты один такой мудрый, а все остальные ошибаются? А что будет, если окажется, что ты сам заблуждался и соблазнил своим учением множество душ, которые подвергнутся вечному осуждению?» Я боролся сам с собой и с сатаной, пока наконец Христос Своим непогрешимым Словом не укрепил мое сердце против всех этих сомнений». ^[93]

Папа угрожал Лютеру отлучением от Церкви, если он не отречется, и теперь исполнил свою угрозу. Новая булла, объявляющая об окончательном изгнании реформатора из римской церкви, подвергала страшным проклятиям и Лютера, и тех, кто примет его учение. Теперь только великая борьба разгорелась в полную силу.

Борьба – это удел всех, кому Бог поручает проповедовать весть для своего времени. Во дни Лютера проповедовалась истина особой важности для его времени, а в наши дни проповедуется истина, важная для Церкви нашего времени. Тот, по Чьей воле все происходит, ставит людей в разные обстоятельства и поручает им особое дело, соответствующее времени и условиям, в которых они живут. Если они будут ценить посланный им свет, перед ними откроются более широкие горизонты. Но большинство людей в наши дни стремятся познать истину не более, чем паписты, боровшиеся с Лютером. И в наши дни, как и в прежние века, предпочтение отдают человеческим теориям и традициям, а не Слову Божьему. Пусть те, кто проповедует истину в настоящее время, не ждут, что она будет принята с большей благосклонностью, чем во дни реформаторов. Великая борьба между истиной и заблуждением, между Христом и сатаной будет все усиливаться до конца истории нашего мира.

Иисус сказал Своим ученикам: «Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир. Помните слово, которое Я сказал вам: раб не больше господина своего. Если Меня гнали, будут гнать и вас; если Мое слово соблюдали, будут соблюдать и ваше» (Ин. 15:19, 20). Кроме того, наш Господь ясно говорит: «Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо. Ибо так поступали со лжепророками отцы их» (Лк. 6:26). Дух современного мира противоречит духу Христа точно так же, как в прежние времена, и проповедующие истинное Слово Божье неповрежденным встречают сейчас не больше понимания, чем их предшественники. Формы борьбы против истины могут перемениться, враждебность может быть не такой явной и откровенной, но ненависть к истине продолжает существовать и не исчезнет до конца времен.

Лютер перед сеймом

На престол Германии взошел император Карл V, и посланники Рима поспешили принести ему свои поздравления и сразу же убедить его расправиться с Реформацией. Но курфюрст Саксонский, которому Карл V был во многом обязан своим восшествием на престол, просил его не предпринимать никаких мер против Лютера, прежде чем тот не будет выслушан. Это поставило императора в затруднительное положение. Удовлетворить папистов мог только смертный приговор реформатору. А курфюрст не раз решительно требовал, чтобы «доктор Лютер, снабженный предварительно охранной грамотой, выступил бы перед осведомленными, благочестивыми и беспристрастными судьями, так как ни его императорское величество и никто другой не опровергли сочинений Лютера». ^[94]

Теперь внимание всех было обращено на предстоящий сейм германских княжеств в Вормсе, созванный вскоре после вступления Карла V на престол. Это общегосударственное собрание должно было разрешить важнейшие политические вопросы, там германским князьям впервые предстояло встретиться с юным монархом. На государственный сейм со всех концов империи прибыли светские и духовные сановники. В Вормсе собрались вельможи, гордящиеся своими наследственными привилегиями и высоким происхождением; представители духовенства, кичащиеся своим положением и властью; придворные рыцари в сопровождении своих оруженосцев; послы далеких стран. Несмотря на многообразие задач, стоящих перед сеймом, самый глубочайший интерес этого огромного собрания вызывал саксонский реформатор.

Незадолго до начала ассамблеи Карл V велел саксонскому курфюрсту привезти на сейм Лютера, обещая последнему свое покровительство и гарантируя возможность открытых обсуждений с компетентными лицами всех спорных вопросов. Лютер с нетерпением ожидал дня, когда он предстанет перед императором. Здоровье его в то время пошатнулось, но он писал курфюрсту: «Если даже я не смогу прибыть туда здоровым, то попрошу доставить меня больным. Ибо если император приглашает меня, то я не сомневаюсь в том, что это воля Господня. Если они применят насилие, – а этого можно ожидать (так как меня вызывают туда не для того, чтобы принимать мои наставления), – то я отдаю все в руки Божьи. Тот, Кто сохранил трех отроков в пламени печи, все еще царствует на престоле Своем. Если Он не избавит меня, значит, моя жизнь не имеет смысла. Позаботимся только о том, чтобы Евангелие не было отдано на посмешище нечестивым, и будем готовы пролить кровь, защищая его. Разве я могу решить, что полезнее для спасения людей – моя жизнь или смерть?.. Вы можете ожидать от меня всего... но только не бегства и отречения. Бежать я не могу, а отречься – тем более». ^[95]

Известие о прибытии Лютера на сейм вызвало большое волнение. Алеандр, папский легат, которому было поручено это дело, был встревожен и возмущен. Он понимал, что последствия будут катастрофическими для папы. Пересмотреть дело, по которому папа уже вынес обвинительный приговор, значило подвергнуть сомнению власть всесильного первосвященника. Кроме того, Алеандр опасался, что красноречивые и неопровержимые доказательства Лютера могут заставить многих князей отвернуться от папства. Поэтому он самым решительным образом заявил Карлу V протест против появления Лютера на сейме в Вормсе. В то же самое время была обнародована булла об отлучении Лютера от Церкви, и под давлением папского декрета и протеста со стороны легата император уступил. Он написал курфюрсту, что если Лютер не отречется, то ему следует оставаться в Виттенберге.

Не удовлетворившись этой победой, Алеандр пустил в ход всю свою хитрость и власть, чтобы добиться осуждения Лютера. С необыкновенной настойчивостью, достойной лучшего применения, он представил этот вопрос вниманию князей, прелатов и других членов сейма, обвиняя реформатора «в подстрекательстве к мятежу, непочтительности, беззаконии и богохульстве». Но обнаруженное прелатом пристрастие и горячность слишком явно говорили о том, каким духом он руководствуется. «Им двигает скорее ненависть и мстительность, нежели усердие и набожность» – таков был всеобщий вывод. ^[96] Большинство присутствующих на сейме были склонны отнестись к делу Лютера с невиданной раньше благосклонностью.

С удвоенной энергией Алеандр настаивал на том, чтобы император привел в исполнение папский декрет. Но по германским законам без согласия князей сделать это было нельзя, и наконец, уступив назойливому легату, Карл V повелел ему представить дело на сейме. «Это был день торжества для папского нунция. Собрались весьма важные персоны, но дело, представленное на их рассмотрение, было еще более важным. Алеандр должен был отстаивать власть и авторитет Рима... матери и владычицы всех церквей». Он должен был доказать, что папа получил права от Петра, перед высшими авторитетами христианского мира. «Обладая даром красноречия, он произвел блестящее впечатление. Провидение Божье допустило, чтобы в присутствии высочайшего трибунала один из самых великолепных ораторов Рима выступил в защиту Церкви». ^[97] Сочувствующие реформатору с некоторой опаской слушали Алеандра. Курфюрст Саксонский не присутствовал на сейме, поручив своим советникам записать для него речь нунция.

Стремясь нанести поражение истине, Алеандр призвал на помощь весь свой ум и все красноречие. Он обрушивал на Лютера обвинение за обвинением, изобразив его врагом Церкви и государства, живых и мертвых, духовенства и мирян, всех верующих в целом и каждого христианина в отдельности. «Заблуждений Лютера достаточно, – заявил он, – чтобы сжечь сотни тысяч еретиков».

В заключение он попытался бросить тень презрения на приверженцев реформаторской веры: «Что из себя представляют все эти лютеране? Скопище дерзких невежественных учителей, продажных священников, беспутных монахов, несведущих юристов, безнравственных дворян и горстка простолюдинов, которых они соблазнили и сбили с толку. Разве можно сравнивать их с католиками, которые столь многочисленны, даровиты и могущественны? Пусть единодушное решение этого блестящего высшего суда просветит простодушных, послужит предостережением для неблагоразумных, утвердит колеблющихся и укрепит слабых». ^[98]

Во все века применялось подобное оружие против защитников истины. Те же самые доказательства и по сей день выдвигаются против тех, кто, вопреки всеобщему заблуждению, осмеливается проповедовать ясные истины Слова Божьего. «Что собой представляют проповедники новых учений? – восклицают поборники общепринятой религии. – Это простолюдины, необразованные и малочисленные. Как только они осмеливаются претендовать на обладание истиной, на право быть избранным народом Божьим! Они невежды и обманывают себя. Посмотрите на нашу Церковь – многочисленную и влиятельную. Как много среди нас великих и ученых людей! Мы гораздо сильнее их!» И, конечно, эти доводы воздействуют на мир, но они столь же неубедительны сегодня, как и во дни Лютера.

Реформация не окончилась, как многие предполагают, со смертью Лютера. Она должна продолжаться до окончания истории мира. Лютер совершил великую работу, распространяя свет, дарованный ему Богом, однако это был не весь свет, в котором нуждался мир. С того времени и до наших дней со страниц Священного Писания постоянно исходит свет, помогающий открывать истину.

Речь легата произвела глубокое впечатление на сейм. Там не было Лютера, который ясными и убедительными истинами Слова Божьего сокрушил бы папского защитника. Никто даже не попытался оградить реформатора от нападок. Казалось, что все готовы не только осудить его учение, но и полностью искоренить его как ересь. Рим использовал благоприятную возможность, чтобы защитить себя. Все, что только можно было сказать в его защиту, было сказано. Но эта кажущаяся победа являлась предзнаменованием поражения. Двум могучим силам еще предстояло встретиться в открытой борьбе, в которой должна была обнаружиться очевидная разница между истиной и заблуждением. После этого открытого столкновения Рим уже никогда не чувствовал себя в такой безопасности, как прежде.

Хотя большинство членов сейма были готовы предать Лютера возмездию Рима, многие, видя и осуждая моральное разложение Церкви, желали положить конец всем злоупотреблениям порочного и корыстолюбивого духовенства, из-за которых страдал германский народ. Легат обрисовал папство в самом привлекательном и благоприятном свете. Тогда Господь побудил одного из членов сейма дать справедливую оценку последствий папской тирании. Среди княжеского собрания встал герцог Георг Саксонский и с благородной решительностью, с потрясающей точностью указал на лживость и мерзости папства, на все ужасающие последствия его господства в Германии. В заключение он сказал:

«Это только часть тех злоупотреблений, которые вопиют против Рима. Священнослужители забыли всякий стыд, и их единственная цель... это деньги, деньги и деньги... те, кто должны бы наставлять народ в истине, учат его лжи, и их не только терпят, но и награждают за это, потому что чем больше они лгут, тем больше зарабатывают. Именно из этого отвратительного источника и истекает отравленная вода. Разврат идет рука об руку с корыстолюбием. Увы! Это позорное поведение духовенства обрекает множество несчастных душ на вечную погибель. Необходима всеобщая реформа». ^[99]

Сам Лютер, пожалуй, не мог бы более талантливо и исчерпывающе описать папские злоупотребления, а тот факт, что герцог был врагом реформатора, придало его словам еще большую убедительность.

Если бы собравшиеся прозрели, то увидели бы вокруг себя ангелов Божьих, рассеивающих мрак заблуждения и открывающих умы и сердца для принятия истины. Премудрый и истинный Господь повлиял даже на врагов Реформации, таким образом приготовляя путь для свершения великой работы. Мартин Лютер не присутствовал в собрании, но там звучал голос Того, Кто был больше Лютера.

И сразу же сейм выбрал комитет, поручив ему представить все факты злоупотреблений со стороны папства, которые таким тяжелым бременем легли на плечи германского народа. Этот список, содержащий 101 пункт различных обвинений, был представлен императору с просьбой принять срочные меры для исправления сложившегося положения. «Какая огромная потеря христианских душ, – писали податели этого прошения, – какой грабеж, какое вымогательство со стороны приближенных к главе христиан! Наш долг – предотвратить разорение и бесчестие народа. Исходя из всего этого, мы самым покорнейшим и одновременно настойчивым образом умоляем Вас утвердить всеобщую реформу и начать ее проведение». ^[100]

Теперь сейм потребовал присутствия реформатора. Невзирая на просьбы и угрозы Алеандра, император в конце концов согласился, и Лютер был приглашен на сейм. Вместе с приглашением ему выслали и охранную грамоту – залог его благополучного возвращения. Все это доставил в Виттенберг курьер, которому было поручено также сопровождать Лютера до Вормса.

Друзья Лютера были напуганы. Зная предубежденное и враждебное отношение к реформатору, они опасались, что даже охранная грамота не защитит его, и умоляли Лютера не подвергать себя опасности. На это он сказал: «Паписты не желают, чтобы я приехал в Вормс, они жаждут только моего осуждения и смерти. Все это не имеет значения. Молитесь не обо мне, а о Слове Божьем... Христос укрепит меня Своим Духом, чтобы одержать победу над этими служителями лжи. Я презираю их, пока я жив, и восторжествую над ними своей смертью. Они будут озабочены в Вормсе тем, как бы заставить меня отречься, и вот мое отречение: раньше я говорил, что папа является наместником Христа, а теперь заявляю, что он – враг нашего Господа и апостол дьявола». ^[101]

Лютер отправился в это опасное путешествие не один. Кроме императорского курьера, его вызвались сопровождать три преданных друга. Очень хотел поехать с ними Меланхтон. Он был настолько привязан к Лютеру, что готов был следовать за ним и в темницу, и на смерть. Но напрасны оказались все его мольбы: Меланхтона оставили в Виттенберге. В случае гибели Лютера ему предстояло продолжить дело Реформации. Прощаясь с Меланхтоном, реформатор сказал ему: «Если я не вернусь, если враги убьют меня, не прекращай проповедовать истину, будь тверд. Трудись вместо меня... Если ты останешься жить, моя смерть не будет иметь большого значения». ^[102] Студенты и жители города, пришедшие проводить Лютера, были глубоко взволнованы. Многие из тех, чье сердце уже затронула евангельская истина, прощались с ним рыдая. Так реформатор вместе со своими друзьями оставил Виттенберг.

По дороге путники замечали, что людей гнетут мрачные предчувствия. В некоторых городах им не оказывали должного внимания. Священник, у которого они остановились на ночлег, сочувственно выразил Лютеру свои опасения, показав ему портрет одного итальянского реформатора, погибшего мученической смертью. На следующий день им стало известно, что сочинения Лютера подверглись осуждению в Вормсе. Императорские гонцы повсюду распространяли этот декрет и призывали народ сдать все сочинения реформатора местным властям. Курьер, сопровождавший Лютера, тревожась за его безопасность на сейме и предполагая, что он, наверное, не решится ехать дальше, спросил, желает ли он продолжать путь. Лютер ответил: «Пусть хоть в каждом городе провозглашают о моем отлучении от Церкви, я готов идти дальше». ^[103]

В Эрфурте Лютера приняли с почестями. Окруженный восхищенной толпой, он медленно двигался по улицам города, где в свое время так часто ходил с нищенской сумой. Он заглянул в свою монашескую келью, где вспомнились ему все страдания, все внутренние борения, которые ему пришлось перенести, прежде чем его душу озарил свет, распространяющийся теперь по всей Германии. Здесь его настойчиво просили произнести проповедь. Он не имел права этого делать, но королевский курьер позволил нарушить запрет, и монах, который когда-то выполнял самую черную работу в монастыре, взошел на кафедру.

Он приветствовал собравшихся словами Христа: «Мир вам!» «Философы, богословы и писатели, – сказал он, – безуспешно учат людей, как достичь вечной жизни. Я скажу вам так: Бог воскресил одного Мужа из мертвых, Господа нашего Иисуса Христа, чтобы Он уничтожил смерть, истребил грех и затворил врата ада. Это работа спасения... Христос победил! Отрадно слышать эту весть! И спасены мы Его заслугами, а не своими... Наш Господь Иисус Христос сказал: "Мир вам! Посмотрите на Мои руки..." Иными словами: "О человек, посмотри! Это Я, Я один снял твой грех и искупил тебя, и теперь ты можешь иметь мир, говорит Господь"».

Дальше он говорил о том, что истинная вера должна проявиться в праведной жизни. «Так как Господь спас нас, то мы должны стремиться, чтобы наши дела были угодны Ему. Богат ли ты? Тогда пусть твое богатство поможет нуждающимся. Беден ли ты? Тогда пусть твои услуги будут приняты богатыми. Если же ты трудишься только ради себя, тогда твое служение, которое ты считаешь богоугодным, – не что иное, как притворство». ^[104]

Народ как зачарованный слушал Лютера: эти изголодавшиеся души получили Хлеб Жизни. В их глазах Христос был возвеличен, Он оказался превыше пап, легатов, императоров и королей. Лютер ничего не сказал о собственном тяжелом положении. Он не намеревался делать себя предметом сочувствия. Взирая на Христа, он забыл о себе. Он встал в тень Мужа Голгофы, желая, чтобы люди видели только Иисуса как Искупителя грешников.

Их путешествие продолжалось, и реформатора встречали везде с большим интересом. Толпы любопытного народа стекались к нему, и дружеские голоса предупреждали его о намерении сторонников Рима. «Они сожгут вас, – говорили некоторые, – и рассеют ваш пепел: вспомните, как поступили с Яном Гусом». Лютер отвечал: «Даже если бы они зажгли огонь, который на всем протяжении от Виттенберга до Вормса вздымался бы до самого неба, то и тогда во имя Господа я прошел бы сквозь него; я должен предстать перед врагом, я проникну в пасть этому чудовищу и выбью ему зубы, свидетельствуя об Иисусе Христе». ^[105]

Известие о приближении Лютера к Вормсу вызвало большое волнение: друзья боялись за него, враги опасались успешного исхода дела. Самым энергичным образом его убеждали не входить в город. Папские наймиты уговаривали его укрыться в замке дружески настроенного к нему рыцаря, тогда все трудности могли бы быть полюбовно улажены. Друзья пробовали напугать реформатора, красочно расписывая грозящие ему опасности. Но и те, и другие старались безуспешно: Лютер по-прежнему оставался непоколебимым, заявляя: «Даже если в Вормсе нечистых духов будет так много, как черепицы на крышах домов, то и тогда я войду в него».

По прибытии в Вормс Лютера приветствовала огромная толпа народа, сбежавшегося к городским воротам. Такая масса людей не собиралась даже для встречи самого императора. Волнение было необыкновенным. Вдруг в гуще народа чей-то пронзительный голос жалобно затянул погребальную песнь, предостерегая Лютера об ожидавшей его участи. «Господь будет моей защитой», – сказал он, выходя из дорожного экипажа.

Паписты не верили, что Лютер действительно осмелится появиться в Вормсе, и его приезд наполнил их леденящим ужасом. Император немедленно созвал своих советников, чтобы наметить план дальнейших действий. Один из епископов, непреклонный папист, заявил: «Мы слишком долго обсуждаем этот вопрос, а ведь ваше императорское величество может одним мановением руки освободиться от этого человека. Разве Сигизмунд не предал Яна Гуса сожжению? Мы не обязаны уважать охранную грамоту, выданную еретику». «Нет, – сказал император, – мы должны сдержать данное нами обещание». ^[106] И было решено выслушать реформатора.

Весь город стремился увидеть этого замечательного человека, и вскоре многочисленные посетители заполнили дом, где он разместился. Лютер незадолго до этого перенес тяжелую болезнь, вдобавок он был измучен двухнедельной дорогой; ему следовало подготовиться для встречи с членами сейма, и он, несомненно, нуждался в покое и отдыхе. Но желание людей видеть его было столь велико, что ему удалось отдохнуть только несколько часов, и вот уже дворяне, рыцари, священники и горожане окружили его, воодушевленные и возбужденные. Среди них были знатные люди, которые, видя церковные злоупотребления, смело требовали у императора немедленной реформы и которые, по словам Лютера, «были освобождены его Евангелием». ^[107] Вместе с друзьями приходили и враги посмотреть на бесстрашного монаха, но он принимал их с невозмутимым спокойствием, отвечая на их расспросы с достоинством и мудростью. Его поведение было твердым и мужественным; бледное, худое лицо, со следами недавней болезни и усталости, излучало доброту и даже радость. Торжественность и неподдельная искренность его слов придавали ему силу, которой не могли противостоять даже его враги. Все поражались при виде его. Некоторые были убеждены, что он наделен Божественной силой, другие, подобно фарисеям, обвинявшим Христа, заявляли: «В нем бес».

На следующий день Лютера пригласили на сейм. Государственный сановник сопровождал его в аудиенц-зал, но только с большим трудом он смог пробраться к зданию. Все улицы были запружены народом, стремившимся увидеть монаха, который осмелился бросить вызов самому папе.

Перед тем как он должен был появиться перед своими судьями, старый генерал, герой многих сражений, сказал ему ласково: «Бедный монах, бедный монах! Во многих сражениях мне приходилось участвовать, и я знаю, что ты идешь отразить одну из самых яростных атак. Но если правда на твоей стороне, и ты уверен в этом, иди вперед во имя Бога и ничего не бойся. Господь не оставит тебя». ^[108]

Наконец Лютер предстал перед сеймом. Император взошел на трон, его окружили самые высокопоставленные лица империи. Никогда еще простой человек не появлялся в таком блестящем собрании, перед которым Лютер должен был держать ответ за свою веру. «Уже само его присутствие означало выдающуюся победу над папством. Папа объявил виновным этого человека, но теперь он стоял перед судом, который уже самим этим действием ставил себя выше папы. Папа отлучил Лютера от Церкви и изгнал его из общества, и все же весьма уважительным образом он был приглашен на одно из самых высоких собраний в мире. Папа обрек его на вечное молчание, а ему дали возможность выступить перед тысячами внимательных слушателей, съехавшихся сюда из отдаленнейших уголков христианского мира. Лютер произвел величайшую революцию. Могущество Рима пошатнулось, и поколебал римский престол протест скромного монаха». ^[109]

Оказавшись в таком влиятельном и представительном собрании, реформатор, который был низкого происхождения, чувствовал себя скованно. Некоторые князья, поняв его состояние, ободряли Лютера, и один из них шепнул: «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить». Другой сказал ему: «Когда поведут вас к правителям и царям за Меня... Дух Отца вашего будет говорить в вас» (см. Мф 10:28, 18-20). Так в час испытания слуге Божьему напомнили слова Христа, укрепляя его веру.

Лютеру предложили встать перед самым троном императора. Глубокое молчание воцарилось в переполненном зале. Поднялся императорский сановник и, указывая на сочинения Лютера, потребовал, чтобы реформатор ответил на два вопроса: признает ли он эти труды своими и намерен ли он отречься от изложенных в них взглядов. После того, как перечислили вслух названия книг, Лютер ответил, что их автором является он. «А что касается второго вопроса, – продолжал реформатор, – то он касается веры и спасения души, он затрагивает Слово Божье – одно из величайших и драгоценнейших сокровищ как на небе, так и на земле, и было бы неблагоразумно с моей стороны дать ответ, не обдумав его предварительно. Иначе я могу не высказать всего того, что требует истина, и тогда слова, некогда произнесенные Христом: «А кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным» (Мф. 10:33), будут иметь ко мне прямое отношение. Поэтому покорнейше прошу Ваше императорское величество предоставить мне время для размышления, чтобы я мог дать ответ, не противоречащий Слову Божьему». ^[110]

Лютер поступил мудро, обратившись к императору с такой просьбой. Его поведение убедило все собрание, что опрометчивости и необдуманности нет места в его действиях. Спокойствие и самообладание, которых никто не ожидал встретить в этом смелом и бескомпромиссном человеке, придали убедительность его словам, и в следующий раз он отвечал с таким благоразумием, решительностью, мудростью и достоинством, которые удивили и разочаровали его противников, уязвив их высокомерие и гордость.

На следующий день он должен был дать окончательный ответ. Видя, какие силы объединились против истины, Лютер испытал кратковременный, но острый приступ страха. Его вера пошатнулась, ужас охватил душу. Он ясно увидел все возрастающие опасности, казалось, что враги уже готовы торжествовать победу, что силы тьмы выиграли битву. Густые тучи все плотнее окутывали его, словно разделяя его с Богом. Он жаждал получить заверение, что Господь воинств будет с ним. В душевной муке он бросился лицом на землю, и из истерзанного сердца вырвались душераздирающие вопли, понятные только милосердному и всевидящему Господу.

«О, Всемогущий и Вечный Бог, – молился он, – как страшен этот мир! Он открыл свою пасть, чтобы поглотить меня, а я так мало уповаю на Тебя... Если мне останется надеяться только на могущество этого мира, то все пропало... Тогда мой последний час настал, и приговор подписан... О Боже! Помоги мне противостать всей мудрости мира сего. Сделай это... Ты один... ибо это не мое дело, но Твое. Я ничего не имею против них, этих великих мира сего... Но это дело Твое, и это справедливое и вечное дело. О, Господи, помоги мне! Верный и неизменный Бог, ни на одного человека не могу я надеяться... Все человеческое ненадежно и непрочно... Ты избрал меня для этого дела... Пребудь со мной во имя Твоего возлюбленного Сына Иисуса Христа, Который есть моя защита, мой щит и моя крепость». ^[111]

Премудрое провидение Божье допустило, чтобы Лютер осознал грозящую ему опасность и не полагался на свои силы и не навлек на себя беды. Но ужас, неожиданно поразивший его, был вызван не страхом перед страданием, муками и смертью, столь близкими в тот момент. Нет. В его судьбе наступил переломный момент, и он чувствовал себя совершенно бессильным. Лютер опасался, что из-за его слабости дело истины потерпит поражение. Он «боролся» с Богом не ради своей личной безопасности, но ради торжества Евангелия. В его измученной душе происходила борьба, подобная той, какую перенес Израиль ночью на берегу потока Иавока. И, подобно Израилю, он вышел победителем. В полной беспомощности он с верой воззвал ко Христу, могущественному Избавителю. И пришла уверенность, что он будет не один на сейме. Мир водворился в его душе, и он радовался тому, что ему разрешено возвысить Слово Божье в глазах титулованных особ.

Твердо уповая на Бога, Лютер приготовился к предстоящей борьбе. Он продумал свою речь, сделал выписки из собственных сочинений и подобрал соответствующие доказательства из Священного Писания для подтверждения своих слов. Затем, положив левую руку на открытую перед ним Священную Книгу, он поднял правую руку к небу и дал обет «оставаться верным Евангелию и откровенно исповедовать веру, даже если он будет призван кровью запечатлеть свое свидетельство». ^[112]

Когда он вновь явился на сейм, в его лице не было ни тени страха или же смущения. Невозмутимый и миролюбивый, с неустрашимым благородством и мужеством он стоял там – свидетель Божий перед великими мира. Императорский сановник потребовал от него решительного ответа, намерен ли он отречься от своего учения. Лютер отвечал смиренно и кротко, в его голосе не было и намека на возбуждение или горячность. Он держался почтительно и даже застенчиво, но вместе с тем его уверенность и радостное выражение лица поразили все собрание.

«Всесветлейший император, светлейшие князья, милостивые государи, – начал он. – Я предстал сегодня перед вами, согласно вчерашнему повелению, и милостью Божьей умоляю Ваше величество и ваши августейшие высочества милостиво выслушать суть дела, которое, я уверен, есть справедливое и истинное. Если я в чем-либо и нарушу этикет и обычаи двора, прошу Вас о прощении, ибо воспитывался я не в царских палатах, но в уединении монастыря». ^[113]

Затем он отметил, что все его опубликованные сочинения различаются по своему характеру. В некоторых, даже врагами его признанных не только безвредными, но и полезными, он писал о вере и добродетелях. Отречься от них – означало бы осудить истины, признаваемые решительно всеми. В других книгах разоблачались пороки и злоупотребления папства. Признать негодными эти труды – означало бы поддержать тиранию Рима и широко открыть дверь многочисленным и страшным беззакониям. И, наконец, часть этих книг он посвятил критике отдельных лиц, которые защищали царящее в обществе зло. Относительно этих последних он открыто признался, что часто был слишком резок. Не считая себя свободным от ошибок и промахов, Лютер тем не менее подчеркнул, что даже и от этих книг он не может отречься, потому что это придало бы новые силы противникам истины, и они воспользовались бы этим, чтобы еще более жестоко угнетать народ Божий.

«Я всего лишь простой смертный, а не Бог, – продолжал он. – Поэтому буду защищать себя так, как это сделал Христос: "Если Я сказал худо, покажи, что худо"... Милосердием Божьим я умоляю Ваше императорское величество и Вас, светлейшие князья, и всех высокопоставленных лиц доказать мне на основании Писания мои ошибки. И как только я буду убежден в этом, я признаюсь в своих заблуждениях и первый брошу свои книги в огонь».

«Мои слова ясно показывают, что я все взвесил, что мне отчетливо видны те опасности, каким я подвергаю себя. Но в моей душе нет страха, наоборот, я радуюсь тому, что Евангелие в наши дни, как и прежде, вызывает столкновение мнений и становится предметом борьбы. Ибо Слово Божье никого не оставляет равнодушным. "Я пришел принести на землю не мир, но меч", – сказал Иисус Христос. Господь величествен и грозен и в Своих предостережениях, и в Своих судах – так будьте осторожны, чтобы, стремясь положить конец разногласиям, вы не стали гонителями святого Слова Божьего, тем самым обрушив на себя всепотопляющий поток непреодолимых несчастий, и бедствий, и вечной гибели... Я могу привести много примеров из Слова Божьего. Я могу рассказать о фараоне, вавилонских и израильских царях, которые ускорили собственную гибель, когда, стремясь укрепить свое государство, выполняли советы, казавшиеся исключительно мудрыми и разумными. "Бог передвигает горы, а они не знают об этом"». ^[114]

Лютер говорил по-немецки, потом его попросили повторить сказанное, но уже на латыни. Утомленный, он все же согласился и вновь произнес свою речь с прежней ясностью и энергией. Всем происходящим, несомненно, руководило провидение Божье. Многие князья были настолько ослеплены собственными предрассудками, что при первом слушании Лютера они не уразумели логики его доказательств, которая стала вполне ясной для них лишь тогда, когда он повторил все сказанное.

Те, кто упорно отгораживались от света и решительно отказывались понять истину, были сильно разгневаны убедительностью слов Лютера. Когда он закончил выступление, председатель сейма с досадой сказал ему: «Ты не ответил на заданный тебе вопрос... Ты должен дать определенный и прямой ответ... Отрекаешься ты или нет?»

Реформатор ответил: «Так как Ваше императорское величество и ваши княжеские высочества требуют от меня определенного, простого и прямого ответа, я дам его. Если я не буду убежден свидетельствами Писания и ясными доводами разума – ибо я не могу доверять папе или соборам, поскольку очевидно, что зачастую они ошибались и противоречили сами себе, – то не отрекусь, ибо христианину небезопасно поступать против совести. На том стою и не могу иначе. Да поможет мне Бог! Аминь». ^[115]

Так сражался этот праведный муж, опираясь на твердый фундамент Слова Божьего. Небесный свет озарил его лицо. Когда он обличал заблуждения и свидетельствовал о превосходстве веры, побеждающей мир, его величие и чистота, его радостная умиротворенность были очевидны всем.

Собравшиеся на некоторое время онемели от изумления. Поначалу Лютер говорил столь тихо и почтительно, что это было расценено как покорность. Паписты сочли, что его мужество поколеблено. Просьба Лютера дать ему время для размышления была истолкована ими как предвестие отречения. Сам Карл, презрительно отметивший его истощенный вид, простое платье и безыскусную речь, сказал: «Этот монах никогда не сделает меня еретиком». Но затем твердость Лютера, его смелое поведение, сила и ясность его доказательств привели в изумление всех. Восхищенный император воскликнул: «Как бесстрашно говорит этот монах и с каким непоколебимым мужеством!» Многие германские князья с гордостью смотрели на своего соотечественника, радуясь его успеху.

Приверженцы Рима потерпели поражение; их действия предстали в очень неприглядном свете. Свою власть они старались поддержать не ссылками на Священное Писание, но угрозами – этими неизменными аргументами Рима. Председатель сейма, обращаясь к Лютеру, сказал: «Если ты не отречешься, то император и государственные сановники будут совещаться, что можно предпринять против неисправимого еретика».

Друзей Лютера, с воодушевлением слушавших его благородную защиту, бросило в дрожь при этих словах, но реформатор спокойно ответил: «Я не могу отречься, да поможет мне Господь!» ^[116]

Пока князья совещались между собой, Лютеру было приказано оставить сейм. Чувствовалось, что наступил решающий момент. Непоколебимый отказ Лютера подчиниться собору мог оказать большое влияние на всю последующую историю Церкви. Поэтому все сочли необходимым дать ему еще одну возможность отречься. В последний раз его привели на сейм. Снова прозвучал вопрос, отречется ли он от своего учения? «Я уже ответил вам, – произнес он, – ничего другого вы от меня не услышите». Было ясно, что ни обещания, ни угрозы не заставят его уступить требованиям Рима.

Папские вожди были крайне раздосадованы тем, что к их могуществу, перед которым трепетали и монархи, и вельможи, простой монах отнесся с таким презрением. Гнев, кипевший в них, могла утолить только его мученическая смерть. Но Лютер, вполне сознавая грозившую ему опасность, держался с подлинно христианским достоинством и спокойствием. Его нельзя было упрекнуть ни в гордости, ни в вспыльчивости, ни в намеренном искажении фактов. Он совершенно забыл о себе, об окружающей его знати и ощущал лишь присутствие Того, Кто был несравненно выше пап, прелатов, королей и императоров. Устами Лютера говорил Сам Христос и говорил с такой силой и величием, что и друзья, и враги Реформации преисполнились благоговением и изумлением. Дух Божий, незримо присутствовавший среди собравшихся, тронул сердца великих империи. Некоторые из князей смело признали справедливость утверждений Лютера. Многие убедились в истине, иные же, увлекшись поначалу, вскоре вернулись к прежним взглядам. Были и люди, убеждения которых еще не сложились в то время, но впоследствии они, изучая Писание, стали бесстрашными приверженцами Реформации.

Курфюрст Фридрих, с огромной тревогой ожидавший появления Лютера на сейме, слушал его речь с величайшим волнением. Он с радостью и гордостью отметил мужество своего подданного, его непреклонность и самообладание и укрепился в решимости защищать его. Сравнивая противоборствующие стороны, курфюрст видел, что мудрость пап, прелатов и королей превращается в прах перед могуществом истины. Папство потерпело поражение, отголоски которого звучали во всех народах на протяжении всех последующих веков.

Когда легат увидел, какое впечатление произвело выступление Лютера, он впервые начал опасаться за прочность папской власти и решил во что бы то ни стало добиться поражения реформатора. Пустив в ход все свое красноречие, все свое дипломатическое искусство, которым он так славился, легат обрисовал юному императору безумные опасности, которыми грозит потеря дружбы и покровительства могущественного римского престола из-за какого-то ничтожного монаха.

Его слова возымели действие. На следующий день после выступления Лютера Карл огласил на сейме решение и впредь продолжать политику своих предшественников, поддерживая и защищая католическую веру. И поскольку Лютер не отказался от своих заблуждений, то против него и его последователей будут предприняты самые строгие меры. «Одинокий монах, одурманенный собственным безумием, посмел восстать против веры всего христианского мира. Я пожертвую своими владениями, казной, друзьями, собой, всей своей жизнью, но положу конец этому нечестию. Пусть этот августинский монах отправляется восвояси и не смеет смущать народ. А я начну против него и упорных его сторонников самую решительную борьбу. Отлучу их от Церкви, изгоню из общества, буду бороться с ними любыми средствами, пока не уничтожу. Я призываю представителей всех земель проявить себя настоящими, преданными христианами». ^[117] Тем не менее император подчеркнул, что охранная грамота, выданная Лютеру, неприкосновенна и, прежде чем будут предприняты какие-либо меры против него, он должен в полной безопасности возвратиться к себе домой.

Теперь сейм разделился на два противоположных лагеря. Папские посланники требовали лишить Лютера охранной грамоты. «Рейн, – говорили они, – должен принять его пепел, как он принял прах Яна Гуса сто лет назад». ^[118] Но князья Германии, которые сами были приверженцами папства и открытыми врагами Лютера, протестовали против такого вероломства, позорящего честь всего народа. Они указали на бедствия, последовавшие после смерти Гуса, и заявили, что не позволят вновь навлечь на Германию и на голову их юного императора подобные ужасы.

Сам Карл отверг это низкое предложение: «Если честь и вера будут изгнаны из всего мира, то они должны найти убежище в сердцах князей». ^[119] Злейшие враги Лютера продолжали уговаривать императора поступить с реформатором так, как это сделал Сигизмунд с Гусом, то есть предать его милости Церкви; но, вспомнив, как на открытом собрании Гус, указывая на свои цепи, напомнил монарху о его клятвенном слове, Карл V заявил: «Я не хочу краснеть, подобно Сигизмунду». ^[120]

И все же Карл вполне сознательно отверг истины, которые проповедовал Лютер. «Я твердо намерен идти по стопам моих предков», – писал он. ^[121] Карл решил не отступать от старых обычаев даже ради истины и правды. Раз его отцы поступали так, то и он тоже был готов поддерживать папство со всей его жестокостью и порочностью. Таким образом, он решил слепо следовать примеру отцов и не захотел принять новый свет или исполнять обязанности, которыми сознательно или по невежеству пренебрегали его предки.

И в наши дни есть немало людей, которые упорно держатся отеческих обычаев и преданий. Когда Господь посылает новый свет, они отказываются принять его лишь потому, что отцы их по невежеству своему не ходили в этом свете. Но мы находимся в ином положении, нежели наши предки, и, следовательно, у нас иные обязанности и совершенно иной долг. Бог не одобрит нас, если мы, вместо того чтобы самостоятельно постигать Слово истины и определять им свой долг и ответственность, будем оглядываться на наших отцов. На нас больше ответственности, чем на наших предках: ведь наши души освещает и свет, полученный от предков, и новый свет, который освещает нас со страниц Слова Божьего.

Христос так сказал о неверующих иудеях: «Если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха; а теперь не имеют извинения во грехе своем» (Ин. 15:22). Та же самая Божественная сила устами Лютера говорила с германским сеймом. И когда свет истины Слова Божьего озарил собравшихся, Дух Божий в последний раз умолял многих из них обратиться. Подобно Пилату, несколько веков назад допустившему, чтобы гордость и жажда славы закрыли его сердце перед Искупителем мира, подобно напуганному Феликсу, встретившему вестника истины словами: «Теперь пойди, а когда найду время, позову тебя», подобно надменному Агриппе, признавшему: «Ты не много не убеждаешь меня сделаться Христианином» (Деян. 24:25; 26:28) и все же не принявшему света, посланного ему Небом, поступил и Карл V, отвергая свет истины ради земных почестей.

Слухи об опасности, угрожавшей Лютеру, вызвали в городе всеобщее волнение. У реформатора было много друзей, которые, зная вероломство и жестокость Рима ко всем, кто осмеливается разоблачать его пороки, решили спасти его. Сотни знатных мужей предлагали Лютеру свое покровительство. Многие открыто называли императорское решение раболепством перед Римом. На воротах домов, на общественных зданиях появились плакаты: одни защищали Лютера, другие – осуждали. Кое-где можно было прочитать простые, но многозначительные слова премудрого Соломона: «Горе тебе, земля, когда царь твой отрок» (Еккл. 10:16). Всеобщий взрыв сочувствия Лютеру, охвативший всю Германию, убедил и императора, и сейм, что малейшая несправедливость к реформатору поставит под угрозу не только мир в империи, но и прочность трона.

Фридрих Саксонский вел себя очень осторожно, тщательно скрывая свое истинное отношение к реформатору и в то же время охраняя его с неусыпной бдительностью, наблюдая за всеми его перемещениями и за действиями врагов. Но нашлось немало людей, которые и не пытались скрыть своего благорасположения к Лютеру. Его посещали князья, графы, бароны, светские и церковные деятели. «Небольшая комната доктора, – писал Спалатин, – не могла вместить всех приходящих к нему». ^[122] Народ смотрел на него как на сверхчеловека. Даже те, кто не разделял его взглядов, не могли не восхищаться его благочестием и благородством, побуждающим реформатора скорее принять смерть, чем поступить вопреки своей совести.

Лютера настойчиво пытались заставить пойти на компромисс с Римом. Вельможи внушали ему, что, продолжая упорствовать и выступать против Церкви и сейма, он добьется лишь изгнания из страны и окажется без защиты. На это Лютер ответил: «Евангелие Христа всегда кого-то задевает и вызывает противодействие... Почему страх и опасения должны разлучить меня с Господом и Его Божественным Словом, которое одно лишь истинно? Нет, я лучше отдам мою жизнь!» ^[123]

И снова его убеждали подчиниться императору, уверяя, что тогда ему ничто не будет угрожать. «Я согласен, – ответил Лютер, – от всего сердца, чтобы каждый – от императора до самого скромного христианина – читал и критиковал мои труды, но только при условии: делать это во свете Слова Божьего. Людям не остается ничего другого, как только повиноваться Священному Писанию. Я сам всецело предан ему, и бесполезно принуждать мою совесть». ^[124]

Немного позже при подобном разговоре он заявил: «Я согласен отказаться от охранной грамоты и отдать жизнь в руки императора, но от Слова Божьего не отрекусь никогда!» ^[125] Лютер выразил готовность подчиниться решению сейма, но при условии, что оно будет соответствовать Священному Писанию. «Что касается Слова Божьего и веры, – сказал он, – то каждый христианин может судить об этих вещах наравне с папой и его бесчисленными соборами». ^[126] И вскоре все – и друзья, и враги – пришли к убеждению, что дальнейшие попытки примирить Лютера с Римом бесполезны.

Если бы Лютер уступил хотя бы в одном пункте, тогда бы сатана и все его воинство торжествовали победу. Но его непоколебимая твердость явилась залогом освобождения Церкви и положила начало новой, лучшей эры. Влияние этого одного человека, который осмелился мыслить и действовать самостоятельно в такой сфере, как религия, не могло не воздействовать на Церковь и мир, причем это воздействие не ограничивалось его временем, но распространилось на все грядущие поколения. До конца истории твердость и верность Лютера будут поддерживать всех, кто окажется в подобной ситуации. Сила и величие Божье выше решений, которые принимают люди, выше могущества сатаны.

Вскоре императорским указом Лютеру повелели отправиться домой, и он знал, что вслед за этим последует и его осуждение. Грозовые тучи нависли над ним, но он оставлял Вормс с ликующим сердцем. «Сам дьявол, – говорил он, – охранял папскую крепость, но Христос пробил брешь в стене, и сатана вынужден был признать, что Господь сильнее его». ^[127]

После своего отъезда Лютер, не хотевший, чтобы его твердость была превратно истолкована, писал императору: «Пусть Бог, Который видит сердца всех, будет и моим Свидетелем и подтвердит, что я готов со всей покорностью, в чести и бесчестии, в жизни или смерти повиноваться Вашему величеству, но ни в коем случае не могу идти против Слова Божьего, которым и живет человек. Во всем, что касается светской жизни, моя верность Вам будет неизменна, так как спасение не зависит от того, приобрету я что-то в этой жизни или потеряю. Но там, где дело касается вопросов вечности, Бог не желает, чтобы один человек подчинялся другому. Ибо такое подчинение в духовных вопросах является настоящим поклонением, а поклоняться должно только лишь Творцу». ^[128]

На обратном пути из Вормса Лютера встречали еще радушнее и теплее. Высокое духовенство приветствовало отлученного от Церкви монаха, и гражданские власти с почетом встречали человека, осужденного императором. Его просили произнести проповедь, и, пренебрегая запретом императора, он взошел на кафедру. «Я никогда не обещал заключить в оковы Слово Божье, – сказал он, – и не буду делать этого». ^[129]

Как только Лютер покинул Вормс, паписты заставили императора издать указ против него. В этом декрете Лютер был назван «сатаной в образе человека, одетого в монашеское платье». ^[130] Предписывалось сразу по истечении срока охранной грамоты предпринять самые решительные меры, чтобы прекратить его деятельность. Никто не имел права оказывать ему гостеприимство, делиться с ним пищей или водой; никто не имел права выражать ему поддержку и сочувствие ни словом, ни делом. Где бы он ни находился, всюду его могли арестовать и предать в руки властей. Его приверженцы также подлежали аресту, а их имущество – конфискации. Его сочинения подлежали уничтожению, и каждому, кто осмелится нарушить этот декрет, грозили подобные кары. Курфюрст Саксонский и князья, благосклонно относившиеся к Лютеру, вскоре после отъезда реформатора оставили Вормс, и сейм тотчас утвердил императорский указ. Приверженцы Рима торжествовали. Теперь, как они полагали, Реформация обречена на провал.

Но Господь предусмотрел избавление Своего раба от опасности. Бдительное око следило за каждым движением Лютера, и в благородном сердце зрела решимость спасти его. Становилось очевидным, что Рим удовлетворится только смертью реформатора, спастись от гибели можно было, лишь укрывшись в тайном убежище. Бог дал мудрость Фридриху Саксонскому, и он придумал план спасения Лютера. При помощи верных людей замысел курфюрста был приведен в исполнение, и реформатора укрыли и от друзей, и от врагов. Возвращавшегося домой Лютера неожиданно схватили, разлучили с его спутниками и поспешно отвезли лесной дорогой в Вартбургский замок – неприступную горную крепость. Похищение Лютера было окружено такой непроницаемой тайной, что даже сам Фридрих долгое время ничего не знал о его местопребывании. Курфюрста намеренно не посвящали в подробности свершившегося: тому, кто ничего не знает, легко хранить тайну. Фридрих довольствовался известием о том, что реформатор в безопасности.

Прошли весна, лето, осень, наступила зима, а Лютер по-прежнему оставался пленником. Алеандр и его приверженцы ликовали, думая, что свет Евангелия скоро совсем погаснет. Но, вопреки их ожиданиям, реформатор наполнял свой светильник из сокровищницы истины, и свет его должен был засиять еще ярче.

В дружественной атмосфере Вартбурга Лютер некоторое время отдыхал после волнений и ожесточенной борьбы. Но долго наслаждаться покоем и тишиной он не мог. Привыкший к активной жизни и упорной борьбе, он с трудом переносил вынужденное бездействие. Находясь в одиночестве, он не переставал думать о положении Церкви и в отчаянии восклицал: «О, в эти последние дни Его гнева нет ни одного человека, который бы, как стена, стоял пред Господом, чтобы спасти Израиля!» ^[131] Порой Лютеру начинало казаться, что его, оставившего поле битвы, могут заподозрить в трусости. Он упрекал себя в праздности и успокоенности и в то же самое время ежедневно совершал больше, чем вообще в состоянии сделать человек. Его перо никогда не лежало без дела. Враги Лютера, льстившие себе надеждой, что заставили его умолкнуть, вскоре были встревожены и неприятно удивлены очевидными доказательствами его продолжающейся деятельности. Целый поток трактатов, вышедших из-под его пера, распространялся по всей Германии. Неоценима заслуга Лютера перед соотечественниками – ведь это он перевел на немецкий язык Новый Завет. Со своего скалистого Патмоса он в течение целого года продолжал проповедовать Евангелие, порицая грехи и заблуждения современников.

Бог удалил Своего раба со сцены общественной жизни не только для того, чтобы спасти ему жизнь и дать возможность заняться другими важными трудами. Нет, Господь преследовал куда более далеко идущие и возвышенные цели. В уединении и тишине своего горного убежища Лютер был лишен человеческой признательности и лести. Он был избавлен от гордости и самоуверенности, к которым так часто приводит успех. Страдания и смирение вновь приготовили его к безопасному странствию по тем головокружительным вершинам, куда он был так внезапно вознесен.

Когда люди радуются свободе, которую дарует истина, они склонны прославлять тех, чьими руками Господь разорвал цепи заблуждения и суеверия. Сатана старается отвратить мысли и чувства людей от Бога и сосредоточить их внимание на человеческих орудиях и посредниках. Он побуждает прославлять только орудие и пренебрегать Рукой, управляющей всеми событиями. Нередко религиозные вожди, пресытившись хвалой и преклонением, перестают ощущать свою зависимость от Бога и становятся самоуверенными. И тогда они пытаются заставить людей доверять больше им, а не Слову Божьему. Реформа в Церкви часто приостанавливалась, так как приверженцы ее лелеяли в себе дух преклонения перед человеком. Господь желал уберечь дело Реформации от подобной опасности. Он желал, чтобы эта работа была скреплена Божественной, но не человеческой печатью. Люди стали видеть в Лютере толкователя истины, и тогда он был отодвинут в тень, чтобы взоры всех обратились к вечному Автору истины.

Цвингли и Реформация в Швейцарии

Избирая орудия для осуществления Реформации, Господь руководствовался теми же соображениями, что и при основании Церкви. Небесный Учитель прошел мимо великих мира сего, знатных и богатых людей, которые привыкли к почету и лести. Упоенные своим высоким положением и превосходством, они никогда не смогли бы понять нужды простого народа и стать соработниками кроткого Мужа из Назарета. Слова: «Идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков» (Мф. 4:19) были обращены к неграмотным галилейским рыбакам. Это были простые и любознательные люди. Чем меньше их затрагивали лжеучения того времени, тем успешнее мог Христос приготовить их для Своего служения. Так было и во дни великой Реформации. Во главе ее стояли честные, простые люди, не зараженные честолюбием и гордыней, свободные от фанатизма и церковных интриг. Божий план состоит в том, чтобы всегда использовать простых людей для великого дела. В таком случае слава и успех приписываются не человеку, а Тому, Кто действует через него, чтобы производить «и хотение и действие по Своему благоволению».

Спустя несколько недель после того, как в хижине саксонского горняка появился на свет Лютер, в домике пастуха, расположенном среди Альпийских гор, родился Ульрих Цвингли. Окружение, в котором рос Цвингли, и полученное им начальное образование как нельзя лучше способствовали его приготовлению к будущей деятельности. Выросший среди величественной, прекрасной природы, он еще с детских лет проникся сознанием величия и всемогущества Бога. Героические подвиги, некогда совершенные в родных горах мужественными людьми, воспламеняли юное воображение. Благочестивая мать рассказывала ему некоторые события библейской истории, самым старательным образом выбранные ею из бесчисленных церковных преданий и легенд. С живым интересом слушал он о великих подвигах патриархов и пророков, о палестинских пастухах, услышавших ангельскую весть о Младенце из Вифлеема, и о Голгофском Страдальце.

Отец Цвингли, подобно отцу Мартина Лютера, очень хотел, чтобы его сын получил образование, и в раннем возрасте мальчику пришлось расстаться с родными горами и долинами. Он быстро развивался, и вскоре в семье возник вопрос о серьезном образовании. Тринадцатилетнего мальчика отправили в Берн, в одну из лучших школ Швейцарии. Там, однако, его подстерегала опасность, чуть было не сломавшая ему всю жизнь, – монахи изо всех сил старались склонить Цвингли к поступлению в монастырь. Доминиканские и францисканские монашеские братства, соперничавшие между собой, стремились привлечь к себе как можно больше народа. Этой цели служили и богатое убранство храмов, и пышные религиозные обряды, и поклонение мощам, пользующимся общей известностью, и чудотворные иконы.

Доминиканцы Берна понимали – если удастся привлечь на свою сторону этого молодого талантливого студента, то к ним потекут и почести, и деньги. Энергия юности, выдающиеся ораторские способности, литературные, музыкальные и поэтические таланты скорее, чем показная пышность способствовали бы популярности ордена и, следовательно, увеличению его доходов. Хитростью и лестью монахи пытались соблазнить Цвингли поступить в их монастырь. В студенческие годы Лютер похоронил себя в монастырской келье, и он навсегда был бы потерян для мира, если бы не вмешательство Божественного провидения. Цвингли был избавлен от этой опасности. Замыслы монахов стали известны отцу юноши. Он отнюдь не желал, чтобы его сын вел праздную и бесполезную монашескую жизнь. Понимая, что все будущее его сына поставлено под угрозу, он приказал ему немедленно возвратиться домой.

Цвингли повиновался, но оставаться в родном селении он уже не мог и вскоре отправился продолжать свои занятия в Базель. Там он впервые услыхал Благую весть о благодати Божьей. Виттембах, учитель древних языков, изучая греческий и еврейский, познакомился и со Священным Писанием, а уже через него Божественный свет был распространен и среди студенчества. Он внушал молодым людям, что есть истина, куда более древняя и возвышенная, чем учения философов и богословов. Эта древняя истина состоит в том, что только смерть Христа может искупить грехи грешника. Эти слова оказались для Цвингли первым лучом света, предвестником зари.

Вскоре Цвингли получил первое назначение и оставил Базель. Первым его поприщем стала церковь в Альпах, вблизи его родного селения. После того как Цвингли принял сан священника, «он безраздельно посвятил себя исследованию Божественной истины; ибо прекрасно понимал, – говорит один из его современников, – как много должен знать тот, кому доверили пасти стадо Христово». ^[132] Чем больше он постигал Писание, тем отчетливее видел разницу между библейскими истинами и заблуждениями Рима. И он подчинил себя Библии как Слову Божьему – единственно непогрешимому и надежному руководству. Он понимал, что эта Книга истолковывает сама себя. Он не осмеливался искать в Писании подтверждения ранее сформулированным доктринам, а считал своим долгом понимать все так, как написано. В процессе изучения Библии он не прибегал за помощью ни к кому, кроме Святого Духа, ибо был убежден, что Он дастся всем ищущим Его с сердечной молитвой.

«Священное Писание, – говорил Цвингли, – дал нам Господь, а не человек, и Тот, Кто просвещает всех, поможет тебе понять все, от Него исходящее. Слово Божье... не может ошибаться; оно открывает себя людям, освещает душу всей полнотой спасения и благодати, утешает ее в Господе и смиряет ее, так что, забывая о себе, душа обращается к Богу». Жизнь Цвингли подтвердила истинность этих слов. Впоследствии, рассказывая о пережитом в то время, он писал: «Когда я полностью посвятил себя изучению Священного Писания, философия и схоластика, усвоенные мной прежде, все время сбивали меня с толку. Наконец я сказал: "Ты сам должен оставить всю эту ложь и самостоятельно вникать в смысл Божьих слов, руководствуясь только Его простым Писанием". Я начал умолять Господа послать мне Свой свет, и с тех пор мне уже стало легче понимать Священное Писание». ^[133]

Свое учение Цвингли заимствовал не от Лютера. Это было учение Христа. «Если Лютер проповедует о Христе, – говорил швейцарский реформатор, – он делает то же, что и я. Он привел ко Христу намного больше людей, чем удалось мне. Но это не имеет никакого значения. Я не буду проповедовать никакого другого имени, кроме имени Христа; я – воин Евангелия, и Христос – мой единственный Наставник. Мы с Лютером ни разу не обменивались письмами. Почему? Чтобы все убедились, что Дух Божий не противоречит Сам Себе, поскольку мы оба, не сговариваясь, проповедуем учение Христа совершенно единодушно». ^[134]

В 1516 году Цвингли пригласили на должность священника в Эйнзидельнский монастырь. Там ему предстояло столкнуться со всеми беззакониями Рима и стать реформатором, оказавшим сильное влияние на умы современников, которое вышло далеко за пределы родных Альп. Среди святынь Эйнзидельна особой популярностью пользовалось изображение Девы Марии, которое, как говорили, обладало чудодейственной силой. Над воротами монастыря можно было прочитать слова: «Здесь можно получить полное отпущение грехов». ^[135] Не иссякал поток паломников, стекавшихся сюда, чтобы поклониться Деве Марии, но на ежегодный праздник освящения иконы собиралось множество народа не только со всех концов Швейцарии, но даже из Франции и Германии. Глубоко обеспокоенный всем происходящим, Цвингли, удрученный этим зрелищем, воспользовался возможностью объяснить этим ослепленным рабам суеверия, какую свободу дарует Евангелие.

«Не думайте, – сказал он, – что Бог пребывает в этом храме больше, чем в каком-либо другом месте. Где бы вы ни находились, Господь рядом с вами и слышит вас... Могут ли бессмысленные дела, долгие паломничества, жертвоприношения, иконы, взывание к Деве Марии или святым даровать вам благодать Божью?.. Какая польза от многословия наших молитв? Зачем нужны роскошное облачение, аккуратно подстриженные волосы, длинная одежда и расшитые золотом туфли?.. Господь смотрит на сердце, а наши сердца далеки от Него». «Христос, – говорил он, – Который однажды был вознесен на крест, есть искупительная Жертва за грехи всех верующих в Него во все века». ^[136]

Многим слушателям такие слова не нравились. Горько было слушать, что их изнурительное паломничество бессмысленно. Они не могли постичь истину о безвозмездном прощении грехов через Христа. Путь к Царствию Небесному, указанный им Римом, вполне их устраивал, а трудности, сопряженные с поисками чего-то лучшего, – пугали. Гораздо легче было доверить заботу о своем спасении священникам и папе, нежели самим стремиться к чистоте сердца.

Но нашлись и другие, с радостью принявшие весть об искуплении грехов через Иисуса Христа. Обряды римской церкви не приносили душе желанного мира, и теперь люди с верой приняли Кровь Спасителя как умилостивление за свои грехи. Они возвратились домой, чтобы и другим рассказать о полученном ими драгоценном свете. Истина распространялась из селения в селение, из города в город, а число паломников в храме Девы Марии значительно сократилось. Сократились пожертвования, а следовательно, уменьшился и доход самого Цвингли. Но это только радовало его, так как означало, что чары фанатизма и суеверия теряют силу.

Церковное начальство не заблуждалось относительно деятельности Цвингли, но пока воздерживалось от вмешательства. Не теряя надежды привлечь реформатора на свою сторону, они пытались купить его лестью. Тем временем истина все глубже проникала в сердца людей.

Работа Цвингли в Эйнзидельне приготовила его для более широкой деятельности, которую ему вскоре предстояло начать. После трехлетнего пребывания в Эйнзидельне ему предложили место священника в кафедральном соборе Цюриха. Это был один из самых значительных городов в Швейцарской конфедерации, и отсюда влияние Цвингли должно было выйти далеко за ее пределы. Однако духовные лица, пригласившие Цвингли в Цюрих, опасались каких-либо новшеств и соответственно обозначили его обязанности.

«Ты не должен пренебрегать ничем, что только может способствовать увеличению доходов собора. Произнося проповедь с кафедры или принимая исповедь, ты должен наставлять верующих аккуратно платить все десятины и дары, чтобы они таким образом доказывали свою любовь к Церкви. Ты обязан стараться умножать доходы от соборования больных, совершения месс и вообще от всех таинств Церкви. Что же касается причастия, проповеди и заботы о пастве, – добавили его наставники, – то это тоже входит в обязанности священника. Но их ты можешь возложить на своего помощника, особенно проповедь. Причастие ты должен совершать только для знатных лиц, и то лишь тогда, когда тебя позовут; ни в коем случае не следует причащать всех подряд». ^[137]

Цвингли молча выслушал эти наставления и поблагодарил за оказанную ему честь служить в таком важном месте, а затем изложил свои взгляды о предстоящей работе. «Жизнь Христа, – сказал он, – слишком долго была сокрыта от народа. Я буду проповедовать по Евангелию от Матфея... руководствуясь только Священным Писанием, буду объяснять его глубину, сравнивая отдельные места, и в постоянной и горячей молитве просить о том, чтобы Господь вразумил меня. Я буду служить только во имя славы Господа, Его Единородного Сына и для настоящего спасения душ и назидания их в истинной вере». ^[138] Некоторым священникам не понравились намерения Цвингли, и они пробовали разубедить его, но он остался непоколебим, отклонив все упреки в нововведениях и утверждая, что действует теми методами, которыми издавна пользовалась Церковь.

Интерес к истинам, проповедуемым Цвингли, уже пробудился; теперь еще больше людей приходило послушать его. Приходили даже те, кто уже давно перестал посещать богослужения. Цвингли начал свое служение с объяснения Евангелия. Он читал, объясняя народу вдохновенные события жизни и смерти Христа, а также Его учение. И здесь, как и в Эйнзидельне, он проповедовал Слово Божье как единственно непогрешимый авторитет и смерть Христа как единственную совершенную жертву. «Только ко Христу, – сказал он, – я желаю вести вас, ко Христу – истинному источнику спасения». ^[139] Вокруг проповедника собирались люди всех сословий, начиная от государственных деятелей и ученых и кончая ремесленниками и крестьянами. Все слушали его с глубоким интересом. Он не только говорил о предлагаемом каждому даре спасения, но и бесстрашно порицал беззакония и пороки своего времени. Многие, выходя из собора, славили Бога. «Этот человек, – говорили они, – проповедник истины. Он станет нашим Моисеем и выведет нас из египетской тьмы».

Но, принятый вначале с таким энтузиазмом, Цвингли вскоре столкнулся с сопротивлением. Монахи решили положить конец его деятельности и осудить его учение. Одни насмехались над ним, другие угрожали и оскорбляли. Но Цвингли переносил все терпеливо, повторяя: «Если мы желаем обратить грешников ко Христу, то должны на многое закрыть глаза». ^[140]

Как раз в то время дело Реформации получило неожиданную поддержку. Некто по имени Лукиан привез в Цюрих некоторые сочинения Лютера – он был послан из Базеля человеком, сочувствующим идеям Реформации и полагавшим, что продажа этих книг может послужить могучим средством распространения истины. «Реши сам, – писал он Цвингли, – если мой посланец достаточно благоразумен, то пусть отправится к швейцарцам, из города в город, из деревни в деревню и даже из дома в дом с книгами Лютера, а особенно распространит объяснения молитвы Господней, написанной для мирян. Чем больше людей будут знать об этом, тем больше экземпляров будет продано». ^[141] Так свет проник в страну.

Когда Господь собирается разбить оковы невежества и суеверия, сатана начинает действовать активнее, чтобы погрузить людей в беспросветный мрак и сделать более прочными цепи греха. В то время как в различных странах появились люди, указывавшие народу на возможность прощения и оправдания через Кровь Христа, Рим с новым рвением начал расширять свой рынок, предлагая людям во всех христианских странах прощение за деньги.

Каждый грех имел свою определенную цену, и людям предоставлялась свобода совершать преступления, лишь бы только пополнялась церковная казна. Таким образом, возникли два движения: одно предлагало прощение грехов за деньги; другое предлагало прощение грехов через Христа. Рим дозволял грех и делал его источником своей наживы; реформаторы осуждали грех и указывали на Христа как на жертву умилостивления и Избавителя.

В Германии продажа индульгенций была поручена доминиканскому ордену и осуществлялась под руководством бесчестного Тецеля. В Швейцарии эта торговля находилась в руках францисканского ордена и возглавлялась Самсоном, одним из итальянских монахов. Самсон уже сослужил добрую службу Церкви, собрав в Германии и Швейцарии огромные суммы денег для папской казны. Теперь он ездил по всей Швейцарии, привлекая к себе огромные толпы людей, обирая бедных крестьян и получая щедрые дары от богачей. Влияние реформы привело к резкому сокращению продажи индульгенций, хотя она все еще продолжалась. Цвингли был еще в Эйнзидельне, когда Самсон появился в соседнем городе со своим «товаром». Как только реформатору сообщили об этом, он немедленно отправился в путь, чтобы помешать Самсону. Им не довелось встретиться, но Цвингли столь успешно разоблачал замыслы Самсона, что тот счел за лучшее удалиться в другие области Швейцарии.

В Цюрихе Цвингли продолжал ревностно выступать против торговли индульгенциями, и когда Самсон приблизился и к этому городу, представитель городской ратуши посоветовал ему не переступать городской черты. С помощью всевозможных уловок Самсону удалось получить разрешение на вход, но, не продав ни одной индульгенции, он был выслан из Цюриха и вскоре покинул пределы Швейцарии.

Особенный размах приобрела Реформация в 1519 году, когда вся Швейцария была поражена эпидемией чумы, которую называли черной смертью. Столкнувшись лицом к лицу со смертью, многие осознали, как ничтожны и бесполезны жалкие листочки об отпущении грехов, купленные ими. Душа жаждала твердого основания для своей веры. Цвингли не избежал ужасной болезни. Его состояние было настолько тяжелым и безнадежным, что распространился слух о его смерти. Но и в час испытания надежда и мужество не покинули реформатора. Он с верой взирал на Голгофский крест, во всем полагаясь на искупительную жертву Христа. Вырвавшись из объятий смерти, он принялся еще пламеннее проповедовать Евангелие, слова его звучали с необычайной силой. Люди радостно приветствовали своего любимого учителя, который уже побывал на краю могилы. Выхаживая больных и заботясь об умирающих, они, как никогда раньше, сознавали цену Евангелия.

Изучая Священное Писание, Цвингли еще глубже начал постигать истину, заключенную в нем, и с еще большей полнотой пережил возрождающую силу этой истины. Грехопадение человека и план искупления – вот темы, к которым он неизменно обращался. «В Адаме, – говорил он, – мы все умираем под тяжестью своих беззаконий, обреченные на вырождение и осуждение». ^[142] «Христос... приобрел для нас вечное искупление... Его страдания... это вечная жертва, принесенная ради исцеления души и удовлетворяющая Божественное правосудие в отношении всех тех, кто с твердой и несокрушимой верой уповает на нее». Вместе с тем Цвингли подчеркивал, что благодать Божья не дает людям свободы грешить: «Где есть вера в Бога, там есть и Бог; где есть Бог, там есть и горячее желание делать добрые дела». ^[143]

Интерес к проповедям Цвингли был настолько велик, что огромный собор не мог вместить всех желающих послушать его. Он открывал людям истину постепенно, сколько они могли вместить. Вначале он тщательно следил за тем, чтобы не затронуть вопросов, которые могли вызвать страх и возбудить предрассудки. Его делом было расположить сердца людей к истине Христовой; смягчить их Его любовью и воодушевить Его примером. А как только они принимали евангельские принципы, то все их суеверия и предрассудки исчезали сами собой.

Постепенно идеи Реформации овладевали умами в Цюрихе. Встревоженные противники объединились, чтобы дать решительный отпор. Всего год прошел с тех пор, как в Вормсе виттенбергский монах ответил «нет» папе и императору, и теперь в Цюрихе все готовы были противодействовать папским притязаниям. Нападки на Цвингли не прекращались. В папских кантонах время от времени сжигали на кострах учеников Евангелия, но и это казалось недостаточным: нужно было заставить замолчать самого учителя ереси. Констанцский епископ послал трех представителей в совет Цюриха, обвинивших Цвингли в распространении учений, подстрекающих народ нарушать церковные законы и угрожающих таким образом покою и благоденствию всего общества. «Если авторитет Церкви поколеблется, – говорилось дальше, – то это приведет к полной анархии». Цвингли ответил, что в течение четырех лет он проповедовал Евангелие в Цюрихе, «который стал одним из самых спокойных и мирных городов в конфедерации». «Разве из этого не следует, – сказал он, – что Евангелие является наилучшим залогом всеобщей безопасности?» ^[144]

Посланцы епископа убеждали членов совета в том, что без Церкви нет спасения. Цвингли ответил: «Пусть это обвинение не пугает вас. Основание Церкви – Та же Скала и Тот же Христос, Который нарек Симона Петром, потому что тот открыто исповедал Его. Во всяком народе любой человек, который от всего сердца верит в Иисуса, принимается Богом. Такие люди и составляют Церковь, без которой нет спасения». ^[145] И в результате этого совещания один из представителей епископа принял реформаторскую веру.

Совет отказался предпринимать какие бы то ни было меры против Цвингли, и Рим приготовился к очередной атаке. Извещенный о замыслах своих врагов, реформатор воскликнул: «Пусть они делают свое дело, я боюсь их так же, как нависшая над морем скала боится волн, разбивающихся о нее». ^[146] Старания папистов способствовали лишь дальнейшему продвижению того дела, против которого они боролись. Истина продолжала распространяться. В Германии ее приверженцы, опечаленные исчезновением Лютера, снова воспрянули духом, услышав об успехе Евангельской вести в Швейцарии.

По мере развития идей Реформации в Цюрихе произошли заметные перемены в жизни людей: сократилось количество преступлений, в обществе воцарились согласие и порядок. «Мир поселился в нашем городе, – писал Цвингли, – здесь нет ссор, лицемерия, зависти и раздоров. Откуда может прийти подобное согласие, как не от Господа и нашего учения, дарующего нам плод мира и благочестия?» ^[147]

Победы, одержанные Реформацией, заставили папистов с еще большей энергией и ожесточением приняться за ее уничтожение. Видя, как мало удалось добиться преследованием Лютера и его сторонников в Германии, они решили победить реформаторов их собственным оружием. Было решено устроить диспут и пригласить на него Цвингли, заранее обеспечив победу папистов на диспуте правильным выбором места его проведения и состава судей. Только бы удалось заманить Цвингли к себе – тогда они ни за что не выпустят его из своих рук. Они рассуждали так: если удастся заставить замолчать руководителя, то движение быстро потерпит крах. Однако это намерение они тщательно скрывали.

Диспут был назначен в Бадене, но Цвингли не появился на нем. Совет города Цюриха, догадываясь о коварных замыслах папистов и помня о кострах, на которых паписты сжигали вестников Евангелия в своих кантонах, не разрешил своему пастору подвергать себя опасности. В Цюрихе он готов был встретиться с любым представителем Рима, но ехать в Баден, где только что пролилась кровь мучеников за истину, означало идти на верную смерть. Интересы Реформации защищали Эколампадиус и Хаммер, а римское духовенство представляли известный доктор Экк с целой свитой ученых и прелатов.

Хотя Цвингли и не присутствовал на диспуте, его влияние ощущалось. Паписты сами назначили секретарей, а всем остальным было запрещено вести записи под угрозой смерти. Но, несмотря на это, Цвингли ежедневно получал точный доклад обо всем происходящем в Бадене. Один из студентов, присутствовавших на диспуте, каждый вечер записывал все аргументы сторон. Двое других доставляли эти записи и письма Эколампадиуса в Цюрих. В ответных посланиях реформатор высказывал свои пожелания и советы. Ответы он писал ночью, а утром студенты уже возвращались в Баден. Чтобы не вызвать подозрения у стражи, стоящей у городских ворот, они носили на голове корзины с домашней птицей и беспрепятственно проникали в город.

Так боролся Цвингли со своими коварными врагами. «Размышляя бессонными ночами, отправляя послания в Баден, – писал Миконий, – он сделал больше, чем если бы лично дискутировал со своими врагами». ^[148]

Паписты, предвкушая близкую победу, прибыли в Баден в роскошных одеяниях, украшенных драгоценностями. Они окружили себя роскошью, питались самыми изысканными блюдами и пили самые тонкие вина, облегчая бремя духовных обязанностей пирами и различными удовольствиями. Как же не походили на них реформаторы, которые в глазах народа немногим отличались от нищих! Скромная еда отнимала у них очень мало времени. Хозяин дома, где остановился Эколампадиус, заглядывая к нему в комнату, всегда заставал его за чтением или молитвой. Немало изумляясь, он вынужден был признать, «что этот еретик – очень благочестивый человек».

Во время диспута «Эккен, исполненный высокомерия, взошел на великолепно украшенную кафедру, в то время как скромный Эколампадиус в бедной одежде занял отведенное ему место напротив своего противника, на грубо обтесанной скамье». ^[149] Громкий голос и безграничная самоуверенность никогда не изменяли Эккену. А блеск золота и слава еще более воодушевляли его – ведь защитнику веры было обещано щедрое вознаграждение. Когда же наконец иссяк поток его красноречивых доказательств, он прибег к оскорблениям и даже проклятиям.

Скромный и не уповающий на свою силу Эколампадиус избегал спора и начал с торжественного признания: «Я не признаю никакого другого мерила, кроме Слова Божьего». ^[150] Хотя он говорил мягко и вежливо, тем не менее в нем была заметна непреклонная воля и большой ум. В то время как римское духовенство, по своему обыкновению, ссылалось на авторитет обычаев и преданий Церкви, реформатор твердо придерживался Священного Писания. «Традиция, – сказал он, – не имеет силы в Швейцарии, если только она не закреплена в конституции; но что касается вопросов веры, то здесь нашей конституцией является Библия». ^[151]

Бросавшаяся в глаза разница между участниками диспута не осталась незамеченной. Ясные и определенные доводы реформатора, высказанные мягко и сдержанно, привели к тому, что народ с отвращением отвернулся от хвастливых и гневных тирад Эккена.

Диспут продолжался восемнадцать дней. После его окончания паписты самонадеянно объявили, что победа осталась на их стороне. Большинство депутатов поддержали Рим, и сейм, признав реформаторов побежденными, постановил, что они вместе с Цвингли отлучаются от Церкви. Но впоследствии стало ясно, кто одержал победу. Диспут в Бадене стал сильным толчком в распространении протестантизма, и через самое короткое время такие крупные города, как Базель и Берн, перешли на сторону Реформации.

Успех Реформации в Германии

Таинственное исчезновение Лютера встревожило всю Германию. Всюду спрашивали о нем. Ходили самые невероятные слухи, и многие были убеждены, что он убит. Не только его друзья, но и тысячи других, кто еще не решился открыто встать на сторону Реформации, скорбели о случившемся. Многие торжественно клялись отомстить за его смерть.

Высшие папистские чины с ужасом осознали, что народ возненавидел их. Хотя вначале они и ликовали при мысли о смерти Лютера, вскоре у них осталось одно-единственное желание – укрыться от народного гнева. Враги Лютера гораздо больше опасались его тайных действий, чем смелых и решительных поступков, совершаемых на свободе. Те, кто в своей ярости искали погубить этого отважного реформатора, теперь страшились его, беспомощного пленника. «Единственный способ спасти себя, – сказал кто-то из них, – это с огнем в руках искать Лютера по всему миру и возвратить его народу». ^[152] Императорский указ не имел никакой силы. Папские легаты были страшно возмущены, когда увидели, что судьба Лютера беспокоит народ намного больше, чем этот эдикт.

Радостные известия о том, что он жив и в безопасности, в неприступной крепости, не только успокоили народ, но и вызвали взрыв глубокой симпатии к нему. Его сочинения теперь читали с еще большим рвением, чем прежде. Постоянно росло число людей, вставших на сторону этого героического человека, который так бесстрашно защищал Слово Божье. Реформация приобретала все больший размах. Семя, посеянное Лютером, всходило повсюду. Его отсутствие позволяло совершить работу, которая не была бы сделана при нем. Когда выдающийся руководитель исчез, другие работники почувствовали особую ответственность. С обновленной верой и полной самоотдачей они выступили вперед, делая все возможное, чтобы славное начинание беспрепятственно развивалось и дальше.

Но не бездействовал и сатана. Теперь он пытался совершить то, что делал всегда при любом пробуждении или реформаторском движении, – обмануть и погубить людей, подменяя истину ложью. Подобно тому как в первом столетии в христианской Церкви появились лжехристы, так и теперь, в XVI веке, объявились лжепророки.

Несколько человек, захваченные происходившим в христианском мире религиозным подъемом, вообразили, что им даны особые откровения Неба, и объявили, что Господь поручил им довершить дело Реформы, начатое Лютером. В действительности же они лишь губили все начинания Лютера. Ими был отвергнут один из основополагающих принципов Реформации, гласящий, что Слово Божье является единственным правилом веры и жизни. Вместо этого безошибочного путеводителя они обратились к изменчивому и ненадежному критерию – своим чувствам и впечатлениям. Устранив великое мерило истины и заблуждения, они дали возможность сатане управлять ходом их мыслей.

Один из этих пророков утверждал, что им руководит сам ангел Гавриил. К нему присоединился некий студент, бросивший свои занятия и заявивший, что Господь наделил его необходимой мудростью для истолкования Своего Слова. А к ним, в свою очередь, примкнули другие люди, имевшие естественную склонность к фанатизму. Деятельность этих энтузиастов произвела немало шума. Проповеди Лютера помогли людям осознать необходимость реформы, теперь же некоторые из этих искренних душ были введены в заблуждение новыми пророками.

Руководители нового движения отправились в Виттенберг к Меланхтону и его сотрудникам и заявили о своих правах. Они говорили: «Мы посланы Богом наставлять народ. У нас самое близкое общение с Ним. Нам известно будущее, короче говоря, мы пророки и апостолы, апеллирующие к доктору Лютеру». ^[153]

Все это смутило и озадачило реформаторов. До сих пор они еще не встречались ни с чем подобным и не знали, что предпринять. Меланхтон сказал: «Эти люди действительно во власти каких-то необыкновенных духов, но что это за духи?.. С одной стороны, надо быть осторожными, чтобы не угашать Духа Божьего, а с другой – нужно быть внимательными, чтобы дух сатаны не обольстил нас». ^[154]

Вскоре обнаружились и плоды нового учения. Люди стали пренебрегать Библией и вскоре совершенно забросили ее. В учебных заведениях началось замешательство. Студенты, сбросив с себя все ограничения, оставили занятия и покинули университеты. Люди, которые считали себя ответственными за дело Реформации, чуть было не довели его до полного краха. Сторонники Рима торжествующе восклицали: «Еще одно последнее усилие – и все опять будет в наших руках». ^[155]

Когда до Вартбурга дошли известия об этом, Лютер с глубокой печалью сказал: «Я всегда ожидал, что сатана пошлет нам подобное бедствие». ^[156] Он видел подлинную суть этих лжепророков и ту опасность, которая угрожала делу истины. Нападки папы и императора не вызывали у него такой тревоги и отчаяния, как это несчастье. Мнимые друзья Реформации превратились в самых злейших ее врагов. Те самые истины, которые принесли его страдающей душе столько радости и утешения, сделались теперь причиной раздора и замешательства в Церкви.

В проведении реформ Дух Божий руководил Лютером, и под Его водительством он совершил больше, чем вообще может сделать человек. Он не собирался действовать так решительно, как это произошло на самом деле; в его намерения не входило производить такие радикальные перемены. Он был только орудием в руках Безграничного Могущества. Размышляя о последствиях своей работы, он часто трепетал и однажды заметил: «Я согласился бы скорее десять раз умереть, нежели узнать, что мое учение принесло вред хотя бы одному человеку, пусть даже самому простому и темному. Впрочем, такого, конечно, не может быть, потому что мое учение и есть суть самого Евангелия». ^[157]

Виттенберг, центр Реформации, один из первых подпал под власть фанатизма и беззакония. В этой прискорбной ситуации менее всего было повинно учение Лютера, но враги его по всей Германии утверждали именно это. В горести душевной он иногда спрашивал себя: «Неужели так бесславно окончится великое дело Реформации?» ^[158] И снова после борения с Богом в молитве мир наполнил его сердце. «Это не мое дело, Господи, но Твое, – говорил он. – Ты не допустишь, чтобы его опорочили суеверия и фанатизм». Но оставаться вдали от борьбы в это критическое время он не мог и твердо решил возвратиться в Виттенберг.

Без промедления Лютер отправился в это опасное путешествие. В империи он был вне закона. Враги по-прежнему имели право убить его; друзьям, как и прежде, запрещалось помогать ему и даже оказывать простое гостеприимство. Императорская власть предприняла самые строгие меры против его приверженцев. Но он видел, что работе Евангелия угрожала опасность, и во имя Господа бесстрашно выступил вперед, чтобы сражаться за истину.

В своем письме к курфюрсту, изложив причины, побудившие его оставить Вартбург, Лютер далее писал: «Да будет известно Вашей княжеской милости, что я возвращаюсь в Виттенберг; я приду туда под защитой более надежной, чем княжеская. Я не думаю о том, чтобы просить ваше высочество о покровительстве и защите, но полагаю, что мог бы защищать Вас в большей степени, чем Вы меня. Разумеется, если бы я узнал, что Ваше высочество намерено защищать меня, то ни за что не пошел бы в Виттенберг. Это дело нельзя двигать мечом; Бог должен сделать все без помощи или согласия людей. Поэтому кто более всех верует, тот и защищен лучше всех». ^[159]

Во втором письме, написанном по дороге в Виттенберг, Лютер добавлял: «Я готов навлечь на себя неудовольствие Вашего сиятельства и гнев всего мира. Разве жители Виттенберга не мои овцы? Разве Бог не вверил их мне? И разве я не должен, если это необходимо, пойти на смерть ради них? И, помимо того, я очень опасаюсь, как бы в Германии не произошло народного волнения, которым Бог может наказать наш народ». ^[160]

С величайшей осторожностью и смирением и вместе с тем решительно и твердо Лютер приступил к своей работе. «Словом, – сказал он, – мы должны разрушить и уничтожить все то, что было насаждено насилием. Я не намерен силой искоренять суеверия и неверие... Никого не следует принуждать. Свобода – это и есть сущность веры». ^[161]

Вскоре по всему Виттенбергу разнесся слух о возвращении Лютера и о том, что он будет проповедовать. Народ стекался со всех сторон, и вскоре церковь была переполнена. Поднявшись на кафедру, Лютер с необычайной мудростью и кротостью учил, увещевал и обличал. Упомянув о тех, кто силой пытался отменить мессу, он сказал: «Месса – ненужный обряд, который совершается против воли Господа и который должен быть отменен. Я желал бы, чтобы во всем мире вместо нее совершалась Вечеря Господня, установленная Евангелием. Но мы не должны никого принуждать к этому. Все в руках Господа, и действовать должно Его Слово, а не мы. Но почему? – спросите вы. Потому что я не держу в своих руках человеческие сердца, как гончар держит глину. Мы имеем право говорить, но не имеем права действовать. Мы должны проповедовать, а все остальное предать в руки Божьи. Если я начну применять силу, к чему это приведет? Только к притворству, формализму, подражательству, лицемерию и появлению различных постановлений... Но во всем этом не будет ни сердечной искренности, ни веры, ни любви. Где нет этих трех добродетелей, там нет ничего, и я не дал бы и гроша за такой исход дела... Своим Словом Господь делает гораздо больше, чем вы и я и весь мир. Бог завоевывает сердце, а когда сердце завоевано, то завоевано все...»

«Я буду проповедовать, вести дискуссии и писать, но я не буду никого принуждать, ибо вера может быть только добровольной. Подумайте над моими поступками. Я выступал против папы, индульгенций и папистов, но никогда не призывал к насилию, не возмущал народ. Я только провозглашал Слово Божье; я проповедовал и писал – вот и все. И даже когда я спал... проповедь моя разрушала твердыню папства, что было не под силу никаким императорам и князьям. И все же я не сделал ничего. Все совершено Словом. Если бы я обратился к насилию, то вся Германия была бы залита кровью. К чему бы это привело? К гибели души и тела. Поэтому я буду хранить спокойствие, и пусть только Слово завоевывает мир». ^[162]

В течение всей недели Лютер ежедневно проповедовал жаждущей толпе. И Слово Божье разрушило чары фанатизма. Сила Евангелия вернула заблудших на путь истины.

Лютер не имел никакого желания встречаться с фанатиками, которые своими действиями нанесли такой урон делу Реформации. Он знал, что это необузданные люди с нездравым суждением, которые, претендуя на особые откровения Неба, не терпели ни малейшего возражения и даже самого кроткого обличения и совета. Притязая на наивысшую власть, они требовали от каждого безоговорочного признания их прав. Но когда они стали настаивать на встрече с Лютером, он согласился и с таким успехом разоблачил их, что эти самозванцы сразу же оставили Виттенберг.

На время это движение замерло, но спустя несколько лет фанатизм вспыхнул вновь, сопровождаясь еще большим насилием и вызывая еще более ужасные последствия. О руководителях этого движения Лютер говорил так: «Для них Священное Писание – только мертвая буква, и потому-то все они начали вопить: "Дух! Дух!" Я не намерен идти туда, куда направляет их этот дух. Пусть милостивый Господь сохранит меня от такой церкви, в которой все святые. Я желаю быть вместе с простыми, слабыми и больными – с теми, кто сознает свои грехи; кто постоянно взывает к Богу из глубины своего сердца, умоляя Его об утешении и помощи». ^[163]

Один из самых деятельных фанатиков, Томас Мюнцер, был одаренным человеком, который мог бы принести много пользы, если бы шел по истинному пути, но он не принял основополагающие принципы подлинной религии. «Он был одержим страстью преобразовать мир, но, как это часто бывает с энтузиастами, забыл о том, что прежде всего преобразование должно начаться с него самого». ^[164] Он стремился занять видное положение в обществе, чтобы оказывать влияние на своих современников, не желая быть вторым – даже после Лютера. Он заявил, что реформаторы, опирающиеся на авторитет Библии, тем самым создают еще одну разновидность папства. По его утверждению, именно ему Господь поручил провести настоящую реформу. «Тот, кто обладает этим духом, – говорил Мюнцер, – обладает и истинной верой, если даже он никогда в жизни и не видел Священного Писания». ^[165]

Эти учителя-фанатики полностью находились во власти эмоций, принимая любую свою мысль и движение души за глас Божий, что и приводило к необычайным крайностям. Некоторые из них даже сожгли свои Библии, говоря: «Буква убивает, а Дух животворит». Учение Мюнцера побуждало людей стремиться к чему-то необыкновенному, питая их гордость, – ведь их людские идеи и мнения ставились выше Слова Божьего. Тысячи последовали его учению. Вскоре он осудил любой порядок во время общественного богослужения и заявил, что повиноваться князьям – значит пытаться служить и Богу, и Велиару.

Люди, только начавшие освобождаться от папского ига, не хотели мириться с притеснениями со стороны светской власти. Революционное учение Мюнцера, якобы исходящее от Бога, позволяло его последователям считать себя свободными от всякой власти и давало волю их предрассудкам и страстям. И результаты не замедлили сказаться: начались столкновения и мятежи, Германия была залита кровью.

Видя последствия фанатизма, приписываемые Реформации, Лютер вновь переживал ту страшную душевную муку, которую испытал когда-то в Эрфурте. Папские вожди заявляли, и многие разделяли их мнение, что мятеж – естественный результат учения Лютера. Хотя для этого обвинения не имелось ни малейшего основания, оно приводило реформатора в отчаяние. Это было выше его сил – видеть, как истину уравняли с примитивным фанатизмом и тем самым дискредитировали ее. С другой стороны, зачинщики мятежа ненавидели Лютера, потому что он не только открыто боролся против их взглядов и отвергал их мнимую богодухновенность, но и объявил их бунтовщиками против светской власти. В ответ они назвали его подлым лицемером. Казалось, он навлек на себя гнев князей и народа.

Ликующие паписты ожидали, что скоро Реформации придет конец. Они порицали Лютера даже за те ошибки, которые он так искренне стремился исправить. Приверженцы лжереформации всевозможными лживыми уловками доказывали, что с ними поступили очень несправедливо, и – как это часто бывает с притворщиками – добились того, что многие стали смотреть на них как на мучеников. Таким путем тех, кто изо всех сил боролся против Реформации, стали считать жертвами жестокости и угнетения, им выражали сочувствие и уважение. Это было делом сатаны, которым руководил тот же дух возмущения, когда он поднял восстание на небе.

Сатана постоянно занят тем, что обманывает людей и заставляет их называть грех праведностью, а праведность – грехом. Какого же блестящего успеха он добился! Каким многочисленным упрекам и обвинениям подвергаются верные слуги Божьи только потому, что бесстрашно защищают истину! Люди, являющиеся приспешниками сатаны, пользуются уважением; их хвалят, им льстят и на них даже смотрят как на мучеников, в то время как те, кого действительно нужно уважать и поддерживать за их верность Богу, всеми оставлены, их презирают и подозревают в низких намерениях.

Притворная святость, поддельное освящение продолжают вводить людей в заблуждение. Принимая всевозможные формы, они действуют так же, как и во дни Лютера, отвращая людей от Писания и заставляя их прислушиваться больше к своим чувствам, нежели повиноваться Закону Божьему. Стремясь опозорить чистоту и истину, сатана всегда действует подобным образом – и добивается успеха.

Лютер бесстрашно защищал Евангелие от нападок со всех сторон. Слово Божье и здесь явило себя могущественным победоносным оружием. Этим Словом Лютер сражался с узурпаторской властью папы, с рационалистической философией ученых; в то же время он, подобно скале, неколебимо отражал натиск фанатизма, стремившегося примкнуть к Реформации.

Каждая из этих противоборствующих сил на свой лад опровергала Священное Писание, считая источником духовности мудрость человека. Рационализм преклоняется перед разумом, делая его критерием истины. Римская церковь, претендующая на богодухновенность папы, восходящую в своей преемственности к апостольским временам и остающуюся неизменной на протяжении веков, позволяет любую разнузданность и продажность укрыть священной мантией апостольского призвания. Притязания Мюнцера и его сторонников на богодухновенность были всего лишь плодами воображения, сказавшимися одинаково губительно как на светской власти, так и на церковной. Истинное христианство принимает Слово Божье как величайшее сокровище Божественной истины и как мерило любой идеи.

После возвращения из Вартбурга Лютер закончил перевод Нового Завета, и вскоре германский народ мог читать Евангелие на своем родном языке. Все, возлюбившие истину, с величайшей радостью приняли этот перевод Евангелия, но те, кто держался человеческих традиций и установлений, с презрением отвергли его.

Священники были встревожены тем, что простой народ получил возможность наравне с ними рассуждать о Слове Божьем, и теперь их невежество будет разоблачено. Их земная мудрость была бессильна против меча Духа. Призвав на помощь всю свою власть, Рим стремился воспрепятствовать распространению Писания, но все указы, анафемы и пытки оказались тщетными. Чем больше Рим осуждал и запрещал Библию, тем сильнее было желание народа узнать подлинную истину. Все грамотные люди стремились познакомиться со Словом Божьим. Книгу носили с собой, читая и перечитывая до тех пор, пока не запоминали наизусть длинные отрывки. Увидев, с каким интересом встречен Новый Завет, Лютер, не мешкая, приступил к переводу Ветхого Завета и издавал его по частям, по мере продвижения своей работы.

Сочинения Лютера с равным интересом встречались как в городах, так и в селениях. «То, что писал Лютер и его друзья, распространялось другими. Монахи, убедившиеся в бессмысленности монашеского обета и возжелавшие после продолжительной бездеятельной жизни приняться за труд, но слишком несведущие для проповеди Слова Божьего, продавали книги Лютера и его друзей, обходя города и селения. Вскоре по всей Германии странствовали эти отважные книгоноши». ^[166]

Эти сочинения вызывали глубокий интерес у богатых и бедных, ученых и необразованных. По ночам учителя сельских школ читали их вслух небольшим группам слушателей, собиравшимся у камина. Всякий раз несколько человек убеждались в истине и в свою очередь делились с другими Благой вестью.

Исполнялись слова Священного Писания: «Откровение слов Твоих просвещает, вразумляет простых» (Пс. 118:130). Изучение Библии совершало большую перемену в умах и сердцах людей, которые столько времени находились в железных оковах папского господства. Верующие с суеверным страхом скрупулезно исполняли все обряды, однако ум и сердце их оставались без плода. Ясные истины Слова Божьего, о которых говорил Лютер в своих проповедях, а затем и само Слово, данное в руки простого народа, пробудили дремавшие силы и не только очищали и облагораживали духовную природу человека, но и способствовали умственному развитию.

Повсюду можно было встретить людей разных сословий, которые с Библией в руках отстаивали учение Реформации. Паписты, которые в свое время считали исследование Писания делом священников и монахов, теперь настойчиво приглашали их выступить с опровержением нового учения. Но священнослужители, которым было совершенно неведомо и Писание, и сила Божья, потерпели сокрушительное поражение от тех, кого они объявили неучами и еретиками. «К сожалению, – писал один католик, – Лютер внушил своим последователям не доверять ничему, кроме Священного Писания». ^[167] Толпы народа собирались послушать, как малообразованные люди отстаивают истину в диспутах с учеными и красноречивыми богословами. Позорное невежество этих влиятельных людей становилось особенно очевидным, когда их аргументы наталкивались на простые истины Слова Божьего. Ремесленники, солдаты, женщины и даже дети были больше знакомы с библейским учением, чем священники и ученые богословы.

Разница между учениками Евангелия и приверженцами папских суеверий была ощутима среди ученых не меньше, чем среди простого народа. «Старым защитникам иерархии, которые не знали языков и литературы... противостояла благородная протестантская молодежь, которая, погрузившись в изучение Писания, знакомилась и с шедеврами античной древности. Обладая живым умом, возвышенной душой, бесстрашным сердцем, эти молодые люди вскоре приобрели такие познания, что долгое время никто не был в состоянии состязаться с ними... Когда молодые защитники Реформации встречались с католическими богословами, они с такой легкостью и уверенностью опровергали их аргументы, что эти невежды заходили в тупик, терялись и заслуживали всеобщее презрение». ^[168]

Когда католические священники увидели, что их церкви пустеют, они обратились за помощью к светским властям и всеми доступными средствами попытались возвратить «потерянных овец». Но народ нашел в новом учении то, что удовлетворяло духовные потребности, и отворачивался от тех, кто так долго кормил их не насыщающей шелухой суеверных обрядов и человеческих традиций.

Когда начались яростные преследования учителей истины, они вспомнили слова Христа: «Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой» (Мф. 10:23). Свет истины проникал повсюду. Преследуемые изгнанники, найдя где-нибудь гостеприимный кров, проповедовали там о Христе, иногда это удавалось делать в церкви, а когда не было такой возможности, они проповедовали в частных домах, в поле или в лесу. Святым храмом становилось любое место, где был хотя бы один слушатель. И истина, возвещаемая с такой энергией и настойчивостью, завоевывала все больше сердец.

Напрасны были все попытки духовной и светской власти уничтожить ересь. Напрасно они прибегали к помощи тюрем, пыток, костров и мечей. Тысячи верных детей Божьих запечатлевали свою веру кровью, свидетельствуя об истине, которая неуклонно распространялась. Гонения только способствовали этому, а попытки дьявола соединить истину с фанатизмом привели к тому, что разница между работой сатаны и работой Бога стала еще отчетливее.

Протест князей

Одним из самых выдающихся свидетельств в защиту Реформации стал протест князей Германии на государственном сейме в Шпейере в 1529 году. Мужество, вера и решительность этих мужей Божьих отвоевали свободу мысли и совести для грядущих поколений. После этого протеста реформационная церковь стала называться протестантской, его принципы составляют «самую суть протестантизма». ^[169]

Для Реформации наступили мрачные и грозные дни. Несмотря на Вормсский эдикт, объявивший Лютера вне закона и запрещавший его учение, в стране все более утверждалась религиозная терпимость. Божественное провидение сдерживало силы, борющиеся с истиной. Карл V не раз собирался нанести сокрушительный удар Реформации, но вынужден был отступать. Временами казалось, что неминуемая гибель ждет всех, кто осмеливается сопротивляться Риму, но в самый критический момент на восточной границе появлялась турецкая армия или французский король, а то и сам папа, с завистью смотревший на возрастающее могущество императора, – начиналась война, и, таким образом, среди распрей и волнений Реформация продолжала усиливаться и расширяться.

Наконец папские монархи преодолели взаимную вражду и объединились, чтобы совместно бороться против реформаторов. Государственный сейм, который собрался в 1526 году в Шпейере, предоставил каждой из немецких земель свободу в вопросах религии до созыва Вселенского собора, но едва миновала опасность, вынудившая императора пойти на эту уступку, как уже в 1529 году император созвал второй сейм для подавления ереси. Было решено, что князья попробуют мирным путем противодействовать Реформации, но в случае неудачи Карл был готов обратиться за помощью к мечу.

Приверженцы папы ликовали. Прислав в Шпейер большую делегацию, они и не пытались скрыть своего враждебного отношения к реформаторам и их покровителям. Меланхтон писал: «Мы стали мерзостью и отбросами мира, но Христос умилосердится над Своим бедным народом и спасет его». ^[170] Князьям-протестантам, приехавшим на сейм, было запрещено даже проповедовать Евангелие в домах, где они остановились. Но жители Шпейера жаждали услышать Слово Божье, и, невзирая на запрет, тысячи людей стекались на богослужения, происходящие в часовне курфюрста Саксонского.

Это ускорило кризис. Император обратился к сейму, требуя отменить постановление о свободе вероисповедания, ссылаясь на то, что оно послужило поводом к многочисленным беспорядкам. Этот произвол вызвал негодование и тревогу князей-протестантов. Один из них заметил: «Христос снова оказался в руках Каиафы и Пилата». Римское духовенство становилось все более агрессивным. Один папист-фанатик сказал: «Турки лучше лютеран, потому что они соблюдают посты, а лютеране этого не делают. Если выбирать между Словом Божьим и старыми заблуждениями Церкви, мы должны отвергнуть первое». Меланхтон писал: «Каждый день Фабер швыряет новыми камнями в нас, вестников Евангелия». ^[171]

Религиозная веротерпимость была установлена законным путем, и протестантские княжества решили бороться против такого нарушения своих прав. Лютер, согласно Вормсскому эдикту все еще находящийся в государственной опале, не имел права присутствовать в Шпейере, но вместо него поехали его единомышленники и князья, которых Господь вразумил выступить в защиту Своего дела. Благородный Фридрих Саксонский, прежний покровитель Лютера, умер, но вступивший на престол его брат герцог Иоганн приветствовал Реформацию и, стремясь к миру, проявил много энергии и бесстрашия, отстаивая интересы истинной веры.

Священники требовали, чтобы княжества, принявшие Реформацию, безоговорочно подчинились юрисдикции Рима. Реформаторы же хотели получить провозглашенную ранее свободу. Они не могли согласиться с тем, чтобы земли, принявшие с таким воодушевлением Слово Божье, вновь подпали под власть Рима.

В конце концов было предложено компромиссное решение: там, где Реформация еще не утвердилась, Вормсский эдикт оставался в силе, а «там, где народ не подчинился ему и где приведение его в действие чревато восстанием, не производить никаких реформ, не затрагивать в проповедях спорных вопросов; не препятствовать служению мессы и не разрешать католикам переходить в лютеранство». ^[172] К великой радости папских священников и прелатов, это предложение было одобрено сеймом.

Если бы это решение проводилось в жизнь, «Реформация не смогла бы распространяться... в новых местах и упрочиваться... там, где она уже существовала». ^[173] Свобода слова была бы запрещена, обращение в истинную веру стало бы невозможным. От приверженцев Реформации требовали немедленно подчиниться этим ограничениям и запретам. Надежда для мира, казалось, была почти потеряна. «Восстановление римской иерархии... неизбежно приведет к прежним злоупотреблениям», и сразу будет найден удобный предлог «для полного уничтожения движения, и так уже расшатанного» фанатизмом и раздорами. ^[174]

Встретившиеся для совещания представители протестантской партии с тревогой и смущением смотрели друг на друга. У всех на устах был один и тот же вопрос: «Что предпринять?» Ответ на этот вопрос имел огромнейшее значение для всего мира. Согласятся ли руководители Реформации принять новый указ? Как легко в этот поистине решающий час реформаторы могли бы убедить себя в необходимости занять неправильную позицию! Сколько благовидных предлогов и справедливых доводов они могли бы найти для того, чтобы оправдать свое подчинение сейму! Лютеранским князьям была гарантирована свобода вероисповедания. Подобная привилегия распространялась и на тех, кто до выхода этого указа уже был на стороне Реформации. Неужели этого им было мало? Скольких опасностей они смогут избежать, если подчинятся новому указу! Какие неведомые бури и грозы ожидают их в случае неподчинения! Может, когда-то в будущем появятся более благоприятные возможности? Давайте изберем мир; примем масличную ветвь, предлагаемую Римом, и залечим раны Германии. Рассуждая подобным образом, реформаторы могли бы принять предложенное сеймом компромиссное решение, что в самом скором времени привело бы к краху их движения.

«К счастью, глубокая вера руководила всеми их действиями, и они обратили самое серьезное внимание на принцип, лежавший в основе этого предложения. В чем же он заключался? Это было право Рима принуждать совесть и запрещать свободу мысли. Но разве им лично и их подданным-протестантам не предоставлялась свобода вероисповедания? Да, как милость, специально оговоренная в соглашении, но не как право. Что же касалось всего остального, оставшегося за рамками договора, то там по-прежнему сохранялся культ власти, совесть людей попиралась, Рим же оставался непогрешимым судьей, которому нужно было подчиняться. Принять предложенный договор значило признать, что свобода вероисповедания допускается только в протестантской Саксонии, а во всем остальном христианском мире свобода мысли и приверженность Реформации являются преступлением и влекут за собой тюрьму и костер. Могли ли они согласиться с тем, что религиозная свобода ограничивается определенной территорией, и тем самым согласиться с тем, что никто больше не сможет принять новую веру? Могли ли они допустить, чтобы там, куда простиралась власть Рима, его господство было увековечено? Могли ли реформаторы считать себя невиновными в крови сотен и тысяч тех, кто в результате этого компромисса расстанутся с жизнью в папских странах? Это означало бы изменить Евангелию и идеалам христианской свободы в самый критический час». ^[175] Нет, скорее они «пожертвуют всем: своим положением, состоянием и своей жизнью». ^[176]

«Мы отвергаем этот указ, – сказали князья. – В вопросах, касающихся совести, мнение большинства не имеет силы». Депутаты заявили: «Мир, которым наслаждается империя, – результат декрета 1526 года. Отмена этого декрета наполнит Германию волнениями и раздорами. Сейм неправомочен поступать иначе, как только поддерживать религиозную свободу, пока не будет созван собор». ^[177] Защищать свободу совести – это долг государства, здесь проходит граница его полномочий в религиозных делах. Всякое правительство, пытающееся регулировать духовную жизнь или насаждать религию гражданскими законами, жертвует именно тем принципом, за который так благородно сражались христиане-протестанты.

Паписты решили подавить то, что они именовали «дерзким упрямством». Они предприняли попытку посеять раздор среди защитников Реформации и запугать тех, кто открыто не поддерживал ее. Наконец сейм призвал представителей свободных городов и потребовал от них прямого ответа: согласны ли они с предложенными условиями? Те попросили отсрочки, но напрасно. Когда их призвали к ответу, почти половина городских депутатов присоединилась к реформаторам. Те, кто отказались пожертвовать свободой совести и правом на собственное мнение, хорошо знали, что их ожидают обвинения, осуждение и преследование. Один из делегатов сказал так: «Мы должны или отречься от Слова Божьего, или погибнуть на костре». ^[178]

Императорский представитель на сейме король Фердинанд понимал, что указ вызовет серьезные разногласия, если не убедить князей принять и поддержать его. Поэтому он употребил все свое искусство, чтобы убедить их, прекрасно зная, что принуждение только придаст им решимости. Он «упрашивал князей принять этот указ, уверяя, что императора это чрезвычайно обрадует». Но эти верные мужи подчинялись власти, которая выше земных царей, и они спокойно ответили: «Мы повинуемся императору во всем, что может способствовать сохранению мира и прославлению Бога». ^[179]

Наконец перед всем сеймом король объявил курфюрсту Саксонии и его сторонникам, что «вскоре этот эдикт выйдет в виде императорского указа, и им остается лишь подчиниться большинству». Сказав это, он оставил собрание, не дав реформаторам никакой возможности для размышления или ответа. «Напрасно они посылали делегацию к королю, умоляя его вернуться». На все их просьбы он отвечал: «Дело решенное, вам необходимо подчиниться». ^[180]

Сторонники императора не сомневались, что христианские князья будут по-прежнему ставить Священное Писание неизмеримо выше всех человеческих учений и требований. Они знали, что там, где придерживались этого принципа, папство в конечном итоге терпело поражение. Но, подобно тысячам своих современников, «взирающих только на видимое», они обольщались мыслью, что приверженцы императора и папы гораздо сильнее реформаторов и их позиции прочнее. Если бы реформаторы полагались только на помощь людей, то они действительно были бы такими бессильными, какими их считали враги. Но они, несмотря на свою малочисленность, несмотря на немилость Рима, были сильны. Они обратились «от решения сейма к Слову Божьему и от императора Карла – к Иисусу Христу, Царю царей и Господу господствующих». ^[181]

Поскольку Фердинанд не захотел считаться с убеждениями их совести, князья решили, невзирая на его отсутствие, немедленно представить свой протест на рассмотрение государственного совета. Они составили торжественную декларацию и представили ее сейму:

«Мы заявляем протест перед Богом, нашим Единым Творцом, Защитником, Искупителем и Спасителем, Который однажды будет судить нас, а также и перед всеми людьми и всем живущим, торжественно заявляем, что ни мы, ни наш народ не согласны ни с одним пунктом указа, который противоречит Богу, Его Святому Слову, нашей доброй совести и спасению нашей души.

Как мы можем принять этот указ?! Как согласиться с тем, что, в то время как Всемогущий Господь призывает каждого из нас познать Его, человек лишен права получить это познание о Боге? Только учение, которое согласуется со Словом Божьим, может считаться истинным и верным. Господь запрещает учить иному... Священное Писание должно поясняться другими, более понятными текстами; эта святая Книга, необходимая христианам, доступна для понимания и призвана рассеивать мрак. Благодатью Божьей мы принимаем решение проповедовать только чистое и неповрежденное Его Слово, которое содержится в книгах Ветхого и Нового Завета, не прибавляя к нему никаких человеческих измышлений. Это Слово – единственная истина, надежное правило жизни и основание любого учения, оно никогда не подведет нас и не обманет. Тот, кто стоит на этом основании, вынужден противостоять всем силам ада, но человеческое тщеславие падет пред лицом Божьим.

По этой причине мы отвергаем иго, которое на нас возлагают... В то же время мы надеемся, что его императорское величество отнесется к нам, как и подобает христианину, любящему Бога превыше всего; мы выражаем ему, а также и вам, милостивые государи, свою любовь и покорность, ибо это есть наш прямой и законный долг». ^[182]

Это произвело глубокое впечатление на сейм. Отвага людей, заявивших такой протест, поразила и смутила многих. Перед ними рисовались картины грозного и неясного будущего. Распри, вражда и кровопролитие казались неизбежными. Но реформаторы, уверенные в справедливости своего дела, полагаясь на руку Всемогущего, были «исполнены мужества и твердости».

Принципы, изложенные в этом знаменитом протесте, составляют самую сущность протестантизма. Этот протест направлен против двух злоупотреблений в вопросах веры: вмешательства светской власти в духовную жизнь человека и произвол духовенства. Протестантизм утверждал превосходство совести над светской властью и превосходство авторитета Слова Божьего над авторитетом Церкви. Не признавая мирской власти в религиозных делах, протестанты вместе с апостолами говорят: «Мы должны больше слушаться Бога, нежели человека». Протестанты возвысили венец Иисуса Христа выше короны Карла V. Все учения, созданные человеком, должны быть подчинены служению истине Божьей». ^[183] Протестанты также заявили о своем праве открыто выражать религиозные убеждения. Они желали не только верить и повиноваться, но и проповедовать истины Слова Божьего, отрицая возможность вмешательства в эти дела священников или властей. Протест в Шпейере, явившись торжественным воззванием против религиозной нетерпимости, утверждал право всех людей служить Богу по велению своей совести.

Протест был обнародован. Он остался в памяти тысяч людей, был внесен и в небесные книги, откуда его не сотрет никакая рука. Вся протестантская Германия приняла этот протест как выражение своей веры. Повсюду люди видели в этой декларации начало новой и светлой эры. Один из князей так сказал протестантам в Шпейере: «Пусть Всемогущий, по милости Которого вы можете энергично, свободно и бесстрашно говорить о своей вере, сохранит вашу христианскую непоколебимость до дней вечности». ^[184]

Если бы Реформация, достигнув определенных успехов, стала приспосабливаться ко времени и обстоятельствам, чтобы таким путем снискать расположение мира, тогда она изменила бы Богу и собственным идеалам и обрекла бы себя на гибель. Опыт этих благородных реформаторов содержит в себе урок для всех грядущих поколений. Средства, которыми пользуется сатана, сражаясь против Бога и Его Слова, не изменились, как и в XVI веке, он по-прежнему борется против того, чтобы человек руководствовался в своей жизни Священным Писанием. В наше время происходит значительное отклонение от принципов и заповедей Писания и ощущается серьезная необходимость вернуться к великому протестантскому принципу – Библия, и только Библия является мерилом веры и долга. Сатана продолжает свою работу, прибегая к любому средству, чтобы уничтожить религиозную свободу. Антихристианская власть, отвергнутая протестантами в Шпейере, теперь с новой силой стремится восстановить утраченное господство. И единственная надежда для протестантов наших дней заключается в непоколебимой преданности Слову Божьему, преданности, которую проявляли реформаторы во время кризиса XVI века.

Когда над протестантами нависла угроза, Всесильный Господь простер Свою руку, чтобы защитить Своих верных детей. Вот один из ярких примеров. «По улицам Шпейера по направлению к Рейну быстро шел Меланхтон вместе со своим другом Симоном Гренаусом. Он торопил своего приятеля быстрее переправиться на другой берег Рейна. Тот был удивлен такой настойчивостью. «Мне явился незнакомый почтенный старец, убеленный сединой, – объяснил Меланхтон, – и поведал, что через самое непродолжительное время Фердинанд отдаст распоряжение арестовать Гренауса».

Днем видный папский богослов Фабер выступал с проповедью, в которой нападал на Гренауса. Тот обвинил Фабера в том, что он защищает «отвратительные заблуждения». Фабер скрыл свой гнев, но немедленно отправился к Фердинанду и заручился его согласием на арест надоедливого Гейдельбергского профессора. Меланхтон не сомневался в том, что Бог послал к ним Своего ангела, чтобы предупредить о готовящейся расправе.

Застыв на берегу Рейна, он ждал, пока воды реки спасут Гренауса от его гонителей. «Наконец-то, – облегченно вскричал Меланхтон, когда увидел его на противоположном берегу. – Наконец-то он вырван из железных челюстей тех, кто жаждал его невинной крови». Когда Меланхтон возвратился домой, ему сообщили, что в поисках Гренауса офицеры перевернули весь дом». ^[185]

Реформацию необходимо было возвысить перед великими мира сего. Фердинанд отказался выслушать протестантских князей, но им была предоставлена возможность изложить свои взгляды в присутствии императора и государственной и церковной знати. Стремясь покончить с распрями, терзавшими империю, Карл V спустя год после протеста в Шпейере созвал сейм в Аугсбурге и изъявил желание председательствовать на нем. Туда были приглашены и вожди протестантизма.

Реформации угрожала серьезная опасность, но приверженцы ее по-прежнему полагались на волю Божью и обещали оставаться верными Евангелию. Приближенные курфюрста Саксонского уговаривали его не появляться на сейме. «Император, – говорили они, – хочет заманить князей в ловушку. Оказаться в стенах города наедине с таким сильным врагом очень рискованно». Но другие благородные мужи заявили: «Пусть мужество не покидает князей, и дело Божье будет спасено». «Бог не оставит нас», – говорил Лютер. ^[186] Курфюрст со своей свитой отправился в Аугсбург. Всем были хорошо известны опасности, которые угрожают ему, и многие провожали его с тяжелым сердцем. Но Лютер, сопровождавший курфюрста до Кобурга, поддерживал их слабеющую веру пением псалма, написанного им по случаю их отъезда: «Господь – наша крепость». И эта вдохновенная песнь облегчила бремя тягостных предчувствий и опасений.

Князья, приверженцы Реформации, решили систематизировать свои взгляды, изложить их на бумаге и, подкрепив доказательствами из Священного Писания, представить этот документ сейму. Его составление было поручено Лютеру, Меланхтону и их помощникам. Это исповедание было принято протестантами как символ их веры, и они собрались, чтобы собственноручно расписаться на этом важном документе. Какой серьезный и ответственный момент! Реформаторы стремились отмежеваться от политических вопросов; они понимали, что главная цель Реформации – нести народу Слово Божье. Когда князья-протестанты приготовились подписать выработанный документ, Меланхтон попытался предостеречь их, сказав: «Пусть это сделают богословы и служители церкви, а авторитет великих мира сего мы должны приберечь для других вопросов». «Да запретит тебе Бог исключать меня из списка! – воскликнул Иоганн Саксонский. – Я готов сделать все, что требует справедливость, и совершенно не беспокоюсь о последствиях. Я желаю пред всеми исповедовать Господа. Для меня крест Иисуса Христа дороже, чем судейские полномочия и мантия курфюрста». С этими словами он поставил свою подпись. Другой князь, взяв перо, сказал: «Если этого требует честь Господа Иисуса Христа, я готов... отдать мое состояние и жизнь. Я скорее откажусь от своих владений и с одним посохом в руках покину землю моих отцов, – продолжал он, – чем соглашусь принять учение, не отвечающее принципам, изложенным в этом документе». ^[187] Вот какова была вера этих неустрашимых мужей Божьих.

Настало время явиться к императору. Восседая на престоле, окруженный курфюрстами и князьями, Карл V принял протестантских реформаторов. Были зачитаны пункты их символа веры. На этом собрании августейших особ были открыто и определенно изложены евангельские истины и указано на папские заблуждения. Не напрасно этот день был назван «одним из величайших дней Реформации и прекраснейшим днем в истории христианства и человечества». ^[188]

Прошло всего несколько лет с тех пор, как виттенбергский монах стоял один перед национальным советом в Вормсе. Теперь на его месте оказались самые благороднейшие и могущественные князья империи. Лютеру не разрешили приехать в Аугсбург, но он присутствовал там своими словами и молитвами. «Я чрезвычайно рад, – писал он, – что дожил до этого часа, когда имя Христа открыто засвидетельствовано такими знаменитыми исповедниками перед столь блестящим собранием». ^[189] Так исполнились слова Писания: «Буду говорить об откровениях Твоих пред царями» (Пс. 118:46). Во дни апостола Павла Евангелие, за которое он страдал в темнице, было проповедано перед царями и знатью Рима. История повторилась: то, о чем император запретил говорить с кафедры, проповедовалось во дворце; то, что многие считали недостойньм, неподобающим даже для слуг, обрушивалось на головы изумленных вельмож и сановников империи. Коронованные и титулованные особы были слушателями, могущественные князья – проповедниками, а тема проповеди – царственная истина Божья. «С апостольских времен, – говорит писатель, – не было совершено более великой работы и не произносилось более величественного исповедания». ^[190]

«Все, сказанное лютеранами, есть истина, мы не можем ее отрицать», – заявил папский епископ. «Способны ли вы обоснованными доводами опровергнуть княжеское исповедание?» – спросил другой у доктора Эккена. «Писаниями апостолов и пророков – нет, – раздался ответ, – но сочинениями отцов Церкви и постановлениями соборов – да!» «Понятно, – заметил человек, задавший этот вопрос. – По вашим словам выходит, что лютеране основываются на Писании, а мы – нет». ^[191]

Некоторые германские князья приняли реформаторскую веру. Сам император объявил, что протестантское исповедание содержит в себе сущую истину. Этот символ веры, переведенный на многие языки, распространился по всей Европе, и миллионы людей последующих поколений принимали его как основание своей религии.

Верные слуги Божьи трудились не в одиночку. В то время как «начальства, власти и злые духи поднебесные» объединились для совместной борьбы против них, Господь не забыл Свой народ. Если бы их глаза открылись, они, подобно пророку древности, увидели бы несомненные доказательства Божественного присутствия. Когда слуга Елисея испугался вражеских войск, окруживших их, и решил, что положение безвыходное, пророк воззвал: «Господи! открой ему глаза, чтоб он увидел» (4 Цар. 6:17). И вот слуга увидел множество огненных колесниц со всадниками и небесную армию, посланную защитить Божьего человека. Подобным образом охраняли ангелы и реформаторов.

Одним из принципов, которые особенно твердо отстаивал Лютер, было неприменение оружия для защиты Реформации и отказ от помощи светской власти. Он радовался, что немецкие князья стали исповедовать Евангелие, но когда они предложили создать оборонительный союз, заявил, что «только Бог должен защищать евангельское учение... Чем меньше люди станут вмешиваться в это дело, тем очевиднее будет вмешательство Господа. Все предложенные политические меры предосторожности, по его мнению, можно приписать только постыдному страху и греховному недоверию». ^[192]

Когда могущественные враги объединились, чтобы нанести поражение реформаторской вере, когда казалось, что тысячи мечей обнажены против нее, Лютер писал: «Сатана проявляет свою ярость; безбожные епископы составляют заговоры, нам угрожают войной. Увещевайте народ верой и молитвой храбро сражаться пред престолом Божьим, чтобы наши враги, побежденные Духом Божьим, были вынуждены заключить мир. Наша главная необходимость, наш главный труд – это молитва; пусть люди знают, что они ходят по лезвию меча по причине ярости сатаны, пусть они молятся». ^[193]

Впоследствии, вспоминая предложение протестантских князей об оборонительном союзе, Лютер говорил, что в этой войне может быть применимо только одно оружие – «меч Духа». Он писал саксонскому курфюрсту: «Мы не можем по совести оправдать этот союз. Мы согласны скорее умереть десять раз, чем видеть, что из-за Евангелия пролилась хотя бы одна капля крови. Наша участь – быть агнцами, которых ведут на заклание. Нужно нести крест Христа. Пусть Ваше высочество не тревожится. Нашими молитвами мы сделаем больше, чем все наши враги своим хвастовством. Только пусть Ваши руки не обагрятся кровью Ваших братьев. Если император потребует, чтобы мы предстали перед его судом, мы готовы это сделать. Вы не можете защитить нашу веру; каждый должен верить, рискуя своей жизнью и подвергаясь опасности». ^[194]

Из тайного места, где совершались молитвы, исходила сила, которая великим движением Реформации потрясла весь мир. В священном спокойствии слуги Божьи опирались на скалу Его обетовании. Во время борьбы в Аугсбурге Лютер «ежедневно три часа посвящал молитве, причем это было самое лучшее время, которое он всегда отводил для занятий». В уединении своей комнаты он изливал душу пред Богом в словах, «полных благоговения, страха и надежды. Он обращался к Богу как к своему Другу». «Я знаю, что Ты – наш Отец и наш Бог, – говорил он, – что Ты рассеешь гонителей детей Твоих, ибо Ты Сам с нами среди опасностей. Это дело Твое, и только потому, что на то была Твоя воля, мы принялись за него. Защити нас, Отче». ^[195]

Обращаясь к Меланхтону, удрученному бременем тревоги и страха, он писал: «Благодать и мир во Христе. "Во Христе" – я говорю, а не в мире. Аминь. Мне крайне ненавистно твое чрезмерное беспокойство, которое губит тебя. Если это дело неправое, оставим его, а если оно справедливо, то почему мы должны считать лживыми обетования Того, Кто повелевает нам спать без страха?.. Христос способен завершить справедливое и правое дело. Он жив и царствует на престоле Своем, зачем же нам тогда бояться?» ^[196]

Бог услышал вопли Своих рабов. Он одарил князей и служителей, защищающих истину против властителей тьмы мира сего, благодатью и мужеством. Господь говорит: «Вот, Я полагаю в Сионе камень краеугольный, избранный, драгоценный; и верующий в Него не постыдится» (1 Петр. 2:6). Протестантские реформаторы строили на Христе, и врата ада не могли одолеть их.

Реформация во Франции

После протеста в Шпейере и принятия Аугсбургского исповедания, которые ознаменовали победу Реформации в Германии, последовали годы борьбы и мрака. Ослабленный раздорами среди своих приверженцев и постоянно подвергаясь нападкам со стороны могущественных врагов, протестантизм, казалось, доживал последние дни. Тысячи людей запечатлели кровью верность истине. Разгорелась гражданская война; протестантское движение было предано одним из его руководителей; знатнейшие князья-протестанты попали в руки императора, и их, как пленников, переправляли из города в город. Но в момент кажущегося триумфа император потерпел поражение. Он видел, что добычу ему не удержать, и в конце концов вынужден был объявить о своей терпимости к учениям, уничтожение которых превратилось в цель его жизни. Он охотно разорял свою империю, опустошал казну и рисковал жизнью ради искоренения ереси. Теперь он обнаружил, что армии его разбиты в кровопролитных сражениях, средства истощены, многим его владениям угрожают восстания, в то время как вера, которую он напрасно старался задушить, распространяется все шире. Карл V боролся со всемогущей силой. Бог сказал: «Да будет свет», – но император не хотел, чтобы тьма рассеялась. Его планы рухнули; преждевременно состарившийся, измученный длительной борьбой, он отрекся от престола и закончил жизнь в монастыре.

В Швейцарии, как и в Германии, для Реформации наступили мрачные дни. В то время как многие кантоны приняли реформаторскую веру, другие продолжали слепо верить Риму. Преследование тех, кто желал сохранить истину, в конце концов вылилось в гражданскую войну. Цвингли и многие из его приверженцев пали в кровавом сражении под Каппелом. Эколампадиус, потрясенный этими страшными бедствиями, вскоре умер. Рим торжествовал и во многих областях, казалось, восстановил свое утраченное влияние. Но Тот, Чьи планы вечны, не забыл о Своем деле и Своем народе. Его рука готовила избавление. В других странах Он воодушевил тех, кто мог продолжать дело Реформации.

Во Франции рассвет начался еще до того, как там услышали о Лютере. Одним из первых людей, принявших свет, оказался престарелый Лефевр, человек широчайшего кругозора, профессор Парижского университета, по своим убеждениям искренний и ревностный сторонник папства. Занимаясь исследованиями древней литературы, он обратил внимание на Библию и ввел ее как предмет изучения среди студенчества.

Лефевр был ревностным почитателем святых и на основе церковных легенд решил написать историю святых и мучеников. Этот колоссальный труд уже значительно продвинулся вперед, когда он, обнаружив, что Библия может оказаться большим подспорьем, начал изучать ее. В ней он действительно нашел жизнеописания святых, но не тех, которые были представлены в римском календаре. Потоки Божественного света озарили его ум. Ошеломленный, испытывая отвращение к самому себе, он отвернулся от своей прежней цели и посвятил себя изучению Слова Божьего. Вскоре он начал проповедовать драгоценные истины, которые открылись ему.

В 1512 году, до начала реформаторской деятельности Лютера и Цвингли, Лефевр писал: «Бог через веру оправдывает нас; только та праведность, что мы получили по благодати, оправдывает нас к вечной жизни». ^[197] Размышляя о тайнах искупления, он восклицал: «О, невыразимое величие истины: Безгрешный осужден, виновный оправдан; Благословенный несет проклятие, проклятый – благословение; Жизнь умирает, мертвый оживает; Слава поглощена тьмой, а опозоренный облечен славой». ^[198]

И хотя он учил, что слава спасения принадлежит одному Богу, он здесь же заявляет, что долг человека – слушаться Творца своего. «Если ты член Церкви Христа, – говорил он, – тогда ты часть Его тела; если ты часть Его тела, тогда ты несешь в себе полноту Божественной природы... О, если бы только люди поняли это преимущество! Насколько чище, целомудреннее и возвышеннее была бы их жизнь; с каким презрением они отвернулись бы от всей славы этого мира, которая ничто в сравнении со славой внутри их, которую глазами не увидишь». ^[199]

Среди студентов Лефевра нашлись те, кто с величайшим интересом внимали ему, и после того, как голос учителя навеки умолк, они еще долгие годы продолжали возвещать истину. К числу таких вестников принадлежал и Уильям Фарель. Будучи сыном благочестивых родителей и слепо воспринимая все учения Церкви, он мог вместе с апостолом Павлом сказать: «Я жил фарисеем по строжайшему в нашем вероисповедании учению» (Деян. 26:5). Ревностный католик, он горел желанием уничтожить всякого, кто осмеливается противиться Церкви. «Я скрежетал зубами, как лютый волк, – впоследствии говорил он, вспоминая об этом периоде своей жизни, – когда слышал, что кто-либо выступает против папы». ^[200] Он был неутомим в своем обожании святых и вместе с Лефевром не уставал посещать все церкви Парижа, молясь у алтарей и возлагая дары к священным гробницам. Но все это не приносило мира его душе. Сознание греховности обострилось даже после исполнения многочисленных епитимий. Словно глас небесный, до его слуха дошли слова реформатора: «Спасение совершается по благодати. Невинный осужден, а преступник помилован. Только крест Христа открывает врата неба и закрывает врата ада». ^[201]

Фарель с радостью принял истину. Обратившись подобно Павлу, он оставил бремя традиций и обрел свободу детей Божьих. «Вместо кровожадного сердца хищного волка ему было дано сердце нежного, кроткого ягненка; он полностью отвратился от папы и посвятил всего себя Иисусу Христу». ^[202]

В то время как Лефевр продолжал распространять свет истины среди студентов, Фарель, ставший служить делу Христову с таким же усердием, с каким прежде служил папе, начал публично проповедовать истину. Вскоре к нему присоединился епископ города Мец, один из высокопоставленных иерархов католической церкви. Появились и другие учители, пользовавшиеся большим уважением благодаря своей учености и дарованиям. Они постоянно возвещали Благую весть, и вскоре Евангелие покорило сердца самых разных людей – от ремесленников и крестьян до коронованных особ. Сестра царствующего тогда Франциска I приняла реформаторскую веру. Сам король и королева-мать одно время очень благосклонно относились к новой вере, и реформаторы надеялись, что вся Франция вскоре примет Евангелие.

Но их надеждам не суждено было сбыться. Испытания и гонения ожидали учеников Христа. Однако по милости Христа это было сокрыто от них. Спокойное время, отведенное им, было необходимо для того, чтобы накопить силы и достойно встретить предстоящие искушения и испытания. Реформация успешно распространялась. Епископ города Мец трудился в своей епархии, просвещая светом истины как духовных лиц, так и народ. Невежественных и порочных священников сместили, заменив их знающими и благочестивыми людьми Епископ очень хотел, чтобы Слово Божье стало доступно народу, и вскоре это желание осуществилось. Лефевр взялся за перевод Нового Завета, и в то же самое время, когда Библия Лютера на немецком языке появилась в Виттенберге, в городе Мец был издан на французском языке Новый Завет. Епископ не жалел ни трудов, ни средств, распространяя его среди своих прихожан, и вскоре все окрестные крестьяне имели Новый Завет.

Подобно тому как умирающие от жажды путники радостно бросаются к живительному источнику, так и эти души приняли небесную весть. Работая в поле или в мастерских, люди беседовали о драгоценных истинах Священного Писания. Вечерами многие уже не отправлялись в таверны и притоны, а собирались в чьем-нибудь доме, чтобы вместе читать Слово Божье, молясь и славя Господа. В этих общинах скоро стали заметны большие перемены. Простые, необразованные труженики из самых низких сословий, привыкшие к тяжелому труду, были облагорожены и одухотворены силой Божественной благодати. Смиренные, любящие, благочестивые, они были живым примером того, что может совершить Евангелие с теми, кто искренно принимает его.

Свет, зажженный в городе Мец, распространялся дальше. Каждый день увеличивалось число обращенных. Ярость иерархии некоторое время сдерживалась королем, который с презрением относился к ограниченности и фанатизму монахов, но в конце концов паписты одержали победу. Запылали костры. Епископ города Мец, вынужденный выбирать между костром или отречением, предпочел отречься, но, невзирая на падение своего пастыря, паства оставалась непреклонной. Многие в пламени костра засвидетельствовали свою верность истине. Мужество этих скромных христиан в момент казни и их преданность истине являлись более громкой и убедительной проповедью, чем любые слова, произнесенные в мирной обстановке.

Не только простые и бедные люди среди страданий и насмешек свидетельствовали о Христе. В великолепных замках нашлись высокородные особы, которые дорожили истиной превыше своего богатства, положения и даже жизни. Королевские регалии скрывали более возвышенный и твердый дух, чем епископская мантия и митра. Луи де Беркен был человеком знатного происхождения. Отважный и галантный рыцарь, он увлекался наукой, имел самые изысканные манеры и отличался высокой нравственностью. «Он был, – говорит один писатель, – пламенным приверженцем папизма, усердно посещал мессы, охотно слушал проповеди, его добродетели увенчивались особым отвращением ко всему лютеранскому». Но, подобно многим другим, познакомившись с Библией благодаря особенной заботе провидения Божьего, он, к своему изумлению, «нашел там не доктрины Рима, а доктрины Лютера». ^[203] С того момента он всецело посвятил себя делу Евангелия.

«Самый образованный из знатных людей Франции», выдающийся оратор, бесстрашный, пылкий, обладающий влиянием при дворе, любимец короля, Беркен считался многими человеком, призванным стать достойнейшим реформатором своего отечества. Беза сказал о нем: «Беркен был бы вторым Лютером, если бы в лице Франциска I нашел второго курфюрста Саксонского». «Он еще хуже Лютера», – вопили паписты. ^[204] Больше всего его боялись приверженцы Рима во Франции. Беркена бросили в темницу, обвинив в ереси, но король освободил его. Годами длилась эта борьба. Франциск I, колеблясь между Римом и Реформацией, то попустительствовал яростной ревности монахов, то сдерживал ее. Трижды папские власти бросали Беркена в тюрьму, и каждый раз король вызволял его. Плененный гением и благородством этого человека, он отказывался принести его в жертву злобствующему духовенству.

Беркена часто предостерегали об опасности, грозившей ему во Франции, и настойчиво советовали последовать примеру тех, кто нашел себе убежище в добровольном изгнании. Робкий, приспосабливающийся ко времени и обстоятельствам Эразм, которому, несмотря на весь блеск его учености, недоставало нравственного величия, чтобы защищать истину ценой своей жизни и чести, писал Беркену: «Попроси, чтобы тебя направили послом в какую-нибудь европейскую страну; или отправься путешествовать по Германии. Ты знаешь Безу и ему подобных. Это тысячеглавое чудовище, изрыгающее яд. Имя твоим врагам – легион. И если бы даже твое дело было правее, чем дело Иисуса Христа, то и тогда они не успокоятся, пока не уничтожат тебя. Не слишком доверяйся покровительству короля. В любом случае – не компрометируй меня на богословском факультете». ^[205]

Опасность возрастала, но это только усиливало смелость и усердие Беркена. Будучи слишком далек от того, чтобы принять дипломатичный и эгоистичный совет Эразма, он решил действовать еще смелее – не только защищать истину, но и обличать заблуждения. Обвинения в ереси, которые паписты выдвинули против него, он обратил на их голову. Его самыми непримиримыми и яростными противниками были ученые и монахи с богословского отделения знаменитого Парижского университета, который по всей стране считался самым авторитетным в духовных вопросах. Из сочинений этих богословов Беркен извлек 12 положений и публично объявил их «противоречащими Библии и, следовательно, еретическими» и, обратившись к королю, просил его стать судьей в этом споре.

Монарх, желая сравнить силу и мудрость противоборствующих сторон и радуясь случаю смирить гордых и высокомерных монахов, потребовал, чтобы католики строили свою защиту на основе Библии. Они хорошо понимали, что это оружие не принесет им успеха; такими средствами, как тюрьма, пытки и костер, они владели гораздо лучше. Теперь их роли поменялись, и они увидели себя на краю пропасти, в которую надеялись сбросить Беркена. В полном замешательстве они начали искать выход из создавшегося положения.

«Как раз в то время была осквернена статуя Девы Марии, которая стояла на углу одной из улиц города». Это вызвало большое волнение среди горожан. На место происшествия стекались толпы огорченных и возмущенных людей. Король также был глубоко оскорблен случившимся. Для врагов Беркена настал благоприятный момент, и, воспользовавшись этим случаем, они заявили: «Вот плоды учения Беркена. Все скоро будет ниспровергнуто этим лютеранским заговором: и религии, и законы, и престол». ^[206]

И снова Беркен был схвачен. Как раз в то время короля не оказалось в Париже, и монахи получили свободу действий. Реформатора судили и приговорили к смерти, а чтобы помешать Франциску I спасти его, решили привести приговор в исполнение немедленно. В полдень осужденного привезли на место казни. Собрались огромнейшие толпы людей; многие с тревогой и удивлением отмечали, что жертвой папства оказался один из лучших и благороднейших представителей семейств Франции. Изумление, возмущение, презрение и горькая ненависть омрачали лица присутствовавших, и только один человек оставался невозмутимым и спокойным. Мысли мученика были далеки от этой суматохи; он ощущал только присутствие Господа.

Беркен не замечал ни жалкой скрипучей телеги, на которой его везли, ни хмурых лиц своих палачей; он не думал об ужасной смерти, ожидающей его. Тот, Кто был мертв и «се, жив» во веки веков; Кто имеет в своих руках ключи ада и смерти, был рядом с ним. Небесный свет и мир отражались на лице Беркена. Соответственно своему высокому происхождению он был одет в «бархатный плащ, атласный камзол алого цвета и золотистые панталоны». ^[207] Пришел час, когда он должен был засвидетельствовать свою веру перед Царем царей и всей Вселенной, и ни одна скорбная тень не омрачила его радости.

Процессия медленно двигалась вперед по многолюдным улицам, и все с удивлением смотрели на его безмятежное, полное неземного блаженства лицо. «Он похож на человека, – говорили люди в толпе, – который в храме размышляет о чем-то священном». ^[208]

Привязанный к столбу, Беркен хотел было сказать несколько слов народу, но монахи, боясь последствий, подняли крик, а солдаты начали бряцать оружием, и голос мученика потонул в шуме. «Заглушив предсмертные слова умирающего мученика, высшая духовная власть Парижа, слывшего культурным городом, еще в 1529 году подала гадкий пример французской черни 1793 года». ^[209]

Беркена задушили и предали его тело огню. Известие о его смерти вызвало глубокую скорбь всех, кто сочувствовал Реформации во Франции. Но он погиб не напрасно. «Мы также готовы, – говорили свидетели истины, – встретить смерть с радостью, устремляя взоры к вечности». ^[210]

Во время гонений в городе Мец учителям реформаторской веры было запрещено проповедовать, и они отправились в другие края. Спустя некоторое время, Лефевр уехал в Германию. Фарель возвратился в свой родной город на востоке Франции, чтобы там распространять свет истины. Со временем туда дошли слухи о событиях в городе Мец, и истина, которую он возвещал с таким бесстрашием и рвением, нашла своих последователей. Но вскоре власти попытались заставить его замолчать, а затем изгнали из города. Открытая деятельность стала невозможна, и тогда он принялся проповедовать крестьянам, заглядывая в отдаленные уголки, переходя из дома в дом, объезжая селение за селением, часто находя приют в лесах и пещерах, где не раз прятался в детстве. Бог готовил его к великим испытаниям. «Крест, гонения и происки сатаны, – говорил он, – о которых меня предупреждали, оказались ужасными и выше моих сил, но Господь – мой Отец, Он посылал мне силы, и я верю, что Он никогда не оставит меня». ^[211]

Как и в апостольские дни, преследования «послужили к большему успеху благовествования» (Флп. 1:12). Изгнанные из Парижа и Меца, «рассеявшиеся ходили и благовествовали слово» (Деян. 8:4). И таким путем свет проникал во многие отдаленные провинции Франции.

Господь продолжал заботиться о том, чтобы все больше людей несли Благую весть. В одном из учебных заведений Парижа учился вдумчивый и уравновешенный юноша. Он выделялся не только незаурядным, проницательным умом, но и своей внутренней чистотой и религиозным рвением. Гениальные способности и прилежание вскоре сделали его гордостью колледжа, и все были уверены, что Жан Кальвин станет одним из талантливых и уважаемых защитников римской церкви. Но луч Божественного света проник и сквозь стены схоластики и суеверий, которые окружали Кальвина. Новые учения приводили его в ужас, и он нимало не сомневался, что еретики вполне заслуживают костра. Но вот совершенно случайно он лицом к лицу столкнулся с ересью и невольно был вынужден испытать силу римской теологии в борьбе с протестантским учением.

Двоюродный брат Кальвина, приверженец Реформации, жил в Париже. Братья часто встречались и обсуждали вопросы, волновавшие всех христиан. «В мире есть две религии, – говорил протестант Оливетан, – одну религию придумали люди; в ней человек старается заслужить спасение посредством обрядов и добрых дел; другая религия – библейская, и она учит человека искать спасения исключительно через свободный дар благодати Божьей».

«Я не хочу иметь ничего общего с твоим новым учением, – вскричал Кальвин, – или ты думаешь, что я всю жизнь заблуждаюсь?» ^[212]

Постепенно, помимо его желания и воли, юношу стали смущать неожиданные мысли. Оставаясь один, он размышлял над словами брата. Сознание собственной греховности не покидало его; он видел себя наедине с праведным и справедливым Судьей без Ходатая. Заступничество святых, добрые дела, обряды церкви – все казалось бессильным искупить его грех. Впереди не было ничего, кроме ужаса вечного отчаяния. Напрасно богословы пытались помочь его горю. Не помогли ни исповеди, ни епитимьи, ничто не могло примирить душу с Богом.

В состоянии такого душевного борения Кальвин оказался однажды на площади, где стал свидетелем сожжения еретика. Он был крайне смущен выражением мира, покоившимся на лице мученика. В тисках такой страшной смерти, отлученный от Церкви (а это было пострашнее физических страданий), он сохранил веру и мужество, которые молодой студент сравнивал со своим отчаянием и безысходностью, хотя он самым строжайшим образом подчинялся учению Церкви. Он знал, что эти еретики основывались в своей вере на Священном Писании, и решил изучить Библию, чтобы открыть тайну их радости.

В Библии он нашел Христа. «О, Отец, – молился он, – Его жертва умилостивила Твой гнев; Его Кровь омыла мою нечистоту, на кресте Он понес мое проклятие, Его смерть искупила меня. Мы тонем в собственных безрассудствах, но Ты вручил мне Свое Слово как факел и коснулся моего сердца, чтобы я почувствовал отвращение ко всему, кроме заслуг Иисуса». ^[213]

Кальвина готовили к принятию духовного сана. Когда ему было только 12 лет, он был назначен капелланом в небольшую церковь, и епископ обрил ему голову по церковному уставу. Его не рукополагали, и он не исполнял никаких обязанностей священника, но он стал клириком и получал соответствующее жалованье.

Теперь же, понимая, что никогда не решится стать священником, он принялся за изучение права, но вскоре оставил это намерение в надежде посвятить свою жизнь Евангелию. Однако деятельность проповедника Евангелия его страшила: он был от природы застенчив и к тому же хорошо понимал ответственность этой работы; к тому же ему хотелось продолжить научные исследования. Наконец, уступая настояниям друзей, он согласился. «Удивительно, – говорил он, – что человек такого низкого происхождения удостоился такой высокой чести». ^[214]

Спокойно начал Кальвин свою работу, и слова его были подобны освежающей росе, падающей на землю. Он оставил Париж, поселившись в небольшом провинциальном городке под защитой принцессы Маргариты, которая, будучи предана Евангелию, покровительствовала его ученикам. Кальвин в то время был юношей с мягкими и скромными манерами. Поначалу он ходил из дома в дом. Вместе со всеми домочадцами он читал Библию и открывал людям истину спасения. Услышавшие эту весть несли ее другим, и вскоре новый учитель начал посещать деревни и селения в окрестностях города. Он находил доступ и в замки, и в бедные хижины и неуклонно шел вперед, закладывая основания будущих церквей, которым предстояло бесстрашно свидетельствовать об истине.

Спустя несколько месяцев он вновь возвратился в Париж. Среди ученых царило необычайное волнение. Изучение древних языков невольно привело людей к Библии, и даже те, чьи сердца не были затронуты ее истинами, горячо обсуждали эти вопросы, подчас вступая в дискуссии с папистами. Хотя Кальвин и был силен в богословской полемике, однако ему предстояло выполнить более возвышенную миссию, чем этим шумным ученым. Умы людей пробудились, и это был самый подходящий момент для того, чтобы познакомить их с истиной. В то время как в залах университетов проходили горячие богословские диспуты, Кальвин ходил из дома в дом, открывая людям Библию и рассказывая им о распятом Христе.

Провидению Божьему было угодно, чтобы в Париже еще раз прозвучала Благая весть. Призывы Лефевра и Фареля были отвергнуты, но каждый житель этого большого города должен был вновь услышать весть. Из политических соображений король еще не встал на сторону Рима в борьбе против Реформации. Принцесса Маргарита по-прежнему лелеяла в сердце надежду, что протестантизм восторжествует во Франции. И она твердо решила, что реформаторская вера должна быть проповедана в Париже. В отсутствие короля она повелела протестантскому служителю проповедовать в храмах города. Когда это было запрещено папскими сановниками, принцесса предоставила для проповеди свой дворец. Помещение быстро переоборудовали в церковь и объявили, что ежедневно в определенное время здесь будут проводиться богослужения, на которые приглашались люди всех сословий.

Толпы людей ежедневно приходили в этот зал. Среди них были государственные деятели, юристы, купцы и мастеровые. Кроме дворцовой церкви они заполняли и соседние помещения. Король, вместо того чтобы запретить эти собрания, распорядился открыть для их проведения еще две церкви в Париже. Никогда еще Слово Божье так не трогало сердца людские. Казалось, что дух небесной жизни животворит людей. Пьянство, разврат, вражда и праздность были вытеснены воздержанностью, чистотой, порядком и трудолюбием.

Но духовенство не дремало. Когда король отказался остановить проповедь, паписты обратились к городским низам, не останавливаясь ни перед чем, чтобы возбудить страх, предрассудки и фанатизм невежественной и суеверной толпы. Слепо подчинившись лжеучителям, Париж, подобно Иерусалиму в древности, не узнал времени своего посещения и того, что служит его миру. В течение двух лет в столице проповедовалось Слово Божье, и хотя многие приняли Евангелие, большинство отвергло свет. Франциск I выставлял напоказ свою веротерпимость, но делал это с корыстными намерениями, и паписты сумели восстановить утерянную прежде власть. Снова были закрыты церкви и воздвигнут эшафот.

Кальвин все еще находился в Париже. Погруженный в занятия, размышления и молитвы, он готовился к предстоящему служению и распространению света. Но в конце концов он попал под подозрение. Власти города решили предать его сожжению. Однажды в уединенное жилище Кальвина, не подозревавшего об опасности, вбежали взволнованные друзья и сообщили, что с минуты на минуту его должны арестовать. Тут же раздался стук в дверь. Нельзя было терять ни мгновения. Некоторые из друзей пошли задержать офицеров, другие помогли Кальвину спуститься из окна, и он быстро скрылся на окраине города. Найдя приют в доме одного ремесленника, сочувствовавшего Реформации, он переоделся в одежду хозяина, взвалил на плечи мотыгу и отправился в путь. Двигаясь все время на юг, он вновь нашел убежище во владениях принцессы Маргариты. ^[215]

Здесь он прожил несколько месяцев, защищенный покровительством своих могущественных друзей, погрузившись, как обычно, в занятия и изучение Слова Божьего. Но его не покидала мысль о распространении истины во Франции, и он не мог долго оставаться в бездействии. Как только буря немного утихла, он нашел для себя новое поле деятельности в Пуатье, где имелся университет и где новое учение было доброжелательно принято. Люди всех сословий с радостью воспринимали евангельскую истину. Кальвин проповедовал там не публично, но в доме главного судьи, где он жил, а иногда и в общественном саду он открывал слова вечной жизни тем, кто желал их слушать. Позднее, когда слушателей заметно прибавилось, решили, что безопаснее собираться за городом. Подыскали пещеру, искусно замаскированную деревьями и нависающими выступами скал. Сюда приходили небольшими группами, оставляя город различными дорогами, стараясь быть как можно незаметнее. И в этой уединенной пещере люди читали Библию и получали необходимые объяснения. Там протестанты Франции впервые приняли участие в Вечере Господней. Из этой маленькой церкви вышло несколько верных благовестников.

И снова Кальвин возвратился в Париж. Его не покидала надежда, что весь французский народ примет идеи Реформации. Но вскоре он убедился, что там не было почти никакой возможности работать. Проповедовать Евангелие означало немедленно оказаться на эшафоте, и в конце концов он решил отправиться в Германию. Едва он оставил Францию, как вновь над протестантами разразилась страшная буря, так что останься он во Франции, ему бы не сносить головы.

Французские реформаторы, стремясь не отставать от немецких и швейцарских собратьев, решили нанести смелый удар по суевериям Рима и всколыхнуть всю нацию. В одну ночь по всей Франции были расклеены плакаты, резко критикующие мессу. Но вместо ожидаемого успеха этот горячий и необдуманный шаг оказался губительным не только для тех, кто сделал его, но и для всех друзей Реформации во Франции. Паписты получили то, чего так долго ожидали, – предлог, которым можно было воспользоваться, чтобы полностью уничтожить еретиков как агитаторов, опасных для трона и для национального согласия.

Чья-то рука – может быть, неблагоразумного друга Реформации, а может быть, коварного врага – это так и осталось неизвестным – прикрепила один из плакатов к двери королевского кабинета. Король пришел в ужас: эта листовка наносила беспощадный удар по суевериям, к которым в течение стольких столетий относились с таким благоговением и почтением. Беспримерная дерзость тех, кто осмеливался бросить столь резкие и грубые слова в лицо монарху, привела короля в ярость. На какое-то время он потерял дар речи, весь дрожа от возмущения, а затем его гнев вылился в следующих страшных словах: «Пусть хватают каждого, кто подозревается в лютеранстве, без различия званий. Я уничтожу их всех». ^[216] Жребий был брошен. Король решил окончательно и бесповоротно стать на сторону Рима.

Немедленно были предприняты все меры для ареста лютеран в Париже. Паписты схватили бедного ремесленника, сторонника реформаторской веры, который обычно созывал верующих на тайные собрания, и под угрозой неминуемой смерти заставили его показать папскому эмиссару, где живут все известные ему протестанты. Поначалу несчастный человек с ужасом отверг такую низость, но в конце концов страх перед мучительной смертью вынудил его стать предателем своих братьев. В сопровождении солдат, священников и монахов Морин, королевский сыщик и несчастный человек, поступившийся своей совестью, медленно двигался по улицам города. Эта процессия была устроена как бы в честь «святых таинств», как акт искупления за нанесенные протестантами оскорбления мессе. Но вся эта «инсценировка» скрывала гнусные планы. Приблизившись к дому лютеранина, предатель подавал знак рукой, процессия останавливалась, солдаты тут же врывались в дом, хватали всех подряд, заковывали в цепи, и страшное шествие продолжало двигаться в поисках новых жертв. Они «не пропускали ни одного дома, заходили и в жалкие лачуги, и в здания университета... Весь город дрожал перед Морином... Повсюду царили страх и ужас». ^[217]

Арестованных предавали смерти после жестоких пыток. По особому приказу костры разводили небольшие, чтобы подольше продлить их муки. Но мученики умирали как победители, с непоколебимой твердостью и невозмутимым спокойствием. Их гонители, бессильные поколебать это непреклонное мужество, чувствовали себя побежденными. «Во всех кварталах Парижа были сооружены эшафоты, и каждый день публично сжигались все новые жертвы, чтобы навести страх на людей и показать, какая участь ожидает еретиков. Но в конце концов победа оказалась на стороне Евангелия. Весь Париж убедился в том, каких людей формирует новое учение. Лучшей кафедрой были столбы, к которым привязывали мучеников. Невозмутимая радость, освещавшая лица людей, идущих к месту казни; героическое мужество, не покидавшее их в бушующем пламени, кроткое всепрощение не раз обращали гнев в милость, а ненависть – в любовь; все это с непреодолимой силой красноречиво свидетельствовало в пользу Евангелия». ^[218]

Священники, заботясь о том, чтобы гнев народа не остывал, распространяли о протестантах самые невероятные слухи. Их обвиняли в кровавом заговоре против католиков, в намерении свергнуть правительство и убить короля. Но вместе с тем не приводилось ни одного доказательства, подтверждавшего подобные обвинения. Эти страшные предсказания сбылись, но совсем при других обстоятельствах. Жестокость католиков по отношению к невинным протестантам обратилась на их голову. Спустя несколько веков над Францией разразилась буря, которую они предсказывали. Король, его придворные и подданные страшно пострадали, но от рук безбожников. Не распространение протестантизма, а искоренение его привело к тому, что спустя три столетия Францию постигли страшные бедствия атеистической революции.

Подозрения, недоверие и страх охватили все слои общества. Среди всеобщей тревоги стало очевидно, насколько глубоко лютеранское учение укоренилось в умах людей, которых считали столпами образования и культуры и которые оказывали благотворное влияние на нацию благородством своего характера. Самые важные и ответственные посты вдруг оказались незанятыми. Из города исчезли ремесленники, печатники, ученые, профессора университетов, писатели и даже придворные. Сотни людей оставили Париж и добровольно обрекли себя на изгнание, показав тем самым свою приверженность реформаторскому учению. Паписты растерянно наблюдали за происходящим – они и не подозревали, что вокруг столько тайных еретиков... И тем яростнее они обрушивались на тех, кто находился в их власти. Тюрьмы были переполнены, а воздух пропитался дымом горящих костров, на которых сжигали свидетелей Евангелия.

Франциск I горделиво мнил себя главой великого движения за возрождение науки, которым ознаменовалось начало XVI столетия. Он охотно приглашал к себе ученых со всего мира. Его терпимость к Реформации отчасти и объяснялась его любовью к просвещению и презрением к невежеству и суеверию монахов. Но, охваченный стремлением уничтожить ересь, этот поборник просвещения издал приказ о запрещении печатного дела во всей Франции! История знает много примеров того, как интеллектуальная культура сочеталась с религиозной нетерпимостью, и Франциск I тут не исключение.

Свое непреклонное намерение уничтожить протестантизм Франция подтвердила грандиозной публичной расправой. Священники требовали, чтобы оскорбление, нанесенное Небу осуждением мессы, было искуплено кровью и чтобы король от имени народа публично дал свое согласие на проведение этого страшного дела.

Чудовищная церемония состоялась 21 января 1535 года. К тому времени было сделано все для того, чтобы возбудить к протестантам суеверный страх и слепую ненависть всей нации. Все улицы Парижа были запружены народом. Готовилась большая, пышная процессия. «На домах, мимо которых двигалось шествие, были вывешены траурные полотнища, повсюду были сооружены алтари». Перед каждой дверью был зажжен факел в честь «святых таинств». Участники шествия собрались у королевского дворца еще до рассвета. «В первых рядах несли хоругви и распятия разных приходов; потом парами шли горожане с горящими факелами». За ними следовали монахи четырех орденов в своих одеяниях. Затем несли мощи известных святых, и замыкали шествие надменные кардиналы в своих пурпурно-алых одеяниях, украшенных драгоценностями.

«Процессию возглавлял епископ Парижа... и четыре знатных князя держали над его головой великолепный балдахин... В конце этой толпы шел король... в тот день на нем не было ни короны, ни подобающего одеяния. С непокрытой головой, с опущенными глазами и с зажженной свечой в руках король Франции шел, как кающийся грешник». ^[219] Перед каждым алтарем он в смирении падал на колени и просил прощения – не за пороки, развратившие его душу, не за кровь невинных, обагрившую его руки, – нет, он замаливал страшный грех своих подданных, которые осмелились осудить мессу. Его сопровождали королева и государственные сановники, шедшие также парами, держа зажженные факелы.

В тот день в большом зале епископского дворца король обратился с речью к высокопоставленным вельможам. Он вышел к ним со скорбным лицом и в трогательных выражениях сокрушался «о преступлении, богохульстве, позоре и печали», ставших проклятием для французского народа. И затем он призвал всех верных подданных помочь в искоренении пагубной ереси, угрожающей Франции гибелью. «Как верно то, что я ваш король, милостивые государи, – сказал он, – так верно и то, что если бы к моей руке или ноге пристала эта мерзкая зараза, я бы позволил вам отсечь ее... Более того, если бы я понял, что кто-то из моих детей опорочен проклятым учением, я не пощадил бы его... Я бы сам предал его правосудию и принес в жертву Богу». Слезы душили его, и все собравшиеся рыдали, единодушно восклицая: «Мы готовы отдать жизнь за католическую веру!» ^[220]

Какой непроглядный мрак окутал народ, отвергнувший свет истины! Франции явилась «спасительная благодать»; страна видела ее силу и святость, видела, как обращались тысячи людей, привлеченные ее Божественным совершенством, как города и селения озарились ее светом; видела – и отвергла истину, избрав тьму вместо света. Она отвергла предлагаемый ей небесный дар. Она назвала зло добром и добро – злом, пока наконец не сделалась жертвой самообмана. Возможно, она действительно верила в то, что служит Господу, преследуя Его народ, но это не снимало с нее вины. Она презрительно отвергла свет, который мог бы спасти ее от заблуждений и удержать от кровопролития.

Торжественная клятва искоренить ересь прозвучала в большом кафедральном соборе, где спустя 300 лет народ, совершенно забывший живого Бога, короновал «богиню разума». После этого зловещее шествие снова двинулось по улицам Парижа, и люди, олицетворявшие собой Францию, принялись за осуществление дела, которое поклялись выполнить. «На небольшом расстоянии друг от друга были сооружены подмостки, предназначенные для сожжения заживо протестантов. «Живые костры» должны были вспыхивать при приближении короля; участники процессии останавливались, чтобы видеть их мучения». ^[221] Невозможно без содрогания описывать мучения, перенесенные этими свидетелями Иисуса Христа, можно только сказать, что они отдавали свою жизнь без малейшего колебания и сомнения. Когда одного протестанта уговаривали отречься, он ответил: «Я верю только в то, о чем проповедовали пророки и апостолы, в это верили и все святые. Я верю в Господа, Который сразит все силы ада». ^[222]

Вновь и вновь шествие останавливалось в местах пыток. Наконец, дойдя до королевского дворца, народ начал расходиться, а король и прелаты удалились, весьма довольные всеми событиями дня и поздравляя друг друга с тем, что столь успешно началась работа по искоренению ереси.

Евангелие мира, отвергнутое Францией, вскоре было выкорчевано с корнем; последствия этого были ужасающими. 21 января 1793 года, спустя 258 лет с того дня, как Франция поклялась уничтожить реформаторов, по улицам Парижа двигалась другая процессия, с совершенно иными намерениями. «Центральной фигурой процессии снова был король, и снова раздавались крики, и снова шумная толпа требовала жертв, и снова были воздвигнуты мрачные эшафоты, и снова день завершился страшными истязаниями. Людовика XVI, отчаянно сопротивлявшегося своим палачам, силой притащили к плахе и держали его там до тех пор, пока палач не отрубил ему голову». ^[223] Погиб не только король; в те кровавые дни господства террора рядом с ним на гильотине были казнены 2800 человек.

Реформация предлагала миру Библию и объясняла требования Закона Божьего, стремясь запечатлеть их в совести каждого. Безграничная Любовь открыла перед людьми уставы и принципы Неба. Бог сказал: «Итак храните и исполняйте их; ибо в этом мудрость ваша и разум ваш пред глазами народов, которые, услышав о всех сих постановлениях, скажут: только этот великий народ есть народ мудрый и разумный» (Втор. 4:6). Когда Франция отвергла этот небесный дар, она посеяла семена анархии и разрухи, которые с неизбежностью произвели плоды революции и террора.

Задолго до преследований, вызванных появлением плакатов, осуждавших мессу, смелый и пылкий Фарель был вынужден бежать из своего отечества. Он отправился в Швейцарию и там, помогая Цвингли, сумел склонить общественное мнение в пользу Реформации. Он оставался в Швейцарии до конца жизни, однако постоянно продолжал оказывать решительное влияние на Реформацию во Франции. В первые годы изгнания он заботился главным образом о распространении Евангелия в своей родной стране. Он много проповедовал среди своих соотечественников, живших недалеко от границы, с неослабным вниманием следил за развитием борьбы, помогая и словом ободрения, и советом. С помощью других изгнанников были переведены на французский язык сочинения немецких реформаторов. Вместе с Библией они были напечатаны на французском языке большими тиражами. Эти книги распространялись по всей Франции – их отдавали книгоношам по заниженной цене, а вырученные деньги поощряли тех продолжать свою работу.

Фарель начал трудиться в Швейцарии в роли скромного школьного учителя. Уединившись в небольшом церковном приходе, он посвятил себя обучению детей. Помимо обычных школьных предметов он начал осторожно знакомить детей с библейскими истинами, надеясь впоследствии заинтересовать и их родителей. Некоторые из них стали верующими, но священники воспрепятствовали его деятельности, настроив суеверных сельских жителей против Фареля. «Это не может быть Евангелие Христа, – настойчиво твердили они, – потому что проповедь его приносит не мир, а войну». ^[224] Следуя примеру первых учеников, Фарель, когда его гнали из одного города, переезжал в другой. Скитаясь, он шел из деревни в деревню, из города в город, терпя голод, холод, усталость и постоянно подвергаясь опасностям. Он проповедовал на рыночных площадях, в церквах, а иногда и с соборной кафедры. Иногда он находил церковь совершенно пустой, иногда его проповедь прерывалась криками и насмешками, а иногда его просто стаскивали с кафедры. Неоднократно на него натравливали чернь, избивавшую его до полусмерти. И все же он шел вперед. Часто терпя поражение, он с неослабевающей настойчивостью возобновлял наступление, и вскоре селения, которые прежде были цитаделью папства, стали открывать свои врата перед Благой вестью. Тот небольшой церковный приход, где он впервые начал работать, вскоре принял реформаторскую веру. Такие города, как Морат и Нойхатель, также отказались от католических обрядов и выбросили из своих церквей идольские изображения.

Фарель долго вынашивал в своем сердце желание водрузить знамя протестантизма в Женеве. Если бы удалось завоевать этот город, он мог бы стать центром Реформации для Франции, Швейцарии и Италии. Задавшись этой целью, он продолжал усердно трудиться, пока многие окружавшие Женеву города и селения не приняли реформаторское учение. И только тогда в сопровождении единственного друга он вошел в Женеву. Но там ему удалось сказать лишь две проповеди. Священники, не добившись от гражданских властей его осуждения, призвали Фареля на церковный совет, куда явились с оружием, припрятанным под ризами, твердо решив убить его. Здание было окружено разъяренной толпой, вооруженной дубинками и мечами, – если бы он ускользнул из ратуши, то попал бы в руки черни. Спасло его присутствие городских властей и вооруженных воинов На следующее утро Фарель вместе со своим товарищем был переправлен через озеро в безопасное место. Так окончилась его первая попытка проповеди Евангелия в Женеве.

Для следующей попытки было избрано более неприметное орудие – молодой человек столь невзрачного вида, что даже друзья Реформации холодно встретили его. Что мог сделать этот юноша там, где потерпел поражение сам Фарель? Каким образом он, робкий и малоопытный, устоит перед натиском бури, от которой были вынуждены бежать такие сильные и отважные мужи? «Не воинством и не силою, но Духом Моим, говорит Господь Саваоф» (Зах. 4:6). «Потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков». «Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых» (1 Кор. 1:25, 27).

Фромент начал свою работу как школьный учитель. Истины, которым он учил детей, они повторяли дома. И вскоре стали приходить родители, чтобы послушать толкование Библии, и постепенно классная комната стала наполняться внимательными слушателями. Тем, кто не осмеливался прийти и послушать новое учение, предлагали почитать Новый Завет и трактаты; эти книги были доступны для всех. Спустя некоторое время этот работник также был вынужден бежать, но возвещенные им истины уже успели завладеть сознанием людей. Семена Реформации были брошены в почву, движение продолжало укрепляться и расширяться. Вестники возвратились, и благодаря их трудам протестантское богослужение в конце концов утвердилось в Женеве.

Когда после долгих скитаний и превратностей здесь появился Кальвин, Женева уже открыто признала Реформацию. Кальвин возвращался из родных мест в Базель, но оказалось, что дорога перекрыта войсками Карла V, и он вынужден был избрать окольный путь через Женеву.

В приезде Кальвина Фарель увидел руку Божью. Хотя Женева и приняла реформаторскую веру, здесь предстояло еще провести большую работу. Обращение к Богу совершается не целыми общинами, но каждым человеком в отдельности; сердце и совесть обновляются не постановлениями соборов, но Духом Святым. Хотя жители Женевы отвергли тиранию Рима, преодолеть пороки, процветавшие при его правлении, они еще не были готовы. Внушить людям необходимость жить по чистым принципам Евангелия, чтобы они были достойны положения, предопределенного им провидением Божьим, – эта задача оказалась не из легких.

Фарель был убежден, что Кальвин – именно такой человек, с которым можно сотрудничать в этом деле. Во имя Господа он торжественно заклинал молодого евангелиста остаться трудиться здесь. Это предложение испугало Кальвина. Робкий и миролюбивый по натуре, он избегал смелых, независимых и вспыльчивых жителей Женевы. Слабое здоровье и склонность к научным занятиям побуждали его искать уединения. Он считал, что его сочинения гораздо лучше послужат Реформации, и хотел найти укромное место для своих занятий, чтобы своим пером поддерживать и наставлять церкви. Но торжественная просьба Фареля прозвучала для него как глас Неба, и он не осмелился отказаться. Ему казалось, будто «Бог простер с небес Свою руку, возложил ее на него и, не слушая никаких возражений, поставил его на то место, которое Кальвину не терпелось покинуть». ^[225]

В то время над протестантами нависла серьезная опасность. На Женеву обрушились папские анафемы, и могущественные государства угрожали ей гибелью. Как мог этот небольшой город сопротивляться влиятельной иерархии, которой зачастую покорялись короли и императоры? Как мог он устоять перед армиями великих завоевателей?

Во всем христианском мире протестантизму угрожали страшные враги. Время первых побед для Реформации прошло: Рим собрал новые силы, надеясь уничтожить ее. В это время был создан орден иезуитов – самых жестоких, беспринципных и сильных поборников папства. Освободившись от всяких земных привязанностей и интересов, умертвив в себе естественные чувства и наклонности, подавив голос совести и разума, они не признавали никаких правил, никаких обязанностей, кроме служения своему ордену, и единственным долгом считали расширение влияния своего ордена. ^[226] Евангелие Христа делало своих приверженцев способными достойно встречать любые опасности, переносить страдания, холод, голод, лишения, нужду, помогало высоко держать знамя истины, не страшась пыток, темниц и костра. Этой силе иезуиты противопоставляли фанатизм, который помогал им переносить подобные тяготы и опасности и бороться с истиной, не брезгуя никакими средствами. Не существовало такого преступления, которое они не могли бы совершить; не было такого обмана, который они посчитали бы слишком низким; не было такой хитрости, на которую они не могли бы пойти. Давая обет вечной нищеты и послушания, они ставили перед собой цель – обогащение и усиление своего ордена, уничтожение протестантизма и восстановление папского владычества.

Члены ордена прикрывались маской святости, посещая тюрьмы и больницы, служа бедным и больным, подчеркивая свою отрешенность от мира и напоминая о том, что носят священное имя Иисуса, Который ходил повсюду, творя добро. Но под этим благопристойным фасадом часто скрывались самые преступные и зловещие намерения. Главным принципом ордена было: цель оправдывает средства. Согласно этому принципу, ложь, воровство, вероломство, убийства не только оправдывались, но и поощрялись, если только они могли послужить интересам церкви. Скрывая свои истинные намерения, иезуиты пробирались на ответственные государственные посты, добивались звания королевских советников и оказывали влияние на политику многих стран. Они становились слугами, чтобы шпионить за своими господами. Они основывали колледжи для княжеских отпрысков, школы для простолюдинов, вовлекая детей из протестантских семей в исполнение папских обрядов. Вся показная пышность и театрализованность католического богослужения использовалась для того, чтобы, отключив ум человека, воздействовать на его воображение. В результате дети предавали идеалы свободы, за которые так мужественно сражались и проливали кровь их родители. Этот орден быстро распространился по всей Европе и повсюду способствовал возрождению папства.

Для того чтобы сосредоточить больше власти в руках этого ордена, специальным папским декретом возрождалась инквизиция. ^[227] Невзирая на всеобщее к ней отвращение, этот ужасный трибунал был восстановлен папскими вождями даже в католических странах. Зверства, слишком страшные, чтобы выдержать дневной свет, совершались в ее секретных тюрьмах. Во многих странах были убиты или же изгнаны сотни тысяч людей, составлявших цвет нации: честнейшие и знатнейшие; высокообразованные и талантливые; благочестивые и преданные Богу проповедники; трудолюбивые и любящие свою родину граждане; выдающиеся ученые; талантливые художники; искусные ремесленники.

К таким средствам прибегал Рим, чтобы погасить свет Реформации, лишить народ Библии и ввергнуть его в невежество и суеверие мрачного средневековья. Но по воле Господа трудами благородных мужей, которых Он воздвиг на смену Лютеру, протестантизм не был уничтожен. Своей жизнеутверждающей силой это учение обязано не милости князей и их оружию. Оплотом протестантизма становились самые маленькие страны, самые скромные и слабые нации. Например, крошечная Женева, окруженная могущественными врагами, которые замышляли уничтожить ее; Голландия, на песчаных берегах Северного моря мужественно сражавшаяся против тирании Испании, которая в то время была одним из крупнейших и богатейших государств мира; холодная Швеция с малоплодородными землями, в которой Реформация одержала победу.

Около тридцати лет Кальвин трудился в Женеве – сначала для того, чтобы создать Церковь, которая бы руководствовалась только чистотой нравственного учения Библии, а затем – над распространением Реформации по всей Европе. В своей общественной деятельности он не избежал ошибок, а его доктрины не были свободны от заблуждений. Но он сыграл выдающуюся роль в распространении истин, особенно важных для того времени; в защите протестантизма против быстро возрождавшейся мощи папства, он помогал реформаторским церквам встать на путь простой и чистой жизни, противопоставляя ее гордыне и испорченности, которые процветали при папском правлении.

Женева рассылала учителей для распространения реформаторского учения и книг. К ней обращали свои взоры гонимые всех стран за ободрением и наставлением. Город Кальвина стал убежищем для гонимых реформаторов всей Западной Европы. Спасаясь от страшных преследований, длившихся целыми столетиями, изгнанники приходили к вратам Женевы. Изголодавшиеся, оскорбленные, лишенные семьи и отечества, они встречали здесь радушный прием и трогательную заботу. Обретя вторую родину, они становились благословением для принявшего их города, отдавая ему свое мастерство, знания и благочестие. Многие, найдя здесь убежище, затем возвращались к себе домой, чтобы бороться там против тирании Рима. Джон Нокс, смелый шотландский реформатор; немало английских пуритан; голландские и испанские протестанты; французские гугеноты – все они несли из Женевы факел истины, чтобы рассеять мрак, окутавший их родную землю.

Реформация в Нидерландах и Скандинавии

В Нидерландах папский деспотизм очень рано вызвал самый решительный протест. За 700 лет до Лютера против папы римского бесстрашно выступили два епископа, которые, оказавшись в Риме, увидели истинный характер того, кто сидит на «святом престоле»: Бог «навеки учредил Церковь, Свою царицу и невесту, сделал ее благородной попечительницей Своего наследия; Он увенчал ее венцом и скипетром... а ты, как вор, присвоил себе эти дары. Ты восседаешь во храме, как Бог; вместо того чтобы быть пастырем, ты стал волком среди овец... ты хочешь заставить нас верить, что ты верховный епископ, но ведешь себя, как деспот... Ты должен быть слугой слуг, как ты называешь себя, но стремишься стать господином господствующих... Ты презираешь установления Божьи... Святой Дух созидает все церкви по всей земле... Град Божий, гражданами которого мы являемся, простирается до небес; он больше города, который пророки называли Вавилон; он считает себя Божественным, вознесся до неба и кичится своей бессмертной мудростью и, наконец, не имея на то никакого основания, хвалится, что никогда не заблуждался и не может заблуждаться». ^[228]

Этому протесту из века в век вторили все новые люди. Те первые учители, которые исколесили много стран под вымышленными именами, работали в духе вальденсских миссионеров, проповедуя повсюду евангельскую истину, и проникли в Нидерланды. Их учение быстро распространялось. Они перевели Библию с языка вальденсов на голландский язык, утверждая, что «она принесет огромную пользу, так как там нет ничего легкомысленного, никаких басен, шуток, насмешек, хитростей, но только слова истины; конечно, и здесь встречаются свои сложности, но сущность всего доброго и святого вполне доступна для понимания каждого». ^[229] Так писали друзья древней веры в XII столетии.

Начались преследования, но, несмотря на пытки и костры, число верующих продолжало возрастать, они мужественно называли Библию единственным непогрешимым авторитетом в вопросах религии, утверждая, что «ни одного человека нельзя заставить верить принуждением, но только проповедью». ^[230]

Учение Лютера нашло благодатную почву в Нидерландах, и там для проповеди Евангелия поднялись искренние и верные его защитники. Менно Симонс был уроженцем одной из провинций Голландии. Воспитанный в римско-католической вере и рукоположенный в священники, он совершенно не знал Библию и не желал читать ее, боясь попасть в сети ереси. Когда однажды у него появилось сомнение относительно преосуществления, он счел это сатанинским наваждением и старался в молитвах и в исповеди освободиться от подобных мыслей, но тщетно. Он пытался легкомысленными развлечениями заглушить голос пробуждающейся совести, но и это не принесло результата. Спустя некоторое время он начал изучать Новый Завет и сочинения Лютера и в конце концов принял реформаторскую веру. Вскоре ему пришлось быть свидетелем казни человека, которому отрубили голову лишь за то, что он принял повторное крещение. Это побудило его обратиться к Библии в поисках решения вопроса о крещении младенцев. В Священном Писании ему не удалось найти ни одного такого случая, напротив, он убедился, что покаяние и вера являются необходимыми условиями для принятия крещения.

Менно оставил римскую церковь и всю свою жизнь посвятил проповеди принятых им истин. И в Германии, и в Нидерландах в то время появилось немало фанатиков, распространявших бессмысленные, бунтарские учения, направленные на разрушение общественных устоев и подстрекавшие к насилию и волнениям. Менно предвидел ужасные последствия этого движения и энергично вступил в борьбу с ложными идеями и дикими планами фанатиков. Немало людей, поначалу увлеченных бунтарским учением, потом отказались от своего пагубного заблуждения. Кроме того, было много последователей древних христиан, потомков вальденсов. Среди этих людей Менно и начал свою работу – и с большим успехом.

Двадцать пять лет он путешествовал вместе с женой и детьми, перенося большие лишения и трудности, часто подвергая свою жизнь опасности. Он путешествовал по всем Нидерландам и Северной Германии, трудясь главным образом среди простого народа и оказывая далеко идущее влияние. Будучи наделен природным даром красноречия, Менно, хотя и не получил всестороннего образования, был человеком неподкупной честности, душевной чуткости и кротости. Это был серьезный и подлинно благочестивый человек, воплощавший в своей жизни принципы, которым учил людей, и потому пользовавшийся большим доверием. Его последователи, рассеянные повсюду, переносили большие трудности. Они тяжко страдали от того, что их путали с фанатиками-мюнстеритами. Все же, благодаря его трудам и стараниям, многие обратились к Богу.

Нигде реформаторское учение не было так единодушно принято как в Нидерландах, несмотря на преследования, сильнее которых не было ни в одной стране, за редким исключением. В Германии Карл V запретил Реформацию и охотно послал бы всех ее приверженцев на костер, но князья упорно и мужественно сопротивлялись его деспотизму. В Нидерландах же его власть была сильнее, и там непрестанно выходили указы о гонениях и преследованиях. Читать Библию, проповедовать о ней и слушать подобные проповеди, даже просто говорить о ней – все это означало навлечь на себя смерть на костре. Молиться Богу в уединенном месте, а не перед рукотворным изображением, петь псалом – также считалось преступлением, заслуживающим смерти. Даже тех, кто отрекался от своих заблуждений, все равно лишали жизни. Мужчины погибали от меча, а женщин живыми закапывали в землю. Тысячи людей погибли во время царствования Карла V и Филиппа II.

Однажды перед инквизицией предстала целая семья, которую обвиняли в том, что она не принимает участия в мессе и молится дома. Когда допрашивали самого младшего члена этой семьи относительно порядка семейного богослужения, то мальчик ответил: «Мы встаем на колени и молимся, чтобы Бог просветил наш разум и простил наши грехи; мы молимся за нашего короля, чтобы все было благополучно в его владениях, а сам он был счастлив; мы молимся о наших городских начальниках, чтобы Бог сохранил их». ^[231] Такие слова глубоко тронули некоторых судей, но в конце концов отец этого мальчика и один из его братьев были приговорены к сожжению.

Ярость гонителей равнялась вере мучеников. Не только мужчины, но и нежные женщины и юные девушки проявляли непоколебимую отвагу. «Жены не отходили от костров, в пламени которых гибли их мужья, шепча слова утешения или священными гимнами подбадривая их». «Юные девушки, которых живыми закапывали в могилу, вели себя так, будто они ложатся спать в собственной спальне; всходя на эшафот или костер, они надевали свои лучшие платья, будто шли не на смерть, а под венец». ^[232]

Как и в то время, когда язычники пытались уничтожить Евангелие, пролитая кровь христиан становилась священным семенем. ^[233] Гонения увеличивали число свидетелей об истине. Из года в год монарх, которого выводила из себя непобедимая решительность народа, продолжал свое страшное дело, но все было тщетно. Наконец, после революции под предводительством благородного Вильгельма Оранского Голландия обрела свободу служить Богу.

В горах Пьемонта, на равнинах Франции и берегах Голландии семя Евангелия было полито кровью его учеников. Но в северных странах оно победило мирным путем. Реформаторскую веру в Скандинавию принесли студенты, возвращавшиеся к себе на родину из Виттенберга. Издание сочинений Лютера также способствовало распространению света. Простой, закаленный народ Севера отвернулся от порочности, помпезности и суеверий Рима, чтобы принять чистое и простое учение Библии, дающее жизнь.

Таузен, «реформатор Дании», был сыном крестьянина. Мальчик рано начал проявлять большие способности; он страстно стремился получить образование, но его родители не могли платить за его обучение, и ему пришлось поступить в монастырь. Целомудренность, усердие и честность юноши вскоре завоевали расположение настоятеля монастыря. При проверке знаний он проявил многообещающие таланты, которые в будущем могли послужить Церкви. Было решено дать ему образование в одном из университетов Германии или Нидерландов. Молодому студенту позволили самому избрать место учебы, но с одной оговоркой – кроме Виттенберга. Будущему богослову следует избегать опасной и пагубной ереси – так говорили монахи.

Таузен отправился в Кельн, который был в то время и до сих пор является цитаделью папства. Очень скоро мистицизм его наставников стал вызывать отвращение у юноши. Приблизительно в это время он познакомился с произведениями Лютера. Он читал их с удивлением и восторгом и загорелся желанием увидеть реформатора, посоветоваться с ним. Конечно, он рисковал нанести оскорбление настоятелю монастыря и лишиться его поддержки. Вскоре все же выбор был сделан, и спустя некоторое время Таузен стал студентом Виттенбергского университета.

Вернувшись в Данию, он снова пошел в свой монастырь. Никто еще не подозревал его в приверженности лютеранству; он не открывал своей тайны, но старался, не затрагивая предрассудков своих товарищей, направить их к более чистой вере и святой жизни. Он раскрывал Библию, объяснял ее истинное значение и наконец начал открыто проповедовать о Христе – единственной надежде грешников в деле оправдания и спасения. Страшен был гнев настоятеля монастыря, который возлагал такие большие надежды на него как на доблестного защитника римской церкви. Таузена немедленно перевели в другой монастырь и заключили в келью под строжайший надзор.

К ужасу его новых настоятелей, вскоре несколько монахов объявили себя протестантами. Через решетку своей кельи Таузен рассказывал своим сотоварищам об истине. Если бы эти датские отцы знали, как церковникам следует обращаться с еретиками, то голос Таузена умолк бы навсегда; но, вместо того чтобы отправить его в какую-то подземную темницу, они выгнали его из монастыря. Теперь они были бессильны. Только что вышедший королевский указ брал под защиту всех учителей новой веры. Таузен начал проповедовать. Церкви открылись перед ним, и народ толпами шел послушать его. Другие также проповедовали Слово Божье. Новый Завет, переведенный на датский язык, получил самое широкое распространение. Усилия папства приостановить эту работу привели к ее расширению, и спустя короткое время Дания заявила о принятии протестантской веры.

В Швеции молодые люди, наполненные живой водой из виттенбергского источника, поделились этим даром и со своими соотечественниками. Двое из вождей шведской Реформации, Олай и Лаврентий Петри, сыновья кузнеца из Оребру, обучались под руководством Лютера и Меланхтона и, в свою очередь, ревностно проповедовали истину у себя на родине. Подобно великому реформатору, Олай воодушевлял народ своим рвением и красноречием, в то время как Лаврентий, вдумчивый и уравновешенный, как Меланхтон, был более похож на ученого. Оба обладали истинным благочестием, большими теологическими познаниями и несгибаемым мужеством в проповеди истины. Но и паписты не бездействовали. Католические священники настраивали против реформаторов невежественных и суеверных людей. Олай Петри часто подвергался нападениям черни, и несколько раз ему едва удавалось спастись. Тем не менее король с благосклонностью относился к этим реформаторам и покровительствовал им.

Под гнетом римской церкви народ влачил нищенское существование. Отчужденные от Писания, имея религию, которая сводилась к внешней символике и обрядности, но не просвещала разум, люди возвращались к языческим ритуалам своих предков-идолопоклонников. Нация разделилась на враждующие партии, постоянная борьба между которыми усугубила всеобщую нищету. Король решил узаконить Реформацию в государстве и Церкви и всячески приветствовал этих способных помощников в борьбе с Римом.

В присутствии монарха и правящей верхушки Швеции Олай Петри с величайшим умением защищал учение реформаторской веры в диспуте с католическими богословами. Он заявил, что учение отцов должно приниматься только в том случае, если оно находится в согласии со Священным Писанием; что основные принципы веры изложены в Библии в доступной и понятной форме, так что все люди могут понять их. Христос сказал: «Мое учение – не Мое, но Пославшего Меня» (Ин 7:16), и апостол Павел заявил, что если даже и он начнет благовествовать не то, что он принял от Бога, да будет анафема (см. Гал. 1:8). «Как же тогда, – говорил реформатор, – другие осмеливаются устанавливать догмы по своему усмотрению и навязывать их как нечто необходимое для спасения?» ^[234] Он доказал, что постановления Церкви не имеют никакой силы, когда они идут вразрез с заповедями Божьими, и провозгласил великий принцип протестантизма «Библия, и только Библия» как правило веры и жизни.

Эта борьба, хотя она мало кому известна, «открывает нам людей, которые были рядовыми в армии Реформации. Они не были малограмотными фанатиками, создающими вокруг себя шумиху. Нет, и еще раз нет. Они глубоко изучили Слово Божье и хорошо знали, как владеть оружием, которое дает им Библия. Что касается их познаний, то они далеко опередили свое время. Если мы обратим внимание только на такие блестящие научные центры, как Виттенберг и Цюрих, и на таких знаменитостей, как Лютер и Меланхтон, Цвингли и Эколампадиус, то нам, конечно, скажут, что это вожди движения, и естественно ожидать от них проявления незаурядного ума и блестящих свершений, но те, кто шел за ними, сильно отличались от своих вождей. Да, все это так, но давайте теперь обратимся к малоизвестным событиям в Швеции, к скромным личностям Олафа и Лаврентия Петри – от учителей к ученикам. Что же мы находим?.. Это ученые и богословы, владевшие полнотой евангельской истины и одержавшие легкую победу над идеологами и лучшими умами Рима». ^[235]

В результате упомянутого диспута шведский король принял протестантскую веру, а спустя некоторое время и парламент последовал его примеру. Олай Петри перевел на шведский язык Новый Завет, и, идя навстречу пожеланию короля, братья приступили к переводу всей Библии. Таким образом, шведский народ впервые получил Слово Божье на своем родном языке. Парламент постановил, чтобы во всем государстве служители церкви разъясняли Священное Писание, чтобы детей в школах побуждали читать Библию.

Благословенный свет Евангелия постепенно и уверенно рассеивал мрак невежества и суеверия. Освобожденная от римского угнетения, нация достигла небывалого расцвета и величия. Швеция превратилась в один из бастионов протестантизма. Спустя столетие, в час величайшей опасности, эта небольшая и прежде слабая страна, единственная в Европе, осмелилась протянуть руку помощи Германии во время ужаснейшей тридцатилетней войны. Казалось, что вся Северная Европа снова окажется под тиранией Рима, но шведская армия помогла Германии остановить наступление папистов, добиться религиозной терпимости для протестантов – и кальвинистов, и лютеран – и возвратить свободу совести странам, принявшим Реформацию.

Английские реформаторы позднего периода

В то время, когда Лютер вручил народу Германии прежде недоступную ему Библию, Тиндаль, побуждаемый Духом Божьим, сделал то же самое в Англии. Библия Уиклифа переводилась с латинского текста, в котором имелось много ошибок. Она никогда не была отпечатана, а цена переписанной от руки книги была так велика, что только богатые люди и дворяне могли приобрести ее. К тому же она была запрещена Церковью и получила самое незначительное распространение. В 1516 году, за год до появления тезисов Лютера, Эразм первым издал Новый Завет на греческом языке, а вскоре появился и его латинский перевод. Теперь Слово Божье впервые было напечатано на языке оригинала. В этом издании были исправлены ошибки многих предыдущих переводов, и смысл был передан более точно. Это помогло многим образованным людям лучше постичь истину и, конечно, послужило толчком в деле Реформации. Однако Слово Божье по-прежнему в большей степени оставалось недоступным для простого народа. Тиндаль должен был окончить начатое Уиклифом дело и дать Библию своим соотечественникам.

Усердный исследователь и серьезный искатель истины, он принял Евангелие, читая изданный Эразмом Новый Завет на греческом языке. Он бесстрашно проповедовал свои убеждения, настаивая на том, что любое учение должно проверяться Священным Писанием. На заявление папства, что Библию дала Церковь, и только она одна может ее толковать, Тиндаль отвечал: «Вы знаете, кто научил орлов отыскивать себе добычу? Тот же Самый Бог учит и Своих алчущих детей искать Отца в Слове истины. Не вы дали нам Писание; напротив, вы скрывали его от нас; вы отправляли на костер тех, кто проповедовал его; да если бы только вы могли, вы сожгли бы и само Писание». ^[236]

Проповеди Тиндаля вызывали большой интерес, и многие принимали истину. Но священники были на страже, и не успевал он оставить поле своей деятельности, как они угрозами и ложью пытались разрушить то, что он созидал. И часто им удавалось сделать это. «Что можно предпринять? – восклицал Тиндаль. – В то время как я сею в одном месте, приходит враг и разоряет поле, оставленное мной. Я не могу быть везде. О, если бы верующие имели Священное Писание на своем родном языке, тогда они могли бы бороться с этими лжемудрствованиями. Без Библии невозможно утвердить паству в истине». ^[237]

Эта мысль не давала Тиндалю покоя. «На родном языке, – рассуждал он. – Израильский народ пел псалмы в храме Иеговы, и неужели Евангелие не должно звучать среди нас на английском языке?.. Разве Церковь должна иметь меньше света в полдень, чем на рассвете?.. Христиане должны читать Новый Завет на своем родном языке». Богословы и учители Церкви противоречили друг другу. Только с помощью Библии люди могли обнаружить истину. «Один слушает этого учителя, второй – другого... И каждый из ученых противоречит остальным. Как же мы сможем отличить истинное от ложного?.. Как?.. Только с помощью Слова Божьего». ^[238]

Спустя некоторое время с Тиндалем вступил в полемику один богослов-католик, который с пылом воскликнул: «Лучше уж мы останемся без законов Божьих, чем без законов папы!» Тиндаль ответил на это: «Мне нет дела до папы и его законов. Если Бог продлит мою жизнь, то через несколько лет я добьюсь того, что мальчик, идущий за плугом, будет знать Писание лучше вас». ^[239]

Теперь Тиндаль утвердился в намерении, которое давно вынашивал в своем сердце – дать народу Новый Завет на его родном языке, – и немедленно приступил к работе. Изгнанный из своего дома, он отправился в Лондон, где некоторое время мог беспрепятственно трудиться. Но снова ярость папистов заставила его бежать. Казалось, во всей Англии не найдется для него места, и он решил искать убежища в Германии. Там он и начал печатать Новый Завет на английском языке. Дважды его работа приостанавливалась, но когда ему запрещали печатать в одном городе, он отправлялся в другой. Наконец он поехал в Вормс, где несколько лет назад Лютер защищал Евангелие перед сеймом. В этом старинном городе было много друзей Реформации, и Тиндаль без помех продолжил свою работу. Вскоре были напечатаны три тысячи экземпляров Нового Завета, и в том же году потребовалось еще одно издание.

Он продолжал свои труды с величайшей серьезностью и настойчивостью. Невзирая на бдительность английских властей, строго контролировавших порты, тайными путями Слово Божье доставлялось в Лондон, а оттуда расходилось по всей стране. Паписты прикладывали все усилия к тому, чтобы задушить истину, но тщетно. Епископ из Дархэма однажды скупил у книготорговца, который был другом Тиндаля, весь его запас Библий и намеревался уничтожить их, полагая, что этим причинит большой ущерб деятельности реформатора. Но получилось наоборот: на вырученные деньги был приобретен материал для нового, гораздо более качественного издания, которое иначе не было бы напечатано. Когда впоследствии Тиндаль стал узником тюрьмы, его обещали выпустить на свободу при условии, если он выдаст имена людей, которые оказывали ему материальную помощь в печатании Библии. На это он ответил, что епископ из Дархэма сделал в этом отношении больше, чем кто-либо другой, так как, уплатив крупную сумму денег за Библии, он тем самым способствовал успешному продвижению его работы.

Тиндаль был предан в руки врагов и многие месяцы провел в тюрьме. Мученической смертью он засвидетельствовал свою веру, но подготовленное им оружие помогло и другим воинам сражаться в течение всех столетий, вплоть до наших дней.

Латимер с кафедры говорил о том, что Библия должна читаться на родном языке народа. «Автор Священного Писания, – сказал он, – Сам Господь, и Писание – такое же могущественное и вечное, как и наш Творец. Нет ни одного короля, императора или правителя... который не был бы обязан повиноваться... Его Святому Слову. Давайте не будем ходить окольными путями, пусть Слово Божье руководит нами. Давайте не будем идти по стопам... наших предков – нам следует делать не то, что они сделали, но то, что они должны были бы сделать». ^[240]

Варне и Фрайт, преданные друзья Тиндаля, встали на защиту истины. Их примеру последовали Ридли и Крэнмер. Руководители английской Реформации были людьми образованными, и большинство из них пользовались глубоким уважением в католических кругах за свое усердие и благочестие. Их противостояние папству и было результатом близкого знакомства с заблуждениями «святого престола». Знание тайн Вави