Сопротивлялся и победил ли Христос внутренние искушения ко греху?

ВОПРОС: Имеется ли доказательство того, что Христос встретил искушения, восстающие изнутри? Сражался ли против "наклонности" ко греху? Говорит ли Елена Уайт, что Он сопротивлялся низменному влиянию наклонности ко злу? Или был безгрешный вариант "наклонности", которую Он "подвергал серьезному испытанию... чтобы сопротивляться" и, следовательно, Он не испытывал настоящее искушение ко греху (сравни 7ВС 930)? О чем говорит контекст?

Давайте прежде ответим на последний вопрос. Следующая цитата содержит основной контекст этого утверждения:

Для Него [Христа] было так же нелегко находиться в положении, которое занимает человечество, как для людей возвыситься над низким уровнем их развращенной природы и быть причастниками божественной природы.

Христос был подвергнут серьезному испытанию, требовавшему силы всех Его способностей, чтобы сопротивляться наклонностям, когда рисковал употребить Свою силу для того, чтобы освободить Себя от опасности и восторжествовать над силой князя тьмы. Сатана демонстрировал свое знание слабостей человеческого сердца и употреблял всю свою силу, желая воспользоваться слабостью человеческой природы, которую Христос принял для того, чтобы преодолеть Свои искушения, выпадающие на долю человека (7ВС 930; from RH, April 1, 1875).

В этом отрывке можно увидеть следующее:

(1) Для того, чтобы "сопротивляться наклонности'', Христу необходимо было "серьезное испытание", и, следовательно, присутствовало и "искушение" ("испытание" и "искушение" являются синонимами"). Такое испытание или искушение подразумевает возможность греха.

(2) Эта "наклонность" относилась к "слабостям человеческого сердца" и поэтому не может быть приравнена только к физической, телесной слабости или утомляемости. Несмотря, что следующее предложение говорит о "слабости человеческой природы, которую Христос принял" и может быть истолковано только как физическая слабость, такое толкование противоречит контексту, ибо любая "слабость", на которую ссылается Елена Уайт, определенно имеет отношение к сатанинским искушениям, "выпадающим на долю человека", и касается "слабостей человеческого сердца", не просто слабости человеческого тела.

(3) "Испытание" или "искушение в этом контексте не может подразумевать только безгрешный вариант, поскольку это было бы неестественное, нереальное противоречие с самим собой. Выступление кровавого пота у Христа, сопротивлявшегося безгрешному варианту искушения, было бы непонятным и противоречило бы вдохновенному пониманию Его борьбы: "Взирай на начальника и совершителя Иисуса... Вы еще не до крови сражались, подвизаясь против греха (Евр. 12:2-4)". "Он [Христос]... умер для греха", не просто для физической немощи (Рим. 6:10).

(4) Если бы Христос уступил этой "наклонности", была бы эта уступка грехом? Многие, кажется, думают, что если бы Христос вытер кровавый пот со лба, отказался от креста и возвратился невредимый к престолу Своего Отца, отвергнув предстоящую жертву, и таким образом отверг волю Своего Отца, это было бы для Него просто выбором, не повлекшим за собой греха, безгрешным вариантом. Все по-прежнему было бы в порядке. Отказ спасти мир ценой Самого Себя не был бы грехом для Него.

Но это не может быть истиной. Проблема, которая стояла перед Ним, описана как "опасность" или "риск". "Наклонность", с которой Он боролся, взывала к Нему избежать этого. Если бы Он уступил этой "наклонности", Он отказался бы от креста, чего, конечно, хотел сатана от Него. Нам нужно только спросить, могла ли когда-либо воля сатаны для Него быть безгрешной волей?

Если бы Христос отказался от Своего креста, было бы это действительным грехом для Него? Если бы в Гефсимании Он не "до крови сражался, подвизаясь против греха", Елена Уайт показывает, что это было бы грехом для Христа отказаться от креста:

Если бы во Христе обнаружился хоть один грех, если бы Он хоть в чем-нибудь уступил сатане, чтобы избежать ужасных мучений, враг Бога и человека мог бы праздновать победу (DA 761).

Другими словами, "уступить сатане, чтобы избежать ужасных мучений" было бы "одним грехом, обнаруженным во Христе". Он заявлял, что безгрешен, потому что "Я всегда делаю то, что Ему [Отцу] угодно (Ин. 8:46, 29). "Христос не Себе угождал" (Рим. 15:3). В отвержении Своей собственной воли и поиске воли Своего Отца было то, что Он "победил" (сравни Ин. 5:30 и Откр. 3:21). Следовательно, если бы Он отказался от креста, Он не смог бы сказать "Я соблюл заповеди Отца Моего".

Его восшествие на крест было (мы говорим с почтением, употребляя Его собственные слова) "не как Я хочу, но как Ты" (сравни Ин. 15:10; Мф. 26:39). Если "любовь есть исполнение закона" (Рим. 13:10), Христос, отказавшийся от креста, нарушил бы закон, ибо отказ от креста не был бы любовью (агапе). "Если бы Он не выдержал Свое испытание, Он не мог бы быть послушен голосу Божьему, и мир был бы потерян (5ВС 1083). Это совершенное неизбежное "испытание" включало Его крест. Непослушание воле Бога есть все, что заключает в себе грех.

(5) Мы соглашаемся, что "наклонность", с которой Христос боролся, была ужасно сильной, поскольку требовала "силы всех Его способностей, чтобы сопротивляться" ей. Если уступка была бы грехом для Него, то это была внутренняя "наклонность" ко греху, которой Он совершенным образом (хотя мучительно) сопротивлялся. Он находился "в... борении (агонии — англ. пер.)... и был пот Его, как огромные капли крови, падающие на землю" (Лк. 22:44).

Да, Его искушения были бесконечно большими, чем какие-либо наши искушения, но это не означает, что они не были связаны с нашими искушениями. Как мы знаем внутреннюю жажду потворствовать своим греховным желаниям, ужасное принуждение незаконной любви, или желания, или пагубной привычки, так и Христос знал внутреннее стремление души к освобождению от Своего креста. Все наши внутренние "наклонности" ко греху — это подобное принуждение к тому, чтобы избегать крест, на котором эго распято вместе с Ним! Это грех сделал крест необходимым, и избегать крест также является грехом как для Христа, так и для нас.

Теперь появляется другой родственный вопрос: мы должны отметить слова Самого Христа, которые таинственным образом пренебрегались на протяжении столетий. Также это ясное и наиболее авторитетное утверждение, когда-либо данное нам по вопросу человеческой природы, которую Христос "взял" или "принял" в Своем воплощении. Вот Его собственные слова:

Я ничего не могу творить Сам от Себя. Как слышу, так и сужу, и суд Мой праведен, ибо не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца (Ин. 5:30).

Ибо Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца (Ин. 6:38).

Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия: впрочем, не как Я хочу, но как Ты (Мф. 26:39).

Таким образом, Христос подчинил Себя внутреннему конфликту, который все мы имеем. Он взял волю, которая должна была быть отвергнута (такая "воля" угождает внутреннему выбору). Это не сделало Христа грешником. Покрывалом, которое скрывало это христологическое утверждение от теологов на протяжении веков, могло быть весьма влиятельное и авторитетное учение Августина о "первородном грехе". Без ясного размышления над проблемой, теологи предполагают, что человеческая природа, которая включает в себя волю, естественно противящуюся Божьей воле, есть автоматическое участие во грехе. Но они не поняли "весть третьего ангела поистине". Подверженность искушениям — это не грех, даже борьба с влекущей силой греховного или эгоистичного желания также не является грехом; грех — это уступка искушению или желанию вопреки воле Бога.

Наша греховная природа — это не только унаследованные последствия шести тысяч лет греха; это внутренняя наклонность любить себя, и если потворствовать ей, она становится "враждой против Бога" (Рим. 8:7). Но Христос никогда не потворствовал этому.

"Моя воля", которой Христос сопротивлялся, которую отвергал, которую преодолевал, которую "осудил... во плоти", не была грехом для Него. Также для нас, внутренняя "наклонность" ко греху, которой мы полностью противостоим посредством благодати Христа, не является грехом. (Исключая веру в Него, это, конечно, невозможно для падшего человека.)

Так как общепринятое представление заключается в том, что внутренняя наклонность уже есть грех, многие убеждают самих себя в безысходности борьбы с грехом:

Поскольку искушение к прелюбодеянию или супружеской измене уже послало свой импульс, следовательно, они думают, что искушение уже есть грех. Тогда они делают вывод, что они точно так же могли бы осуществить желание и позволить себе совершить деяние, поскольку они думают, что совершенное послушание Божьему закону все равно невозможно. Если вы должны искать извинение за один грех, почему не искать его и за два? Таким образом они попадают в смертельную ловушку.

Другими словами, если ощущение внутреннего позыва искушения является уже грехом, который требует Кого-то, Кто бы соблюдал закон заместительным образом вместо вас (прощая вас), вы могли лучше позволить Ему пойти на шаг дальше и "покрыть" ваше действительное незаконное сексуальное действие. Является ли более хлопотным для Него "покрыть" греховный поступок, чем "покрыть" греховную мысль? Это логика, которая извиняет огромное количество безнравственности, даже некоторых в среде "церкви остатка". Этот несостоятельный парадокс выдает себя за "евангелие".

Подобно Пилигриму из книги Буньяна, путешествующему через Долину Теней, мы иногда не можем различить между нашептываемыми внушениями врага, приходящими к нам (нашептывания — это не грех), и нашим собственным личным вовлечением ума в грех через участие или воображение. Лютер мудро сказал, что мы не можем запретить птицам летать над нашей головой, но мы можем запретить им вить гнезда в наших волосах. Напрасно спорить, что одна секунда или тысячная секунды внушенных сатаной злых мыслей становится нашим участием; важно то, что через веру во Христа возможно, что "праведность закона исполнится в нас, живущих не по плоти, но по духу" (Рим. 8:3, 4). Мы служим Спасителю, Который спасает.

"Но", скажет кто-нибудь, "отказ от Его собственной воли был легким для Него, но тяжел для Меня!" В ответ взгляните на агонию в Гефсимании и на кресте. Здесь Он был подвергнут "серьезному испытанию, требовавшему силы всех Его способностей", чтобы сопротивляться. Признать тот факт, что Гефсимания и Голгофа были "серьезным испытанием", это не значит отрицать то, что вся Его жизнь была беспрерывным "испытанием". Отождествитесь с Ним, и вы умрете для греха в Нем.

В заключение Елена Уайт сама полностью поддерживает утверждение нашего Господа относительно реальности Своей внутренней борьбы со Своей "собственной волей" и "наклонностью". В 1894 году она опубликовала свой небольшой трактат, который доказывает ее поддержку идеи послания 1888 года о природе Христа, озаглавленный «Христос был искушаем подобно нам». Странно, но он повсюду официально не издавался в этом XX столетии. На странице 11 она говорит: "Христианин должен понимать, что... самые сильные искушения придут к нему изнутри, поскольку он должен бороться против наклонностей плотского сердца. Господь знает наши слабости... Если бы мы могли понимать, чем является Христос для нас...!"

Если наши "самые сильные искушения придут изнутри", отсюда следует, что Христос также сражался с "искушениями... изнутри". Это аксиома, что одни и те же предметы равны один другому.

Никогда Он не лелеял, не питал или не давал убежища злым мыслям или намерениям. И, поступая так, Он ненавидел "беззаконие" или "отвращался от зла".

Так же и мы можем по Его благодати через вмененную и наделенную праведность. "Нам нет нужды сохранять греховную склонность".

************

На протяжении столетий пытливые умы размышляли над человеческой природой Христа.

Сегодня никакая другая тема, кажется, не обсуждается в таких горячих прениях в церкви Адвентистов седьмого дня.

Все эти дискуссии возвращают нас к затруднительному вопросу: "Как мог Иисус быть безгрешным, когда Он был Младенцем, если Он принял нашу падшую греховную природу?" Кто от самого рождения хранил Его от эгоистичной жизни, от раздражительности характера? В чем Он был отличным от нас?

Имел ли Он некое "освобождение" от груза наследственности, который всегда присутствует в нашей падшей греховной природе?

И если это так, как в таком случае это "освобождение" в действительности отличается от ответа римских католиков на наш вопрос — от их догмы о Непорочном Зачатии Девы Марии?

Должны ли мы признать, что римские католики понимали это правильно еще тысячу лет назад?

Или Адвентисты седьмого дня могли бы иметь действительно верный ответ?

---