Монастырская жизнь
Прошло время, и случилось так, как и говорила игуменья: Тина и Сарра привыкли к монастырской дисциплине. Им даже стало казаться, что они так всегда и жили, по этому расписанному по минутам распорядку, который Сарра называла "гонка".
Единственное, к чему с трудом привыкали Тина и Сарра, так это к постоянному контролю: как ты сделала? Что ты сделала? Почему не так сделала? Нельзя было проявить никакой инициативы, ничего нельзя было сделать так, как хочется, но всегда только так, как говорят наставницы, всегда повиноваться, повиноваться и повиноваться. Но постепенно они свыклись и с этим, и, кажется, все становилось на свои места.
В монастырском интернате девочки должны были всегда тщательно следить за своей одеждой и обувью. Каждый день после обеда они тщательно начищали свою обувь и выставляли для проверки в один длинный ряд.
Дома Тине всегда удавалось уговорить няню или за шоколадку, или за поцелуй, или просто за ласковое слово почистить ее туфли. Но няни здесь не было, и Тине приходилось делать все самостоятельно.
Как-то раз приближалось время проверки, и Тина быстро навела блеск на носках своих туфель и поставила их в общий ряд. Вошла строгая наставница и стала придирчиво осматривать туфли. Дошла очередь и до туфелек Тины. Вдруг наставница подцепила палочкой Тинину туфельку и выбросила ее из ряда:
– Еще раз почистить туфли! Чьи? – испытующе глядя на девочек, спросила она.
– Мои, – ответила Тина.
– Зайдешь ко мне в рабочую комнату, – приказала строгая наставница.
– Хорошо, – еле вымолвила Тина и подумала про себя: "Мама бы так никогда не поступила, она никогда бы не выставила виноватого на всеобщее посмешище!"
Тина еще раз почистила туфельки и понесла их в рабочую комнату. Наставница взяла туфли в руки, повертела, разглядывая со всех сторон, потом строго посмотрела на Тину и сказала:
– Значит, можешь. Лень – мать всех пороков. Иди.
В дверях Тину ждала Сарра. Она слышала, как наставница разговаривала с Тиной, и шепнула Тине на ухо:
– От нее дует ледяным ветром.
– Я сама виновата, – так же шепотом ответила ей Тина. Сменяя друг друга, проходили дни однообразной монастырской жизни. Наступила осень, и воспитанницы должны были собирать в саду яблоки. Наставница велела сначала собрать все яблоки, затем рассортировать их и только после этого она разрешила съесть по одному яблоку. В заключение она добавила: "И чтобы я не видела в саду никаких огрызков".
Девочки разошлись по всему саду и стали наполнять плетеные корзины спелыми, аппетитными яблоками. Красные наливные бока яблок так и просились, чтобы их попробовать. Но Тина старалась не думать об этом. Вот она подняла одно очень крупное и красивое яблоко и положила его в корзину. Сарра, которая работала рядом, увидев это яблоко, тут же достала его из корзины и откусила большой кусок. А когда она его съела, то, вытирая рот, сказала с улыбкой:
– Очень вкусно! Мне так хотелось пить!
И тут Тина увидела, что прямо на них идет наставница. Девочка стала лихорадочно соображать, куда спрятать огрызок. У Сарры, когда она увидела наставницу, от испуга расширились глаза, и она замерла в растерянности. Наставница подошла, схватила Тину за ухо и стала его крутить и трепать, приговаривая: "Сатана искусил тебя! Зачем ты испортила такое красивое яблоко?"
Ухо Тины, после того как побывало в руках наставницы, горело огнем. И в этот момент ей стало невыносимо грустно. Она вспомнила свою мамочку. Конечно, она-то никогда бы так не поступила! И Тине очень захотелось домой. Стоявшая рядом Сарра попыталась было заступиться за Тину:
– Зачем вы так сильно надергали уши Тины? Зачем? – с упреком глядя на наставницу, спросила она.
– Замолчи, а то хуже будет! – шепнула Тина, она знала, что с наставницей лучше не пререкаться. Но уже было поздно.
– Пойдемте! – приказала наставница, и девочки пошли за ней в кабинет. – За непослушание и за грубость отправляйтесь в часовню и отчитайте молитвы по четкам от на чала до конца.
– Хорошо, – сказала Тина.
– Это несправедливо! – выпалила Сарра. – Вы наказали Тину, надергав ей уши, а теперь еще и молиться по четкам! Это двойное наказание! За что?
– Сарра, – спокойно ответила ей наставница, – ты два раза отчитаешь молитвы. Идите!
Девочки вышли, и когда дверь кабинета закрылась, Сарра в отместку показала в сторону наставницы язык и продолжала с возмущением:
– Я не буду молиться по четкам. Я попрошу у Иисуса прощения за то, что не удержалась и откусила от яблока, и за то, что ты понесла за меня наказание. Тина, прости меня!
– Прощаю, прощаю, – сказала Тина, а сама подумала: "Наверное, такая уж у меня участь – получать наказание за проступки других".
В часовне Тина стояла у распятия и, обращаясь к Иисусу, говорила: "Дорогой Иисус! Ты страдал за мои грехи, за мое непослушание. Я тоже сегодня капельку пострадала за Сарру, и я знаю, как Тебе это было больно. Я очень хочу домой, к маме. Ты всегда помогал мне. И я прошу Тебя, помоги мне вернуться домой! Помоги, Иисус! Я никак не могу полюбить нашу наставницу, помоги мне полюбить ее. Научи меня любить так, как Ты любишь меня и всех людей!"
Потом Тина помолилась по четкам, честно перебрав все костяшки до одной. Когда она встала с колен, Сарра уже стояла у дверей и ожидала ее.
– Отмолила?
– Да!
– А я нет. Знаешь, Тина, у меня на сердце камень лежит, я не могу простить.
– Знаешь, Сарра, лучше прощать, чем все время обижаться и злиться, лучше любить, чем ненавидеть, – сказала Тина.
– Нет, и еще раз нет! – с горящими от ненависти глазами стояла на своем Сарра. – Знаешь. Тина, я решила: я убегу отсюда домой.
Тина молчала. Эти слова "Я убегу отсюда домой!" в точности совпадали и с ее тайным желанием.
Когда девочки вернулись из часовни, их встретила наставница и сообщила: "Все уже поужинали, а вы остались без ужина".
– За одно преступление – три наказания: дважды отмолить грехи, а теперь вы еще и ужина нас лишили! – с обидой ответила Сарра
– Сарра, научись уважать старших! – сухо сказала наставница и ушла, закрыв за собою дверь.
Тина посмотрела на Сарру. Из ее красивых глаз, как горошины, катились слезы. Тина достала носовой платок и бережно стала вытирать ее щеки:
– Не плачь! Мы с тобой обязательно убежим отсюда!
– Правда? – как бы очнувшись от сна, с улыбкой спросила Сарра
– Правда!
– Тина, я теряю веру в Бога. Я стану безбожницей. Давай мы с тобой убежим отсюда раз и навсегда! – Да, мы с тобой уйдем отсюда, только потерпи. Я вот что думаю, нас же здесь плохому не учат! Но я не пойму, в чем дело, почему так хочется отсюда уехать?
– Я знаю, – сказала Сарра. – Здесь всегда веет холодом, ледяным холодом. Я уже забыла, что такое смех. Нет, если я здесь останусь, то стану безбожницей!
– Что ты, Сарра! – возразила Тина. – Ведь за нас умер Иисус, Он нас любит, как ты можешь так говорить?
– При чем здесь Иисус? – ответила Сарра. – Это люди такие холодные и злые. Ну ладно, договорились, я постараюсь любить Иисуса! – примиряюще добавила она.
Вечером Тина, как всегда, беседовала с Иисусом. Она рассказала Ему, что Сарра не хочет молиться, что наставница поступает несправедливо. Она просила помочь Сарре прощать и любить. И снова она просила Иисуса помочь им вернуться домой. Ей – к маме и сестренке, а Сарре – к маме...
Девочки жили в монастыре уже два года. И все это время они никак не могли привыкнуть к постоянному контролю. Им казалось, что наставницы следили за каждым их шагом.
Однажды в воскресенье после обеда все девочки сидели на лужайке. Вокруг благоухали цветы. Воспитанницы рассказывали, как пречистая Дева Мария помогала им. Дошла очередь и до Тины. Тина рассказала, что она очень часто молится Иисусу и что Он всегда посылает ей утешение в скорби, помогает в учебе, помогает быть послушной и принимать верные решения.
– А ты что, никогда не обращаешься к Деве Марии, Матери Божьей? – спросила наставница.
– Как вам сказать? По четкам я молюсь и ей, но беседую только с Иисусом. Иисус в моей жизни – все. Когда я бываю в часовне или в соборе, то могу часами смотреть на Него и беседовать с Ним. Я Его очень люблю, ведь Он умер за меня на Голгофе, чтобы я могла жить с Ним на небесах. А это для меня самое главное.
– А кто твоя мама по вероисповеданию? – включилась в разговор главная настоятельница монастыря.
– Она – никто! Она признает, что Бог есть и что людям нужно делать добро, вот и вся ее религия. А папа был греко-католиком, а я,
наверное, – христианка.
– А ты, Сарра, кому молишься? Какие у тебя опыты? – спросила настоятельница монастыря.
— Никаких! Когда молюсь, а когда нет. Когда я была дома, я молилась Матери Божьей. А здесь, в интернате, я теряю веру все больше и больше.
— А почему? — допытывалась главная настоятельница.
— Не скажу!
Все замолчали. Тина сильно переживала за Сарру. Она сидела и думала: что же делать, как помочь Сарре? И придумала: она попросит наставницу выслушать ее и расскажет ей, почему Сарра теряет веру, может, та поможет ей.
Целую неделю Тина сильно молилась и обдумывала, что сказать настоятельнице. Тина уважала и любила ее больше всех, а та часто брала Тину с собой в город, когда ей нужно было идти по разным делам, и по дороге они беседовали и рассуждали обо всем как равные. И вот пришел день, когда Тина попросила игуменью принять ее. Игуменья пригласила девочку сесть рядом и мягко сказала: "Ну, рассказывай все, что у тебя на сердце!" И Тина начала рассказывать обо всем, что у нее наболело.
— На Сарру плохо действует сильный надзор, — начала она. — Наказания часто бывают несправедливые. На нас постоянно давят, это унижает нас. Я не жалуюсь, дисциплина — это хорошо, мы научились многому прекрасному и доброму. Нас научили хорошим манерам, как себя вести в любом месте. Но тяжело то, что каждый день все одно и то же, одно и то же! Хотя даже не в этом дело, а совсем в другом.
— В чем? — спросила игуменья.
— Как-то Сарре захотелось посмотреться в зеркало, — продолжала Тина, — а зеркало держать в комнате не положено. Сарра сказала, что без зеркала жить невозможно. И вот во дворе гимназии мы нашли небольшой осколок стекла, замазали его чернилами и по утрам смотрелись в него. Мы с Саррой не находили в том ничего греховного. Но однажды утром наша наставница увидела зеркало и забрала его. А потом она наказала нас тем, что после уроков мы должны были пойти в часовню, отмолить грехи и отчитать молитвы до половины четок. Тогда мы спросили, какой же грех мы совершили, когда смотрелись в зеркало? А наставница сказала, что грех самовлюбленности!
|— Грех самовлюбленности... — задумчиво произнесла игуменья. у— Тогда Сарра сказала, что мы не любовались собой, а только смотрели, в порядке ли волосы и лицо. А наставница сказала, что мы обманываем, и прибавила еще половину четок, — с возмущением продолжала Тина.— Мы с Саррой пошли в часовню, и по дороге она все говорила: "За что это наказание? Не буду молиться! Мне уже противно! Бормочешь и бормочешь одно и то же!" А я ей сказала: "Не бормочи одно и то же, делай остановки и говори с Иисусом". А Сарра сказала мне, чтобы я меньше говорила об Иисусе и больше о Матери Божьей и о святых, потому что она слышала, как наставница сказала Кате, что во мне иногда звучат нотки еретички. А я ей ответила, что Иисус выше всех святых и Матери Божьей! Он Бог! Мне об этом говорил мой папа. Я Иисуса ни на кого не променяю! Тогда Сарра сказала мне, что меня за это исключат из интерната!
— И что же ты думаешь? — медленно выговаривая слова, спросила игуменья.
— Я думаю, если я что-то буду делать не так, то вы научите меня! А Сарра сказала, что от всех этих переделок она только больше унывает и падает в вере. Она даже иногда думает: а есть ли Бог вообще? И боится, что станет язычницей. Знаете, Сарра очень справедливая и чувствительная девочка. На нее нельзя постоянно давить. Наставница ее не любит, придирается к любой мелочи и высмеивает ее перед всеми: "Почему у всех дырочки зашиты, а у тебя на чулке дырка? Не тем занимаешься, чем нужно!" А Сарра потом сказала мне, что она так тщательно заштопала все дырочки, а одну случайно не заметила. У нее ведь зрение плохое. А я ей сказала: "Почему же ты не сказала об этом наставнице?" А она ответила, что наставница никогда никому не верит, а ей особенно.
Игуменья неподвижно сидела в своем кресле, и только едва шевелились ее пальцы, перебиравшие костяшки четок. Тина перевела дыхание и продолжала дальше.
– Наставницы нам не верят, они всегда думают, что мы обманываем. Один раз мы с Саррой подняли сломанные цветочки и поставили их в вазу, нас обвинили, что мы их сорвали. Когда нашли сырой, непропеченный хлеб, нас обвинили, что мы его выбросили, и так постоянно. Я долго молилась и думала, два года думала. И поняла, что не в дисциплине дело, а в том, что наши наставницы не любят нас. Только и слышишь: и то не так, и это не так.
Когда приближаются наставницы, Сарра всегда говорит: "Начал дуть ледяной ветер". А ведь когда дует ледяной ветер, то цветы не распускаются, они погибают. Так и бедная Сарра. Когда она видит наставниц, то говорит мне: "Наше воспитание – настоящая дрессировка животных. Им бы в цирк дрессировщицами идти работать!"
Тина ненадолго замолчана. Игуменья тоже сидела и молча ждала, что еще скажет Тина.
– Я очень переживаю за Сарру, я не хочу, чтобы она стала язычницей, – с волнением продолжала Тина. – Я хочу, чтобы вы меня поняли и помогли.
Потом Тина еще немного помолчала и добавила: " – Скоро нам исполняется по тринадцать лет. Я очень благодарна вам за воспитание. Я многому научилась и всегда буду благодарна всем вам. Но наставницы обращаются с нами как с какими-то вещами, которые можно по своему усмотрению переставить, выбросить и вообще сделать, что им хочется. А наказание молитвами только убивает веру. Сарра – добрая девочка, как и все другие, но они теряют уважение к старшим из-за несправедливости. Я вас очень уважаю, я считаю вас очень духовной и всегда буду вспоминать о вас с любовью. Но только о вас. Я чувствую, что вы меня любите. Я всегда буду молиться о вас".
Услышав эти слова, игуменья подалась немного вперед на своем кресле и спросила:
– Ты что, милая девочка, прощаешься со мной?
– Да нет, пока остаюсь, правда, не знаю, как надолго, ответила Тина.
– Твоя мама внесла в монастырь большую сумму денег на твое со держание, и, если ты уйдешь, деньги вам не вернутся. Все останется монастырю. Вам не вернут ничего. Понимаешь, ничего. Ты об этом: подумала? – испытующе глядя на Тину, спросила игуменья. – А теперь о Сарре. Я уже давно заметила, что это девочка непослушная, непочтительная и грубая. Видишь, она и на тебя плохо влияет. Я думаю, мы скоро решим ее вопрос, а затем напишем родителям, чтобы ее забрали домой.
Потом игуменья встала, положила свои морщинистые руки Тине на плечи и, глядя на нее с улыбкой, сказала:
– Мы все тебя любим. Ты умная девочка, послушная, из тебя обязательно получится хорошая миссионерка. Знаешь, Тина, слушая тебя, я еще раз убедилась, что быть тебе педагогом. Это Божий дар. Когда-нибудь ты поедешь в языческие страны учить и воспитывать детей. А Саррины капризы не бери близко к сердцу. Иди, милая девочка, уже скоро ужин. Иди, да благословит тебя Господь и Матерь Божья!
Тина встала, поклонилась и вышла, но только один Господь знал, что творилось у нее в душе. За ужином глаза Тины вдруг встретились с глазами наставницы – ее взгляд выражал насмешку. В этот момент она твердо решила, что завтра с Саррой они сбегут домой. И сразу на сердце стало легко-легко. Как тяжелый груз, свалилась томительная неопределенность, и впереди ясно обозначилась цель, цель, которая звала к себе. Вечером, когда девочки вышли на прогулку, Тина шепнула Сарре: "Завтра бежим!"
Тина не хотела, чтобы Сарра из-за несправедливого к ней отношения стала безбожницей. Ведь она очень любила свою подружку. И еще Тина подумала, что, когда приедет домой, сразу побежит на кладбище, сядет на могиле папы и все ему расскажет. "Папа поймет меня, – думала Тина. – Иисус тоже поймет, ведь Он и за Сарру умер. А если ее с позором исключат из монастырского интерната, она совсем потеряет веру".
К тому, чтобы вернуться домой, девочек подталкивало и то, что приближался фронт. Города были наполнены немецкими войсками. А вдруг бои начнутся и в их краях, и тогда они останутся без родных и вообще без всяких прав? Тине страшно было представить, что она больше никогда не увидит ни маму, ни Машеньку. И она окончательно решила бежать, бежать домой. Тина закончила уже восьмой класс и получила свидетельство с отличием, а на следующий день, 20 июня, они решили с Саррой навсегда покинуть неуютные стены монастыря.
В тот день после обеда они, как обычно, надели рабочие платья и накинули на себя рабочие теплые безрукавки. Все ушли на работу в сад, а Тина и Сарра, прячась за машиной, на которой привозили хлеб, подошли к монастырским воротам, через которые два года назад они вошли в новую жизнь.
Совсем рядом была автобусная остановка, и как раз отходил автобус. Девочки побежали ему навстречу и замахали руками. Автобус остановился, открылись двери, и через три часа пути девочки добрались до Мукачево – городка, где жила Сарра. Когда автобус подъехал к дому Сарры, она попросила водителя остановиться и побежала домой, чтобы взять деньги и заплатить за проезд. Так Тина оказалась дома у Сарры.
Тину пригласили к обеду. За столом девочки наперебой рассказывали маме и отчиму Сарры обо всем, что случилось, и те согласились, что девочкам лучше оставаться дома. Затем Тина пересказала отчиму Сарры всю свою беседу с игуменьей. Он был очень благодарен Тине и попросил ее погостить еще несколько дней. Прошло два дня, и Тина решила, что пора ехать домой. Родные Сарры дали ей на дорогу денег, и Сарра проводила ее на автобусную остановку.
За прошедшие два дня Тининой маме уже сообщили, что ее дочь убежала из монастыря и что скорее всего она находится где-то в Мукачево. Тогда мама решила ехать в этот город и искать пропавшую дочь.
Мама Тины стояла на остановке и с тревогой озиралась по сторонам, думая, где же искать свою дочку. И вдруг она услышала хорошо знакомый голос:
– Мамочка, мамочка! Милая моя мамочка!
Они обнялись. Рядом с мамой стояла девочка. Да это же Маша, ее сестренка! Как она выросла! Они обнимались и плакали от счастья. Через час Тина простилась с Саррой, и автобус, надрывно урча и переваливаясь с боку на бок, медленно поехал по мощеным улицам города. Домой. По дороге мама сказала Тине, что она поменяла квартиру и работу и что они переезжают в тот же город, где жила Сарра. Тина, кажется, и не слышана, что говорила мама. Теперь ей было все равно. Мама и сестренка были рядом – а это самое большое счастье!